Вашингтон
Шрифт:
Генерал Хоу составил план, в котором главная роль отводилась гессенцам.
В полдень 15 ноября уже известный нам полковник Джеймс Патерсон под белым флагом доставил полковнику Магоу, коменданту форта Вашингтона, ультиматум: сдавайтесь или будете уничтожены. Магоу немедленно ответил, что намерен оборонять форт до последней возможности (он надеялся ускользнуть через реку под покровом темноты). Грин немедленно отправил гонца к Вашингтону, ушедшему с армией за шесть миль; тот прискакал обратно и к ночи был в форте Ли. Грин и Патнэм бодро доложили, что войска настроены по-боевому и будут обороняться. Той же ночью, не замеченные американцами, 30 британских плоскодонок тихо окружили форт Вашингтона.
Утром
После основательной артподготовки четыре тысячи гессенцев генерала фон Кнюпхаузена перешли Королевский мост с севера, англичане Корнуоллиса вместе с батальоном шотландцев подошли с востока, форсировав Гарлем на плоскодонках, еще три тысячи, под началом лорда Перси, явились с юга, и к десяти утра генерал Хоу бросил в атаку восемь тысяч солдат — вчетверо больше, чем было защитников форта.
Под огнем виргинских и мэрилендских стрелков гессенцы упорно лезли в гору. Американцев было слишком мало, чтобы оборонять столь протяженные позиции; единственный выход — укрыться за стенами форта, и они со всех ног бросились наверх, падая, задыхаясь, боясь не успеть. К часу дня все защитники заперлись внутри. Еще через час Кнюпхаузен потребовал, чтобы они сдались. В три часа Магоу капитулировал, а около четырех весь гарнизон покинул форт: 2837 американцев проходили между двумя шеренгами гессенцев и сдавали оружие.
Британцы были поражены тем, что увидели: большинству пленных было меньше пятнадцати лет или за шестьдесят; солдаты не могли смотреть без смеха на босых оборванцев.
Единственным человеком, к которому они прониклись уважением, стала Молли Корбин, жена солдата из Пенсильвании Джона Корбина: она сражалась рядом с мужем, а когда того убили, заняла его место возле орудия и палила, пока ей не оторвало руку ядром. Ей разрешили вернуться домой.
После сражения при Бруклине в плен попало около тысячи американцев, теперь же — почти втрое больше, с оружием, инструментами, 146 пушками. Их ждал настоящий ад: британцы держали пленных, включая больных и раненых, в битком набитых сырых и холодных сараях и хлевах или плавучих тюрьмах, где они умирали сотнями. И ведь этого можно было избежать!
Вашингтон глухо рыдал от бессилия, созерцая эту трагедию с противоположного берега. «Я с ума схожу от обиды, горя и сожаления», — писал Грин Ноксу, прося сочувствия и дружеского утешения. Что теперь будут думать о них обоих, в особенности те, кто, по их милости, оказался в плену? Генерал Ли в ярости рвал на себе волосы. «Я предвидел, предсказывал, что это случится», — писал он доктору Бенджамину Рашу, влиятельному члену Конгресса. По его уверениям, при расставании он внушал Вашингтону: «Выведите гарнизон, или они все погибнут». «Если бы у меня была власть, я совершил бы много хорошего, но я уверен, что вы никогда никого не наделите необходимой властью», — заносчиво заявлял он Рашу, а Вашингтона корил за то, что он прислушивается к мнению людей «ниже себя», имея в виду Грина.
Вашингтон не считал Грина ниже себя. Он тоже был подавлен, удручен, но не настолько, чтобы прогнать человека, которому мог доверять, зная, что тот думает прежде всего об общем деле, а уж потом о себе. Грин успел проявить себя, Вашингтон знал его сильные стороны и высоко ценил. Не судите, да не судимы будете. В свое время он тоже набил себе шишек. Опыт приобретается болезненно…
Через три дня четыре тысячи британцев и гессенцев темной ночью, под проливным дождем, пересекли Гудзон и высадились выше по течению, над фортом Ли. Возглавляемые Корнуоллисом, они вскарабкались по почти вертикальной тропе на отвесный берег, густо поросший лесом, и двинулись к форту. Один местный фермер успел предупредить американцев об атаке; Вашингтон примчался туда и сам отдал приказ: покинуть форт немедленно! Всё пришлось бросить: ружья, обоз, сотни палаток, даже завтрак, варившийся на костре. К приходу англичан форт был пуст, только в погребе с запасами рома валялась дюжина мертвецки пьяных солдат.
Вашингтон с остатками армии спешно отступал через реку Хакенсак в Нью-Джерси.
ГЕРОЙ
После дождей дорога превратилась в топкое месиво жидкой грязи. Замерзшие, голодные, оборванные люди с ногами, обмотанными тряпками, оскальзывались, падали, поднимались и брели дальше. В хвосте колонны верхом ехал Вашингтон. Он был ближе всех к врагу, и это производило на людей сильное впечатление. Он только что потерял почти треть своей армии, но его лицо было по-прежнему невозмутимым; он являл собой аллегорию достоинства.
Однако в письме генералу Ли от его невозмутимости не осталось и следа: люди сломлены и обескуражены; он не сможет дать отпор неприятелю и просит Ли как можно скорее прийти к нему на помощь, пока еще не поздно. Просит — не приказывает.
Генерал продиктовал это письмо Джозефу Риду, велев немедленно отправить с нарочным. К посланию Вашингтона Рид тайком приложил свое: «Не подумайте, что я льщу или восхваляю Вас в ущерб другому, но, признаюсь, я думаю, что лишь благодаря Вам наша армия и свобода Америки, от нее зависящая, еще не вполне потеряны… Вы обладаете решимостью — качеством, которого часто не хватает иным достойным умам… О, генерал! Нерешительный ум — одно из величайших несчастий, какие только могут обрушиться на армию. Как часто я сожалел об этом за время нынешней кампании…»
Однако именно теперь Вашингтон был собран и полон решимости не сдаваться. Под его началом оставалось не более трех с половиной тысяч солдат вместо былых двадцати тысяч, а через две недели у двух тысяч истечет срок контракта и они будут вольны уйти. Штаты могли бы прислать пополнение, но они предпочитали держать ополчение дома, тем более что война, судя по всему, близится к концу. Но Вашингтон так не думал. Америка большая. Если надо — отступим в Западную Пенсильванию. На это Рид возразил: если Восточную Пенсильванию придется сдать, то и остальную не удержим. Вашингтон провел рукой по своей шее, словно ему жал воротник: «Моя шея не считает, что создана для виселицы». Отступим в горы, в Западную Виргинию, будем вести партизанскую войну. Если уж совсем туго придется — уйдем за Аллеганские горы. Но не сдадимся.
Он всё-таки оставался полковником Вашингтоном. Планировать генеральные сражения, держать в голове тонкости многоходовых операций, координировать действия разных родов войск — это не для него. А вот сжать кулак и нанести удар — это ему понятно.
Но для удара нужна сила. Вашингтон послал Рида в Берлингтон к губернатору Нью-Джерси Уильяму Ливингстону, а Миффлина — в Филадельфию, дав им одно задание: сделать всё возможное, чтобы как можно быстрее было прислано подкрепление. Первое донесение от Миффлина обескуражило: его земляки «сонно дремлют в тени мира, наслаждаясь радостями торговли». От Рида же вообще не было вестей.