Вашингтон, округ Колумбия
Шрифт:
Но вот священник произнес имя Инид, и Питер вдруг поймал себя на том, что смотрит на гроб. Но ведь крышка гроба — это на самом деле дверь, сказал он себе; медленно, как идиот, он вновь и вновь повторял про себя эту мысль. Дверь. Дверь. Ну, так открой эту дверь, тяжелую, металлическую дверь. Я нашел тебя, Инид. Выходи же. Зачем? Они ни за что не найдут нас здесь. А как же игра? Черт с ней, с игрой. Тут нет воздуха. Мы задохнемся. Ты вся желтая, так ведь? Слава богу,тут хотя бы пусто. Помнишь
— «Скажи мне, господи, кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой мой век. Вот ты дал мне дни, как пяди, и век мой как никто пред Тобою. Подлинно, совершенная суета всякий человек живущий».
Снаружи черные лимузины вытянулись вереницей на Лафайет-сквер. Гроб уже установили на катафалк, когда Питер вышел на дневной свет и увидел Диану. Она сказала:
— Ах, как это ужасно! — И на это нельзя было ответить иначе как:
— Да, это ужасно.
Небо без солнца; бурая трава; голые деревья, без листьев, без птиц. Холодный ветер метался меж скорбящими. Но Питер не замечал ни примет дня, ни присутствующих; где- то глубоко за впадинами глаз он чувствовал боль, а в груди его нарастало и требовало выражения что-то пронзительно громкое. Когда гроб опустили в свежевырытую яму, мир задернулся пеленой, глаза стала разъедать соль. На его счастье, священник читал заупокойную молитву таким красиво поставленным голосом, что Питер смог легко задушить подымавшийся в нем животный крик.
— «Как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается».
После погребения Питер, не желая ни с кем разговаривать и не желая, чтобы на него смотрели, откололся от всех и поспешил к своей машине. Возле машины его дожидался какой-то совершенно незнакомый человек.
— Меня зовут Эл Хартшорн.— Питер позволил пожать себе руку. Хартшорн был низок ростом и невиден собой.— Адвокат,— сказал он Питеру.— Друг Инид. Собственно говоря, я собирался вести ее дело о разводе.
— Да, вспоминаю, она говорила что-то об этом... о вас...— Питеру хотелось, чтобы все остальные поспешили и спасли его от неприятного разговора. Но родные и знакомые, присутствовавшие на похоронах, медленно брели в отдалении среди крестов и мраморных ангелов — темная, расползающаяся масса людей.
— Бедная девочка! Когда они запрятали ее в сумасшедший дом, она сказала мне, что только вы один не оставили ее, только вы один.
— Ну, теперь с этим покончено.— Питер хотел быть резким, и это ему удалось.
Адвокат с удивлением взглянул на него:
— А по-моему, нет. Муж-то ее жив.
Питера встряхнула и протрезвила неожиданная жестокость человека, которому следовало бы сказать не больше, чем положено говорить в таких случаях, и пристойно удалиться.
— Да, конечно, он жив.
Невдалеке от них Клей делал вид, что поддерживает Фредерику, которая не нуждалась в поддержке; зато они представляли очень трогательную картину для фоторепортеров, которые были тут как тут, чтобы запечатлеть каждый этап возвышения Клея.
— Вы что, предлагаете убить его и этим отомстить за Инид? — накинулся Питер на адвоката, словно тот был его врагом.
— Но вы согласны, что он убил ее, запрятав в сумасшедший дом?
— Не он один.— Питер посмотрел на Блэза, который давал священнику подробные указания, несомненно устраивая Инид удобную жизнь в епископальном раю.
— Ну, она-то думала, что идею подал Клей, а мистер Сэнфорд только поддержал его.
— Должно быть, она рассказала вам о нас кучу вещей.— Он слишком поздно сообразил, насколько иронически звучит это «должно быть»: не было человека, с которым Инид не обсуждала бы свои самые интимные дела. А уж со своим юристом и возможным спасителем она наверняка была откровенна до конца. Похоже, она и после смерти будет продолжать свое бедокурство.
— Да, у меня такое ощущение, будто я член вашей семьи.— Что она там ему наговорила? Ладно. Я закрою дверь. Воздуху хватит.— Во всяком случае, я уже собрал целое досье на этого конгрессмена.
Перед высоким памятником Клей вытирал дочке глаза. Фоторепортеры, как ошалелые, отталкивали в сторону священника, Блэза, Фредерику. Для чего им еще было приходить на похороны? Питер отвел взгляд в сторону, не в силах снести это зрелище. К тому же с того места, где он стоял, ребенок как-то вдруг, совершенно неожиданно напомнил ему Инид — Инид в миниатюре, сморкающуюся перед памятником Уильяму Кею Роллинзу... и его подобие, несомненно, существует где-то в данный момент, полное жизни и тоже просмаркивающее нос. Семя продолжает жить. А мы? Да или нет? Если да — как это однообразно! Если нет — нет.
— Мы собрали множество доказательств его супружеской неверности. Различные девицы, обычная история, зато великое множество. Он любит развлекаться с двумя девицами одновременно. Пока одна ждет и наблюдает из одной постели, он обрабатывает другую — в другой. А потом...
— Разврат еще никого не лишал голосов избирателей.
— Я в этом не так уверен,— мягко возразил адвокат.— Но мне удалось раскопать кое-что действительно интересное.
— Только не говорите мне ничего про связь между отцом и Клеем.— Питера раздражала сама мысль об этом.