Вашингтон
Шрифт:
Главные его предложения оказались отвергнуты: делегаты проголосовали за то, чтобы по-прежнему проводить общенациональные собрания; некоторые отделения отказались внести в устав изменения, принятые общим собранием, и членство осталось наследственным. Скрепя сердце Вашингтон согласился остаться на посту председателя еще на три года ради благотворительности, бывшей главной задачей ордена Цинциннатов, но отнюдь не гордился принадлежностью к нему. Французские офицеры преподнесли ему украшенный бриллиантами и изумрудами знак ордена: белоголовый орлан держит в лапах медаль с изображением Цинцинната, оставляющего плуг, чтобы послужить своему народу. Знак полагалось носить на шее на бело-голубой ленте; он был создан по эскизу выпускника Парижской академии художеств Пьера Шарля Ланфана, в 22 года поступившего волонтером в
Зато своей принадлежности к братству «вольных каменщиков» он не стыдился никогда. Это общество стояло вне политики и провозглашало своей главной целью совершенствование человеческой натуры. В июне 1784 года Вашингтон стал почетным членом, а позднее — мастером масонской ложи Александрии, оставаясь при этом в составе ложи Фредериксберга. «Тайное» общество отнюдь не скрывалось, и Вашингтон участвовал во всех его ритуалах, в том числе публичных (например, похоронах «брата» Уильяма Рамсея в 1785 году), не стесняясь появляться на людях при всех масонских регалиях.
Члены Конгресса относились к Вашингтону с подчеркнутым уважением: он получил доступ к секретным документам, а в июне к нему прислали Уильяма Гордона, бывшего священника из Массачусетса, которому было поручено написать историю Войны за независимость. Еще в марте в письме доктору Крейку Вашингтон утверждал: «…любая история моей жизни, отличная и не связанная с общей историей войны, скорее, уязвит мои чувства, нежели потешит мою гордыню, пока я жив». Теперь, когда Конгресс согласился рассекретить свои архивы, он предоставил в распоряжение Гордона свои собственные, и неутомимый историк две недели прожил в Маунт-Верноне, с утра до вечера читая «33 тома переписанных писем генерала, три тома частных писем, семь томов приказов по армии и вороха писем генералу». (Когда в 1788 году многотомный труд Гордона вышел в свет, Вашингтон купил два экземпляра и побуждал друзей сделать то же.)
Тогда же, в июне, законодатели Виргинии решили заказать статую Вашингтона «из лучшего мрамора и лучшей работы», чтобы украсить ею ротонду в здании дома правительства в Ричмонде, новой столице штата. Губернатор Гаррисон написал Джефферсону и Франклину в Париж, прося найти подходящего скульптора, и прислал для образца портрет Вашингтона в полный рост работы Пила. Джефферсон и Франклин обратились к самому Жану Антуану Гудону (кстати, тоже масону), первому придворному скульптору Европы, который запросил невероятный гонорар, но Джефферсону удалось скостить его до тысячи гиней. Чтобы Вашингтон понял, какая честь ему оказана, Джефферсон сообщил, что скульптор приедет в Америку, как только закончит статую Людовика XVI и бюст Вольтера.
Пока же в Маунт-Вернон явился Лафайет и привез дорогому другу масонский запон (фартук), вышитый руками его жены Адриенны. Увлекающийся маркиз теперь заделался убежденным месмеристом и собирался принести в Америку идеи животного магнетизма и Общества вселенской гармонии. Нелли и Вашик скакали вокруг красавца-француза, словно сошедшего с портрета, висевшего у них в гостиной на почетном месте. За обедом он вспоминал истории времен войны, но Вашингтон больше расспрашивал гостя о европейских цветах, которые могли бы прижиться в Америке. Осмотрев дом и сад, Лафайет, наконец, заговорил о деле, которое занимало его больше всего: отмене рабства. Проезжая через Ричмонд, он повстречал там Джеймса Армистеда — лазутчика, добывшего ценные сведения о Йорктауне, — и выдал ему письменное поручительство, благодаря которому тот не только обрел свободу, но еще и получил пенсию от законодателей, выкупивших его у хозяина. Благодарный негр взял себе имя Джеймс Армистед Лафайет.
