Ваша С.К.
Шрифт:
— Какой портрет? — не понял граф, и тогда княжна подняла с прибранной уже кровати подушечку с вышитым сычом.
— Вот этот самый. Вы сказали, что это прекрасная работа…
Светлана смеялась теперь в голос.
— Сумасшедшая! — повысил голос граф, силясь не рассмеяться.
— Моя мать или я? — не унималась княжна.
— Обе!
— Боже, граф… Снова комплимент! Мы же договорились… — и зажмурилась. — Да когда уже эти чертовы письма догорят?!
Граф подхватил тазик для умывания и направился следом за княжной к печи.
— Где все? Мы, кажется, провели наедине уже более часа, — обернулся он, закрыв печную дверцу.
Княжна в ответ подмигнула ему и указала пальцем на соседнюю дверь.
— Отчего же наедине? — княжна тут же бросила графу его платок. — Нянюшка рядом. Поверьте, слух у нее отменный. И лучшей защитницы от вампира не сыскать — как начнёт сказки рассказывать, сразу про клыки забудете, — и Светлана звонко рассмеялась. — Да полно вам кукситься! Никто Танталовых мук вам устраивать не собирается. Раз не желаете отведать чухонской крови, будет вам настоящая городская охота!
Княжна снова заговорчески сощурилась и сделала к графу шаг, открыто следя за тем, как несчастный вампир глядит на ее закованную в серебро шею.
— Я отведу вас на Поцелуев мост, — проговорила княжна совсем шепотом. — Или вы, как все иностранцы, только отфильтрованную кровь пьете?
И тут же отвернулась, устыдившись собственных слов. Схватила из корзины, которую Кикиморка успела поставить в экипаж, пучок полыни и добавила к искусственным цветам в шляпке.
— На всякий случай, — улыбнулась она графу. — Вам нравится? — спросила Светлана, заметив, что гость смотрит на фотографию, которая стояла на этажерке.
— Это моя матушка. Говорят, мы похожи.
— Вы ее копия! — ахнул граф. — Я был уверен, что это ваша карточка…
— И хотели попросить ее у меня? — Светлана рассмеялась еще громче, а потом вдруг сделалась серьезной и даже побледнела: — Простите…
Светлана вдруг резко отвернулась, и граф, отжав платок, снова протянул его княжне, оставаясь у нее за спиной.
— Пустое… — махнула она рукой. — Идемте скорее. Вы голодны по моей вине.
— Не надо никуда меня вести, — ответил граф тихо. — Я выпью чухонской крови. Холодной. Или вы испытываете мою силу? Вряд ли ваш пучок полыни отпугнет упырей… А я не умею убивать…
— Нет! — все так же резко повернулась к нему княжна. — Я испытываю не вас, а себя… Это мне нужно на Поцелуев мост… Вы почему сели?
А граф действительно опустился на стул, вдруг почувствовав легкое головокружение — зверский голод совсем по-зверски давал о себе знать. Княжна не могла так зардеться. Это его подстегнутое голодом воображение залило весь мир кровью, даже белую кофту княжны.
— Я исполняю просьбу князя охранять вас и не намерен сопровождать вас в сомнительные места…
— Это Поцелуев мост сомнительное место? — хихикнула княжна. — Вас смутило название, понимаю… Оно действительно произошло от название сомнительного кабака «Поцелуй», но только не в поцелуях тут дело, а такая была фамилия его владельца — Поцелуев. А идти мне туда надо, чтобы проститься с Сашенькой и Прасковьей, — смеха в голосе княжны не осталось ни на йоту. — Но лучше думать, что название моста связано с прощальными поцелуями. Когда-то здесь проходила граница города. Вы могли уже догадаться, что князь с Басмановым чтут традиции. Они приведут туда каторжан, а я уверена, что они все решили прошлой ночью вне стен этого дома. И если у меня есть шанс увидеть Сашеньку с Прасковьей хотя бы издалека в последний раз, вы не отнимите его у меня, ведь нет?
— Почему в последний раз?
— Человеческий век короткий, а минимальный каторжный срок за нападение на себе подобного — сто лет.
Граф поднялся:
— Я провожу вас, княжна… Только…
— Что? Что вы так на меня глядите?
Граф без слов протянул руку и поправил полынь. Княжна отступила от него.
— Я не просила вас о помощи со шляпкой. Я просила только проводить меня на Поцелуев мост, потому что вас приставили ко мне тюремщиком! Как же мне надоело! — всплеснула она руками, и граф отступил от разъяренной княжны на целых три шага. — Надоело, что здесь все и все за меня решают. Даже те, кто не имеют на меня никакого права! Вы, например! Какой мерою печаль измерить? — заговорила она еще громче. — О, дай мне, о, дай мне верить, что это не навсегда! А Враг так близко в час томленья и шепчет: «Слаще — умереть…» Душа, беги от искушенья, умей желать, — умей иметь.
Княжна прикрыла глаза и продолжила едва различимым шепотом:
— Вам нравятся ее стихи? Только Зиночка меня понимает. Не знаю я, где святость, где порок, и никого я не сужу, не меряю. Я лишь дрожу пред вечною потерею: кем не владеет Бог — владеет Рок. Позвольте мне взять у вас плащ? — Светлана снова смотрела на него широко распахнутыми глазами. — У нас всякого сброда на улице достаточно, но вы в плаще все равно будете выглядеть чудаковато.
Ее глаза смотрели на него с вызовом, и по бледным щекам растекался румянец обиды.
— А в камзоле не буду? — его голос прозвучал сухо.
— Нет! — княжна даже вскинула голову. — У нас во времена Елизаветы Петровны даже дамы в мужских нарядах хаживали… Сейчас ночь… Кто знает, с какого мы бала-маскарада возвращаемся…
— Меня вряд ли можно принять за даму! — улыбнулся граф в надежде положить конец дурацкой ссоре.
— Помилуйте! Я не то сказать хотела… Глупая! — Светлана прикрыла рот ладонью. — Вам без него, должно быть, неловко? Я слышала, для многих время останавливается в момент смерти…
— Бросьте, княжна… Я не смею смущать вас плащом, как не смею просить вас пойти вместо моста в Асторию, чтобы я мог переодеться.
— Мы все успеем! — выкинула она вперед руку, желая остановить его, взявшегося за фибулу плаща. — Останьтесь все же в плаще! Вдруг дождь… Мы сумеем укрыться под вашим плащом лучше, чем под зонтиком. Вы нисколько не смущаете меня своим видом. Только скажите, вы умеете усыплять бдительность городовых?
— Не беспокойтесь, княжна. А у вас нет никакого плаща? На улице прохладно, и я понимаю, почему в Петербурге землянику растят в комнатах, а не в лесах.