Ваша взяла, Дживс
Шрифт:
– Ладно, вставай и одевайся.
Мне показалось, я ослышался.
– Вставать и одеваться?
– Да.
Со слабым стоном я повернул голову, и в это время вошел Дживс с чашкой живительного китайского чая. Я вцепился в нее, как утопающий в соломенную шляпу. Глоток-другой, и я почувствовал… Нет, не скажу, что я воскрес, ибо день рождения Понго Туистлтона не такое мероприятие, после которого вас может оживить глоток чая. Однако старина Бертрам оказался в силах сообразить, что на него обрушилось нечто ужасное.
И чем
– Тетя Далия, что такое? – спросил я.
– Мне кажется, чай, – отвечала тетушка. – Впрочем, тебе виднее.
Без сомнения, я бы нетерпеливо взмахнул рукой, но побоялся пролить целебный напиток. Признаться, меня так и подмывало сделать нетерпеливый жест.
– Я не о чае! При чем здесь чай? Вы чуть свет вторгаетесь ко мне, требуете, чтобы я вставал и одевался. Нелепость какая-то.
– Я к тебе, как ты выражаешься, вторглась, потому что телеграммы не произвели на тебя никакого впечатления. А велела тебе встать и одеться, потому что хочу, чтобы ты встал и оделся. Поедешь со мной в Бринкли-Корт. Что за наглость! Заявлять, что явишься ко мне чуть ли не через год! Дудки, поедешь немедленно. Для тебя есть работа.
– Но я не хочу работать.
– Мало ли что! Никто тебя не спрашивает. В Бринк-ли есть работа для настоящего мужчины. И чтобы через двадцать минут ты был как штык.
– Не могу я через двадцать минут быть как штык. Я при последнем издыхании.
Тетя Далия задумалась.
– Ладно, – сказала она. – По своей доброте дам тебе день-другой, чтобы ты очухался. Договорились, жду тебя самое позднее тридцатого.
– Но, черт подери, что стряслось? О какой работе вы говорите? Зачем мне работа? Что еще за работа такая?
– Если ты помолчишь минуту, объясню. Работа нетрудная и очень приятная. Тебе понравится. Ты когда-нибудь слышал о Маркет-Снодсберийской средней классической школе?
– Никогда.
– Это средняя классическая школа в Маркет-Снодсбери.
Я довольно сухо заметил, что нетрудно догадаться.
– Откуда мне знать, что ты со своими умственными способностями на лету все хватаешь? – парировала тетушка Далия. – Ну, ладно. Маркет-Снодсберийская средняя классическая школа, как ты догадался, это классическая средняя школа в Маркет-Снодсбери. И я – одна из ее попечительниц.
– В смысле, одна из надзирательниц?
– Берти, довольно молоть вздор! Послушай, олух царя небесного. Помнишь, у вас в Итоне был попечительский совет? Нечто подобное существует и в Маркет-Снодсберийской средней классической школе, и я в нем состою. Мне поручено организовать церемонию вручения призов за летний семестр. Она состоится в последний день месяца, то есть тридцать первого. Ты все понял?
Я отпил еще немного живительной влаги и утвердительно кивнул. Столь очевидные вещи были доступны моему пониманию даже после вчерашней попойки.
– Разумеется. Что тут мудреного? Маркет… Снодсбери… средняя школа… попечительский совет… вручение призов… Уж куда проще… Но при чем тут я?
– Ты будешь вручать призы.
Я захлопал глазами. Бред какой-то. Чтобы ляпнуть такую чушь, надо весь день просидеть на солнцепеке без шляпы.
– Я?
– Ты.
Я еще больше выпучил глаза.
– Вы хотите сказать – я?
– Именно.
Глаза у меня полезли на лоб.
– Вы надо мной смеетесь, тетенька.
– Еще чего! Будто у меня дел других нет. Призы должен был вручать викарий, но, когда приехала домой, я нашла от него письмо: он подвернул ногу и вынужден отказаться. Представляешь, в каком я положении? Всех обзвонила, никто не может. И тогда я вспомнила о тебе.
Я решил в зародыше пресечь эту безумную затею. Бертрам Вустер готов угождать любимым тетушкам, но всему есть предел, есть черта, которую переступать нельзя.
– И надеетесь, я соглашусь раздавать призы в этой вашей «Дотбойз-холл» [5] для придурков?
– Надеюсь.
– И держать речь?
– Само собой.
Я иронически рассмеялся.
– Ради бога, перестань булькать. Я с тобой серьезно разговариваю.
– Я не булькал. Я смеялся.
– В самом деле? Приятно, что моя просьба так тебя радует.
– Это был иронический смех, – объяснил я. – Никаких призов я вручать не собираюсь. Не буду, и все. Точка.
5
Школа для мальчиков в романе Диккенса «Николас Никлби», где царила палочная дисциплина, отупляющая учеников.
– Будешь, мой дорогой, или никогда больше тебе не переступить порог моего дома. Ты понимаешь, что это значит. Не видать тебе обедов Анатоля как своих ушей.
Я содрогнулся. Тетушка говорила о своем поваре, выдающемся маэстро. Царь и бог в своем деле, единственный и непревзойденный, творящий из продуктов нечто божественное, тающее во рту, Анатоль магнитом притягивал меня в Бринкли-Корт. Стоит мне о нем вспомнить – и сразу слюнки текут. Счастливейшие минуты жизни я провел, поедая жаркое и рагу, сотворенные этим великим человеком, и мысль о том, что меня больше никогда не подпустят к кормушке, была невыносима.
– Опомнитесь, тетя Далия! По-моему, вы хватили через край!
– Ага, знала, что тебя проймет, обжора несчастный.
– При чем здесь обжора, – с достоинством возразил я. – Тот, кто отдает должное кулинарному искусству гения, вовсе не обжора.
– Не стану скрывать, я сама в восторге от его стряпни, – призналась тетушка. – Но, имей в виду, если ты откажешься выполнить эту простую, легкую и приятную работу, тебе не перепадет ни кусочка. Даже понюхать не дам. Намотай это себе на ус.