Ваше Сиятельство 8

Моури Эрли

— Конечно, конечно, ваша милость! Прошу, — тот изобразил легкий поклон, и вытянул руку к несколько обшарпанной дубовой двери. Услужливо открыл ее и пропустив важную гостью вперед, тем же жестом предложил устроиться на диване, тоже несколько потрепанном, но более чем приличном для такого места. — Прошу, сударыня, прошу! Может вам кофе или чай. Самого высокого качества из

свежих поставок.

— Спасибо, но нет. Сначала мой вопрос, а потом уже если останется время… — пискнул эйхос, Элизабет положила на колени сумочку, тяжелую от неженского содержимого, но открыть не спешила, опасаясь, что цепкие глаза Иосифа Семеновича заметят рукоять пистолета.

— Очень хорошо. У вас, ваша милость, истинно деловой подход. Скажу вам по секрету, такие дамы меня всегда восхищали. Ну-с, готов вас выслушать, — он потянулся к фанерной коробочке с карибскими сигарами. — Прошу, любые вопросы, любые предложения: деловые и не очень.

— У вас здесь должна быть вимана на Рим. Если не ошибаюсь в 19.20 вылет, — Элизабет уже не выпячивала свой акцент, хотя он у нее был заметный и от чего ее речь для многих мужчин казалась особо пикантной. — Мне хотелось бы посмотреть ее. При чем сделать это так, чтобы никто не заметил, как я в нее захожу. И за эту небольшую услугу я готова вам щедро заплатить.

— Для меня оказать вам такую услугу не составит труда, госпожа Фаллачи. Я даже не стану спрашивать, зачем вам это. Ведь правда же, вы не собираетесь тайком улететь в Рим? — он откинул крышку и, не сводя глаз с гостьи, извлек сигару. — Ваша милость, случаем не курит? Не смею закурить без вашего одобрения, если вы сама не балуетесь табаком, — он поднес сигару к лицу и втянул ноздрями воздух, наслаждаясь табачным ароматом.

— Курите, если угодно. Я к табаку безразлична, — баронесса осторожно извлекла эйхос, который пискнул второй раз. — Что касается Рима. Рим, прекрасный город. Я люблю его, и полететь туда, конечно, соблазнительно. Но сначала я бы просто хотела оказаться на этой вимане, при чем так, чтобы об этом не знал никто, разве что кроме ваших грузчиков, которым вы доверяете. Им я тоже готова заплатить.

— Госпожа Фаллачи, вы понимаете, здесь имеются некоторые серьезные риски. Например, риск, что вы нее успеете выйти из виманы к моменту ее вылета, а это как бы вам сказать, несколько иное. При чем настолько иное… — он откусил кончик сигары и сплюнул его на пол.

— Насколько иное, Иосиф Семенович? Это «иное» как-то измеряется в деньгах? — баронесса не спешила активировать эйхос — слишком важен сейчас был ответ от этого Семеновича. Похоже он верно уловил ее мысль и сейчас оценивал возможные риски. Ведь участвовать в незаконной отправке человека за границу — дело как-бы совсем нешуточное.

— На тысячу рублей, ваша милость. И это не все траты. Нужно переговорить с пилотом и инспектором рейса. Они-то могут согласиться, но… — он неопределенно развел руками.

— Мне бы не хотелось ставить их в известность. При чем это важно. Пусть для экипажа это станет сюрпризом, — видя, как от ее слов поморщилось его лицо, Элизабет тут же добавила: — Вы подумайте, Иосиф Семенович: виноватых в этой ситуации как бы нет никого, кроме меня. Вы знать не знаете о том, что я осталась на вимане или вовсе не знаете о моем существовании. То есть с вас как бы нет спроса. Инспектору рейса, экипажу виманы так же об этом ничего неизвестно. Виновата лишь я и отчасти, подкупленные мной грузчики. Они без вашего ведома посмели…

— А вы, госпожа Фаллачи, хитренькая и, без сомнений, большая умница. Только вопрос, — он выпустил струйку густого дыма в сторону окна, — а как там в Риме, не подумали? Там груз виманы будут досконально проверять, как и ее экипаж, и пассажиров.

— Вот за это можете не беспокоиться вообще. В Риме я решу дела легко, по-римски, — Элизабет улыбнулась, излучая божественную уверенность, и нажала боковую пластину эйхоса. На экранчике появилось две новых строки: сообщение от капитана Картера и от какого-то неизвестного номера. Сообщения от неизвестных номеров Элизабет всегда удаляла, не прослушивая. А вот Картер… ей стало любопытно, что скажет человек, которому она сегодня причинила столько боли.

— Полторы тысячи, сударыня, — после недолгих раздумий, решил Иосиф Семенович. — И двести рублей грузчикам. Если устраивает, пойду прямо сейчас обмозгую с Тихоном, как лучше это все для вас устроить.

— И так, чтобы как можно меньше людей знало об этом и еще меньше меня видело, — отложив эйхос, баронесса достала две пятисотки и начала отсчитывать сторублевки. — Вот ваши деньги. Дам их сразу, как вы решите мой вопрос. Могу дать задаток, — она помахала купюрами и сунула их в карман куртки.

— Хорошо, ваша милость. Задаток пока не надо. Посидите минут десять-пятнадцать здесь. С Тихоном решу и приду. Могу распорядиться насчет кофе. Или чего-то покрепче предложить? — держа дымящую сигару, Иосиф Семенович встал.

— Кофе, — сказал мисс Милтон. — Если у вас действительно он столь хорош, — она снова взяла эйхос, и хотела было удалить сообщение от неизвестного, как вдруг ее «демон» шепнул: «Обязательно прослушай!».

Элизабет снова подчинилась ему, включила прослушку, едва Иосиф Семенович вышел за дверь. Включила и вздрогнула — она услышала взволнованный голос Алекса.

Глава 24

Сквозь зубы чудовища

— Ольга Борисовна! — позвал я, повернувшись к проходу, что привел нас сюда. — Можно выйти на свет. Да, кстати, там небольшое препятствие, — в этом я соврал — препятствие было большим. А именно последним убитым аллигатором, огромное тело которого загораживало проход. — Можете пройти прямо по нему — он уже не будет возражать.

— Александр Петрович! — отозвалась созвучно мне княгиня. — Мои ножки не для того, чтобы топтаться по чудовищам. К тому же я его боюсь. Прошу вынести меня на руках.

Вот чертовка! Нет, это не было капризом Ковалевской, из тех, которых я натерпелся в прошлом, когда над этим телом властвовал прежний Елецкий. Сейчас сказанной ей было игрой. Довольно приятной и даже уместной. Потому, что Ольга, вопреки нашему опасному положению, поднимала дух, заряжала позитивной энергией. Хотя мне, как Астерию, такая подпитка не требовалась, все равно я был благодарен княгине за то, что она, вопреки всем испытаниям, вела себя более, чем достойно.

На руках, так на руках.