Вашингтонская история
Шрифт:
— Есть ли в вас, — спокойно спросил он, выпуская клубы дыма, — еврейская кровь?
Фейс была поражена.
— Нет, по крайней мере мне ничего об этом неизвестно, — быстро ответила она.
— Значит, вы не уверены?
— Кто может быть уверен в таких вещах?
Дайкен повернулся к председателю.
— Она, видите ли, не уверена, — засмеялся он и, наклонившись к Скиннеру, что-то сказал ему на ухо; но акустика здесь была такова, что Фейс расслышала каждое слово: «Обратите внимание на ее фигуру — округлости, как у чистокровной Рахили!»
Фейс покраснела, и на этот раз ее темные глаза загорелись ненавистью. Как в те времена, когда она кормила Джини и впервые услышала насмешливое замечание Тэчера, она готова была провалиться сквозь землю от стыда.
— Быть может, — продолжал Дайкен изысканно-любезным тоном, — быть может, вы будете так добры сказать нам, общаетесь ли вы с неграми?
— Что вы имеете в виду?
Он постучал сигарой о край пепельницы, стряхивая пепел.
— Я должен напомнить, юная леди, что вам не дано права задавать вопросы. Здесь задаем вопросы только мы. Итак, общаетесь ли вы, или общались с неграми?
— Но как можно, живя в Америке, не общаться с неграми?
— Господин председатель! — взревел Дайкен. — Эта женщина неисправима! Если так пойдет и дальше, я буду вынужден просить о привлечении ее к ответственности за неуважение к конгрессу.
Председатель Скиннер застучал молоточком.
— Отвечайте на вопросы, — сказал он, насупившись.
— Попробую задать еще вопрос, — продолжал Дайкен. — Верите ли вы в свободную любовь?
— Что за нелепость! — Фейс снова вспыхнула. — Конечно, нет!
— Ну что ж, — заявил Дайкен, — наконец мы получили от этой женщины хоть один определенный ответ.
— У меня есть вопрос, — сказал председатель. — Верите ли вы в демократию, или нет?
— Разумеется, я верю в демократию, — еле сдерживая слезы, ответила Фейс. — И я считаю, что у нас ее еще недостаточно! — Она оглядела конгрессменов: они так и впились в нее глазами. В памяти Фейс вдруг промелькнула обложка детективного романа, который она видела сегодня в закусочной. Белокурую девушку в изорванном платье, полунагую, со связанными руками и кляпом во рту, пытает острыми прутьями банда негодяев, и на их зверских лицах написано садистское удовольствие. Фейс вздрогнула. Она, как девушка из детективного романа, тоже сейчас связана, во рту у нее кляп, и ее терзают эти люди невидимыми остриями, изобретенными человеческой фантазией.
Она заметила, что Гаррисон, все время сидевший с хмурым видом, написал записку и перебросил ее Чонси Дайкену. Тот, жуя сигару, пробежал записку глазами и грубо спросил Фейс:
— Вы знаете человека по имени Аб Стоун?
— Да, — ответила она.
— Ага! — произнес Дайкен и обратился к стенографисткам. — Прошу отметить это особо! Она знает Аба Стоуна!
— Как часто радикалы встречаются в вашем доме? — продолжал он.
— Никогда они не встречаются! — воскликнула Фейс, возмущенная вопросом. Неужели он имеет в виду то, что она несколько раз предоставляла свой дом для профсоюзных вечеринок?
— Это противоречит сведениям, которые мы получили из достоверных источников, — сказал Дайкен. — Не забывайте, вы дали присягу, а за ложные показания полагается суровая кара.
— Важнее выяснить ее связи с иностранными государствами, — нетерпеливо перебил председатель Скиннер. — Я хотел бы знать, миссис, работали ли вы в пользу красной Испании, или нет?
— Если вы хотите спросить, — задыхаясь, проговорила Фейс, — работала ли я в пользу республиканцев, сражавшихся с фашистами, то — да! Я сделала очень мало, но все равно горжусь этим!
— Значит, вы признаетесь, что поддерживали прямую связь с иностранным государством? — спросил Дайкен.
— Вовсе нет! Во время войны я помогала собирать посылки для Англии, — разве из этого следует, что я — английская шпионка?
— Назовите людей, которые руководили вашей работой в пользу Испании, — сказал председатель Скиннер.
— Их имена опубликованы в печати, — со злостью отчеканила Фейс. — Потрудитесь просмотреть газеты того времени, и вы их там найдете.
Фейс повернулась к Моди Винсенту, который когда-то выступал с призывами помочь испанским республиканцам, и поглядела на него, безмолвно моля о помощи. Тот ответил на ее взгляд мимолетной улыбкой, но промолчал, и вдруг, вытащив изогнутую трубку, стал деловито набивать ее табаком и раскуривать. Потом не спеша затянулся и выпустил изо рта дым. Трубка, слишком крупная и слишком тяжелая, не шла к его узкому лицу.
— Миссис, — торжественно произнес председатель, — я должен вас предупредить, что мне не нравится ваше поведение. Вы не оказываете должного уважения к избранным представителям народа — об этом свидетельствует тон ваших ответов. Очевидно, вы не совсем отдаете себе отчет, что перед вами — официальный орган конгресса Соединенных Штатов.
— Нет, я это знаю, — слабо возразила Фейс; в это время один из неизвестных конгрессменов — тот, что сидел, подперев голову руками, — встал и пошел куда-то в сторону, явно думая о чем-то, совсем не относящемся к заседанию. Он скрылся за маленькой дверцей позади помоста.
— Ну, раз мы понимаем друг друга, можно перейти к главным вопросам, — пролаял Чонси Дайкен. — Вы — гражданка Соединенных Штатов?
— Да, конечно.
— Но фамилия вашего отца — Раблес?
— Роблес, — поправила Фейс.
— Испанец, э?
— Да, он родился в Испании, но он…
— А у васесть свидетельство о рождении? — набросился на нее Дайкен.
— Нет… — растерялась Фейс.
— Так как же вы можете доказать, что вы гражданка Соединенных Штатов? — Дайкен торжествовал.
— Мать говорила мне, где и когда я родилась.
— Она может подтвердить это под присягой?
— Она… ее нет в живых. — И снова страх пронизал Фейс, хотя она не знала, чего, собственно, боится.