Вашингтон
Шрифт:
Двадцать восьмого марта Вашингтон написал губернатору Рэндольфу: он покоряется судьбе и готов поехать на Конвент. Но в конце апреля, когда он уже собирался отправиться в Филадельфию, держа больную руку на перевязи, его вдруг срочно вызвали во Фредериксберг вестью, что его мать и сестра при смерти. Тревога оказалась ложной, но Вашингтон действительно нашел мать сильно изменившейся: она страшно исхудала (у нее развился рак груди). Похоже, Джордж был не в курсе, что она так серьезно больна. Бетти поправилась, однако была поражена видом сильно постаревшего брата. В общем, семейная встреча оставила тяжелый осадок в душе каждого. К тому же Вашингтон узнал, что лишился закадычного друга — 3 апреля в Англии скончался Джордж Уильям Фэрфакс.
На рассвете 9
От Честера до Филадельфии генерала провожали процессия из сановников и отряд легкой кавалерии. При въезде в город артиллерия дала 13 залпов, офицеры салютовали, звонили колокола. Несмотря на отвратительную погоду, восторженная толпа заполнила тротуары. Вашингтон вынул руку из повязки, и газета «Пенсильвания пакет» радовалась тому, что «наш старый и верный командующий предстал в расцвете здоровья и славы».
Вашингтон поселился у Роберта Морриса, а свой первый визит вежливости нанес достопочтенному Бенджамину Франклину. Старику было уже за восемьдесят, он тоже мечтал уйти на покой, но 18 октября 1785 года, вернувшись из Франции, был избран губернатором Пенсильвании. С Вашингтоном они не виделись с 1776 года. Франклин мучился от подагры и камней в почках, но ради гостя откупорил бочонок темного пива.
Конвент должен был открыться 14 мая, однако вовремя прибыли только делегации Виргинии и Пенсильвании, а для кворума требовалось присутствие представителей семи штатов. Коротая время, Вашингтон засыпал своего нового управляющего Джорджа Огастина советами по ведению хозяйства. Попутно он разрешил проблему с Обществом Цинциннатов: вместо посещения собраний пообедал вместе с двумя десятками его членов, а 18 мая согласился на свое переизбрание председателем, дав понять, что будет лишь «свадебным генералом». Пока же он вращался в лучшем обществе и возобновил дружбу с богатым семейством Пауэлов, причем в большей степени не с Сэмюэлом, а с его супругой Элизабет — очаровательной, эрудированной и умной женщиной, правда, опечаленной недавней смертью двух своих сыновей.
Пунктуальная виргинская делегация заседала каждый день по два-три часа и выработала план будущего государственного устройства: три ветви власти, двухпалатный Конгресс с пропорциональным представительством. Мэдисон и Вашингтон, ратовавшие за сильную центральную власть, одержали победу в диспуте над Рэндольфом и Джорджем Мэйсоном. Наконец, в пятницу 25 мая кворум был обеспечен и Конвент открылся официально. Было решено, что Франклин выдвинет кандидатуру Вашингтона в председатели, но старик расхворался из-за сырой погоды и попросил сделать это Роберта Морриса. (Впоследствии Франклин всё-таки посещал заседания Конвента; его носили в паланкине четверо заключенных местной тюрьмы.) Вашингтон был избран единогласно, а секретарем стал майор Уильям Джексон, бывший штабист генерала Линкольна.
Председатель занял свое место на возвышении, где стоял деревянный стул с высокой спинкой, на которой было вырезано восходящее солнце. На нем был старый военный мундир. Он произнес небольшую речь, заявив, как и 12 лет назад, что не подходит для этой роли и просит заранее простить, если он с ней не справится. И работа началась.
Что бы Вашингтон ни говорил, он идеально подходил для роли председателя-спикера, обязанного сохранять нейтралитет. Само его присутствие внушало американцам уверенность в том, что делегаты заняты делом, а не подковерной борьбой. Вашингтон считал дебаты настолько важными и секретными, что даже в личном дневнике не намекал на их содержание, а однажды устроил строгий выговор легкомысленному депутату, оставившему листок с записями на столе.
Заседания продолжались каждый день с десяти утра до четырех пополудни, в остальное время делегаты были предоставлены самим себе. Вашингтону удавалось побыть одному лишь рано утром, во время верховых прогулок в компании раба Джайлза. Куда бы он ни направился, его встречали, словно главу государства; толпы ходили за ним следом. В начале июня он уступил настойчивости генерала Миффлина и устроил смотр пехоте, кавалерии и артиллерии Филадельфии. Вашингтон был нарасхват: то он пил чай с депутатами в «Сити-Таверн» или «Индиан Куин», то обедал с членами американского ирландского общества Святого Патрика, то посещал анатомический музей, то позировал художникам. Оставаясь «над схваткой» во время работы, он и в быту не допускал никакой фамильярности. Однажды Александр Гамильтон предложил Гаверниру Моррису пари: он оплатит ужин для дюжины делегатов, если тот подойдет к Вашингтону, хлопнет по плечу и скажет: «Мой дорогой генерал, как я рад видеть вас в добром здравии». Моррис попробовал — и сильно пожалел об этом: Вашингтон обернулся и молча смерил его ледяным взглядом. Впрочем, он сильно оживлялся, когда разговор касался интересных ему тем: однажды посетил мельницу на реке Скулкилл и замучил ее владельца вопросами, а будучи в гостях у Франклина, изучал изобретенные хозяином механизмы и восхищался катком для отжима белья после стирки.
Начало работы Конвента было обнадеживающим: делегаты выказывали редкостное единодушие. Но со временем возникли и разногласия, в основном связанные с принципом представительства, так что июнь выдался жарким — и в прямом, и в переносном смысле. Джеймс Мэдисон выступал за прямые выборы палаты представителей на пропорциональной основе; его поддержали делегаты от густонаселенных штатов. Но Уильям Патерсон из Нью-Джерси выдвинул план равного представительства штатов в Конгрессе. Вашингтон не высказался по этому поводу, хотя поддерживал Мэдисона. Тогда Ганнинг Бедфорд из Делавэра выступил с пламенной тирадой против больших штатов, намекнув на отделение малых: «Есть иноземные державы, которые возьмут нас за руку». В начале июля Александр Гамильтон, временно возвратившийся в Нью-Йорк по делам, написал Вашингтону записку: «Боюсь, мы упустим золотую возможность спасти американскую империю от разобщения, анархии и страданий». Два оставшихся делегата от Нью-Йорка уехали 5 июля и больше не вернулись.
Это лишь утвердило Вашингтона в его убеждении, что стране жизненно необходима сильная центральная власть, способная возобладать над местечковым эгоизмом. Он умолял Гамильтона вернуться. В середине месяца пришли к неуклюжему компромиссу: малые штаты получат равное представительство в сенате, а нижняя палата будет избираться по пропорциональной системе.
Не менее горячие споры разгорелись по поводу рабства. Некоторые делегаты с юга даже пригрозили покинуть Конвент, если кто-то станет покушаться на их традиции. Договорились, что в тексте конституции не будет термина «рабство». При определении размеров представительства 3/ 5рабов будут учитываться как население штата (рабы составляли 40 процентов населения Виргинии и 60 процентов населения Южной Каролины). В работорговлю никто не будет вмешиваться еще по меньшей мере 20 лет, а хозяева беглых рабов смогут получить их обратно даже из «свободных» штатов.