Ваше Сиятельство 8
Шрифт:
— Что хорошего в этом сюжете? Он бессмысленный. Максимов не умеет писать хорошие пьесы. В них нет ни мысли, ни должного драматизма. Свет, пойдем. Переоденешься и поедем ко мне, — Голдберг взял ее руку.
— Только я понимаю кое-что. Мой Саша, он — тоже демон, — произнесла виконтесса, не обращая внимания, как Артур перебирает ее пальцы. — Возможно, смерть заберет и меня. Все как в сыгранной мной роли. Так часто бывает: игра на сцене превращается в реальную жизнь, а жизнь превращается театральную сцену.
Ленская все-таки встала и направилась в комнату на чердаке. В ней она жила пятый день подряд, еще до последнего экзамена решив переехать сюда от родителей. Отец возмутился и забрал у нее «Электру», мать просила, потом ругалась, но Светлана умела быть упрямой, если решилась на что-то для себя важное. Несколько лет назад, когда ей еще не исполнилось шестнадцати, родители так же настойчиво препятствовали тому, чтобы она стала актрисой. Говорили, что для виконтессы это очень нехорошо, и дворяне не должны играть на сцене. Она, не соглашалась, указывала на баронессу Соколову и графиню Дементьеву. Последняя и вовсе блистала в императорском театре, не считая игру чем-то зазорным.
Когда они вошли в ее заставленную лишней мебелью комнату, Голдберг сказал:
— Я знаю кое-что… Не хочу тебя расстраивать, но… — он умел тянуть, играть паузами в словах так, что этим захватывал чье-то внимание, но многих этим же раздражал.
Ленская будто не обратила внимание на сказанное. Не обратила потому, он не может ее больше ничем расстроить. Все самое плохое, что могло случиться, уже случилось.
— Подожди, я переоденусь. Платье надо сдать в костюмерную до шести, — актриса направилась к ширме.
— Речь об этой комнате, — сказал ей вслед Голдберг.
Ленская остановилась, повернулась к нему:
— Что ты имеешь в виду?
— Я знаю, что какие-то люди приходили к Журбину и договаривались о продаже помещений на чердаке. Не представляю зачем им это надо, все равно вход сюда только через театр, но их интересовала твоя комната и соседние. Так и сказали, комната, где живет виконтесса Ленская. Кстати, Журбин даже не понял, о чем речь. Он же не знает, что ты живешь здесь. Уже потом ему кто-то из ваших объяснил.
— И он что? — у Светланы пополз холодок по спине. Зря она думала, что после разрыва с Елецким ее больше ничто не может огорчить. Оказывается, может. Еще как может! В этом мире осталось не так много дорогого ей: театр и этот милый уголок, где она могла быть собой, свободной, такой как хотела. Если кто-то отберет даже это, то что же тогда станет с ней?!
— Он, вроде, согласился. Кажется, подписал документы, — ответил сценарист, глядя на ее бледное, божественно красивое лицо.
— Боги… — едва слышно произнесла она и поспешила за ширму.
Расстегнула замочек сбоку, еще один, справилась перед зеркалом с пуговицами и начала было стаскивать с себя платье, чувствуя, как к горлу подкатывает горький ком. Ну за что ей еще это?! Все к ряду! Все хуже и хуже! Она заплакала, зарыдала, не в силах сдержать громкие всхлипы.
— Света! Света, ну что ты! — Голдберг поспешил к ней, зашел за ширму, обнял ее за голые, вздрагивавшие плечи. — Хочешь, я поговорю с ним? Я попрошу Кальвинского — он сможет решить, — он прижал ее к себе и начал покрывать поцелуями шею и плечи.
— Оставь меня! Пожалуйста, оставь! — всхлипывала виконтесса.
Она не ждала его здесь, за ширмой. Его руки теперь позволяли слишком много.
— Оставь же меня! — закричала она.
* * *
Когда раздался голос из эйхоса, Ольга нахмурилась. Конечно, она узнала его сразу, потому что в отличие от меня часто бывала во дворце и слышала много раз. Это был голос императрицы Глории: «Елецкий, доброго тебе дня. Многое изменилось в планах по Семицарствию. Ты должен срочно прибыть ко мне! Это очень важно! Я жду!».
— Что будешь делать? — княгиня с опаской смотрела на эйхос в моей руке, словно от него могла исходить угроза. — Саш, я очень не хочу, чтобы это повлияло на наш отдых. Нам осталось здесь меньше двух дней!
— Ничего не буду делать. Сейчас отвечу ей, что я на Карибах, и отдыхаем дальше, — решил я. — Возьми мои вещи, пожалуйста, — я кивнул на джаны, полотенце и сандалии.
Поднес эйхос ко рту и сказал так:
«Вам добрейшего дня, ваше величество! Приятно слышать ваш голос, особо приятно внимание ко мне. К большому сожалению, не имею возможности прибыть во дворец немедленно: я на коротком отдыхе на Карибах. С трудом вырвался на несколько дней. Шестого в четверг должен вернуться поздно вечером. С этого времени как прикажите, готов прибыть к вам».
— Елецкий, ты вообще, что ли? Приятно слышать, приятно ваше внимание, — передразнила Ольга. — Она тебе не подруга!
— Ты думаешь, ей не понравится моя простота? — улыбнулся я, направляясь по кромке берега к нашей гостинице.
— Я думаю, что тебе следует быть сдержаннее с женщинами. А с Глорией… — тут она замялась и даже остановилась.
— Что с Глорией? — я обнял ее, сердитые искры в глазах Ольги Борисовны говорили о том, что она меня ревнует.
— С ней ты обязан быть предельно сдержан, официален и каждый миг помнить, что она наш враг, — произнесла Ковалевская. — Чего улыбаешься? Тебе весело? Уже и Света Ленская забылась?
— Оль, успокойся. Прости, так вышло. Но с Глорией я предпочел бы говорить непринужденно, не слишком отталкиваясь от разности в нашем положении, разумеется, если разговор без свидетелей. Не вижу в этом ничего плохого, — я не стал говорить Ольге того, чего бы она не поняла, ведь у меня имелся немалый опыт общения с царями, царицами в разных мирах и я не имею привычки трепетать при виде короны на чьей-то голове. — Что касается Ленской, ты обещала сказать о каких-то своих соображениях на этот счет. Не вредничай, поделись. Ты же знаешь, мне это важно.