Вашингтон тоже хорошо относился к верным слугам. Не далее как в июле он списался со своим другом Климентом Биддлом из Филадельфии, чтобы тот разыскал и прислал к нему в Маунт-Вернон кухарку Маргарет Томас: его чернокожий камердинер Билли Ли считал ее своей женой, пока они жили в Филадельфии, и теперь тосковал в разлуке. Вашингтону вовсе не требовалась служанка, которой к тому же пришлось бы платить жалованье (Маргарет получила вольную), однако он не мог отказать Билли, делившему с ним все невзгоды. Впрочем, Маргарет, не пожелавшая стать женой раба, не приехала. Остается загадкой, почему Вашингтон не отпустил на свободу Билли Ли. Возможно, тот и сам этого не хотел. После того как он сломал сначала одну, а потом вторую ногу, Вашингтон перевел его из камердинеров в сапожники, а иногда использовал в качестве надсмотрщика над другими рабами. Но отпустить сейчас на волю всех рабов равнялось бы самоубийству, поскольку невольники были и средством производства, и формой оборотного капитала, а Вашингтон сильно нуждался в деньгах.
От брата Джека он узнал, что многие принадлежащие ему земли захвачены, а арендаторы уже несколько лет не платят ренту, и рассердился на Лунда Вашингтона, державшего его в неведении. Теперь придется самому куда-то ехать и вытрясать из кого-то деньги, хотя ему так не хочется вновь покидать свой дом! (Впоследствии выяснилось, что сам Лунд также не получал жалованье управляющего аж с памятной зимы в Вэлли-Фордж; Вашингтону стало стыдно, но возместить ущерб было нечем.)
В эту поездку он отправился в сентябре, взяв с собой доктора Крейка с сыном, своего племянника Бушрода Вашингтона (сына Джека) и трех рабов. Рента с западных владений была для него главным источником доходов, и он решил лично вразумить арендаторов, не желавших платить. На лошадей погрузили большую палатку, лодку, аптечку, необходимую утварь, удочки и тронулись в путь через Аппалачи. Бывало, приходилось спать под проливным дождем, укрывшись только шинелью. Годы давали себя знать: Вашингтон уже не был тем молодым майором, которому всё нипочем.
В Беркли-Спринге он познакомился с даровитым изобретателем Джеймсом Рамси, построившим механический корабль, способный идти против течения. Вашингтон выдал ему рекомендательное письмо, поскольку это изобретение было созвучно его давней мечте — сделать Потомак судоходным.
Путешествие на запад было небезопасным: на северо-западном берегу Огайо происходили ожесточенные стычки между поселенцами и индейцами, отстаивающими свои права на родовые земли. Вашингтон был на стороне индейцев, поскольку Конгресс запретил колонистам здесь селиться, а те бессовестно захватывали огромные участки в сотни тысяч акров. Наслушавшись историй о жестоких убийствах, он отменил сплав по Огайо — и не зря: генерал Джеймс Уилкинсон был захвачен в плен индейцами, которые приняли его за Вашингтона, и смог откупиться только большими подарками. Тут, как говорится, не до жиру, хотя было невероятно обидно, когда наглецы, самовольно обосновавшиеся на землях, полагавшихся ему как ветерану Франко-индейской войны, торговали участками, продавая их даже европейцам.
Оказалось, что на западе имя Вашингтона никому не внушает благоговения. Разговоры с захватчиками-поселенцами проходили на повышенных тонах. Каждый утверждал, что первым «застолбил» участок, и грозил другому судом. (Судебная тяжба действительно началась и длилась целых два года; Вашингтон выиграл дело, но не прогнал захватчиков, а великодушно разрешил им стать арендаторами.)
Нелегкая поездка оставила тяжелое впечатление. Западная граница США практически неуправляема, и случись новая война, например с Испанией, препятствовавшей американской торговле в низовьях Миссисипи, или снова с Англией, отказавшейся освободить ряд фортов от Великих озер до долины Огайо, — и на местное население вряд ли можно будет положиться. Нет, нужна твердая рука, которая привязала бы западные земли к восточным сетью торговых путей; такие узы сложнее расторгнуть.
Вернувшись из поездки, Вашингтон обратился к губернатору Виргинии Бенджамину Гаррисону с проектом создания компании, которая сделала бы Потомак с его порогами, водопадами и россыпями валунов судоходным до самого впадения в Огайо. Путем каналов можно было бы удлинить и реку Джеймс. Он подключил к этому делу Мэдисона и других виргинских депутатов, а потом и законодателей Мэриленда, поскольку Потомак протекал по территории обоих штатов. В декабре, отправившись провожать возвращавшегося во Францию Лафайета, Вашингтон доехал только до Аннаполиса и отказался от продолжения пути в Филадельфию и Нью-Йорк, потому что неминуемые приемы и торжества ему уже порядком надоели. Зато он воспользовался своим пребыванием в столице Мэриленда для лоббирования своего проекта. «Серьезность, с какой он относится к оному предприятию, трудно описать, — сообщал Мэдисон Джефферсону. — Такой ум, способный мыслить широко… не терпит праздности».