Ваша С.К.
Шрифт:
— А вам не надоело уподобляться моей матери и в каждом прочитанном мной стихе видеть намёк на себя? — в запале выкрикнула княжна и отвернулась: — Впрочем, это свойственно всем немертвым. А в том, что я вторую ночь читаю вам стихи Зиночки, нет ничего странного. Она постоянно думает о смерти — и я тоже с рождения готовлюсь умереть… По-настоящему. Конец, но без конца… Вот, что было уготовлено мне князем и против чего восстало мертвое сердце княгини, — и Светлана вернула свой взгляд на лицо вампира. — Не сердитесь на меня, граф, но этот стих до жути чётко описывает
— И что же вы чувствуете? — голос трансильванца перестал быть сухим, но остался холоден.
— Ничего, — тихо и безжизненно произнесла княжна. — Мне страшно, что я ничего не чувствую. Ничего, кроме горечи оттого, что все это закончится с рассветом.
Глава 43 "Вот как неосмотрительные девушки теряют шляпки"
— Вы сами хоть поняли, что сказали? — усмехнулся граф, хотя почувствовал, что девичья грусть частично передалась и ему. — Ничего не может ни начаться, ни закончиться. Это ничто вечно, как жизнь после смерти. Так что же вы чувствуете сейчас?
Светлана вскочила, и рука ее легко выскочила из ладони графа.
— Только то, что это все закончится с рассветом! Я не могу объяснить, что именно… Идёмте! Не будем терять время. Наши белые ночи такие короткие… Возможно, я заболеваю. Если я не сумею показать вам город сегодня, завтра мне будет ужасно стыдно, если вас снова заставят охранять меня. Вы же не за тем ехали, чтобы сидеть у постели чужой больной девушки! Я даже не смогу предложить вам крови — она станет горькой от лекарств!
Ее глаза горели, а пальцы нещадно драли юбку, прилипшую к бедрам.
— Зачем куда-то идти? — граф, все еще сидевший на скамейке, обвел тростью сквер, указывая сначала на Адмиралтейство, затем в сторону Зимнего дворца, потом на одетую в гранит Неву и снова на памятник Петру Великому. — Здесь весь город, как на ладони. Вас дома еще не ждут. Мы не досмотрели спектакль и можем спокойно посидеть здесь до его окончания. Возможно, мы даже сумеем понять, что вас так тревожит. И вы еще даже не отдышались от бега.
Но Светлана сделала шаг от скамейки, вынуждая графа подняться и последовать за ней.
— Куда делась ваша перчатка?
Фридрих удивлённо посмотрел на княжну, отдернувшую руку, которой хотела опереться о него.
— Помилуйте, Светлана! После театра я не надевал перчаток из-за ожогов.
— Простите, я не заметила, — в смущении отвернулась Светлана. — Вы можете надеть перчатку сейчас?
— Могу, но не хочу, — граф поймал руку княжны и прижал к своей груди. — Светлана, ну не будьте смешной! Вы не боитесь писать кровью у меня на руке, находясь со мной наедине, и боитесь просто коснуться моей руки на людях. Светлана, если даже князь получит к утру море писем, он им не поверит. И вы же знаете, как не легли бы карты, я готов ответить за все свои поступки, даже если кто-то сочтет их проступками.
Светлана отняла руку от груди вампира и взяла его под локоть.
— Светлана, скажите, — заговорил граф через пару шагов. — Почему вы постоянно прикрываете свои чувства чужими стихами? Почему вы сами не можете за себя говорить? Пусть даже прозой. Чего вы боитесь?
— Себя, я боюсь себя! — вдруг закричала княжна и уткнулась носом в грудь графа, но прижать ее к себе трансильванец не успел, потому что девушка дернулась назад и выпалила: — Я боюсь жить. Я боюсь умереть. Я трусиха. Меня такой воспитали — постоянно говорили, что я должна делать и как я должна говорить. Мне только никогда не говорили, как я должна любить. А все потому, что вы, мёртвые, забыли как это — любить, и прекрасно живете без этого, потому что у вас нечему учащенно биться. А вот у меня сердце готово выпрыгнуть из груди. Даже сейчас, и мне кажется, что я вас не боюсь… И не боюсь, что вы меня убьете… И если это не страх, то что же это?
Она не слышала ничего, кроме бешеных ударов собственного сердца, и вампир слушал его, с упоением считая удар за ударом. Слушал и молчал.
— Так, может, пришло время отпустить ваше сердце? — заговорил он совсем тихо, склоняясь к бледному лицу живой девушки темными мертвыми губами. — Пусть скачет, куда хочет. Без сердца вам станет намного легче…
— Вы снова за своё! — Светлана увернулась от поцелуя и забарабанила кулачками в железную грудь, от которой вампир не отпускал ее. — Я не люблю вас и никогда не полюблю… Но проклясть вас сумею! Пустите же!
И Фридрих со стоном разжал тиски своих ледяных объятий.
— Наденьте перчатку и проводите меня до дома, где мы расстанемся навсегда. Знаете, вечер утра мудренее. Я это поняла как раз сейчас… Я не хочу смерти в ваших объятиях… Потому что вы меня обманите.
Граф надел перчатку и протянул княжне руку.
— Светлана, простите меня. Давайте забудем все, что сказали друг другу…
— Забыть ваше предсказание? — нервно хохотнула княжна. — Увы, забвенья не дал Бог. Любить — не доставало чувства. Простите, я опять говорю красиво чужими словами, потому что очень люблю красоту — она у петербуржцев в крови. Я вот с вами поделилась частичкой красоты — надеюсь, никто и никогда не подарит вам подарка лучше того, что подарила я.
— Вы тщеславны, Светлана, а это грех, — проговорил граф сухо, вдруг убрав протянутую руку, чтобы переложить в нее трость, будто меч, отделивший друг от друга Тристана и Изольду. — И горды сверх меры. И это тоже грех.
— Я вам подражаю, забыли? Так подарите и вы мне подарок, которого я тоже не забуду. Покажите мне город — я хочу взглянуть на него еще выше, чем с Исаакия! И вам тоже будет интересно охватить всю нашу красоту одним взглядом, раз вы не можете войти в храм. Я помню, что сотворило с вами распятие на пороге моей спальни. Это для наших мерзавцев церковь — дом родной, они и мертвечиной не брезгуют. Впрочем, как и наши люди… Вы были в Кунсткамере?
— Да, мы заглянули туда перед тем, как пришли к вам. Мы видели вещи и пострашнее. Я готов подарить вам город с высоты полета летучей мыши, — Фридрих раскинул руки, чтобы принять княжну в свои объятия. — Только вам придётся очень крепко за меня держаться.
— А вы сумеете подняться со мной в небо? Меня же тяжёл камень на дно тянет… Это я про свое сердце.
— Оставьте сердце на земле. В небесах они ни к чему!
— Хорошо, что пушка у нас бьет только в полдень, — прошептала княжна, краснея. — И вы со страху не уроните меня в Неву…