Васил Левский
Шрифт:
Работа на земле, «принадлежащей аллаху», была тяжелой. Значительную долю урожая, выращенного ценой огромных усилий, болгарин отдавал арендатору, причем договор мог быть всегда нарушен, а обобранный крестьянин в любой момент согнан с земли.
Вакуфное село узнаешь по внешнему виду. Низенькие, обветшалые глинобитные хижины, едва прикрытые соломой. В маленьких дворах хоть шаром покати. Из дворов на прохожих с визгом и лаем выскакивают голодные шелудивые псы. Васил и дядя еле успевают отбиваться от них. Из одной халупы, чуть ли не из-под земли, вышел угрюмый человек.
Хаджи Василий — мужчина видный, дородный. Чтобы войти в жилье, ему пришлось согнуться чуть ли не вдвое. При виде гостя поднялась вся семья: жена, четверо ребят. Заворочалось что-то в углу, пытаясь встать, но так и не. смогло.
— Моя мать больная, — сказал хозяин.
Засуетилась хозяйка. Пока сынишка помогал гостям помыться, она сготовила ужин: налила в миску молока, разбавила его водой, чтобы хватило на всех, и покрошила пресной лепешки.
— Отведайте попару — бедняцкую еду, — ласково и застенчиво обратилась она к гостям.
Монах вынул из сумки полученный в Чукурлии пшеничный хлеб и сыр. У ребят загорелись глаза. Ели молча, сосредоточенно, подбирая каждую крошку.
Весенние вечера в горах прохладные. Через отверстие в крыше, служившее дымоходом, и единственное оконце без стекла потянуло холодком. Хозяйка позатыкала их соломой, и в комнате стало темно. Хозяин зажег борину — еловую щепу. Ее трепетный свет, легкий запах смолы придали уют. Васил огляделся: бедно, ох, как бедно, но чисто.
В ту ночь обитатели маленького жилья, может быть впервые за многие дни наевшиеся досыта, спали крепко. Только Васила душили кошмары. То на него набрасывались стаи одичавших псов со свирепыми мордами стражников, полицейских, сборщиков налогов, то он тонул в попаре — холодной и мутной, как вода в реке в весеннее половодье.
Кто знает, какой след оставило в юной душе посещение села Митиризово. Известно лишь, что это село будет одним из первых, куда через несколько лет придет Васил, чтобы готовить обездоленных к борьбе за справедливость.
В походах по родной стране познавал Васил жизнь своего народа. Пути-дороги стали его школой.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ГРОЗА ПРОШЛА СТОРОНОЙ
Тревоги и волнения несло лето 1853 года. Каждый день рождал новые слухи. Говорили о войне, о том, будто Россия вступилась за христиан. Но никто ничего толком не знал. И лишь по тому, как нарастала волна мусульманского фанатизма, болгары чувствовали, что у Турции что-то назревает в делах с Россией. Так всегда бывало: как только осложнялись отношения с Россией, усиливались преследования болгар.
На дорогах стало опасно не только ночью. Но хаджи Василий считал, что именно теперь необходимо слово
Прошло каких-нибудь месяца полтора после посещения Чукурлии и Митиризова, а как все изменилось.
На дорогах встречались турецкие войска, двигавшиеся на север, к Дунаю. Приближения их с ужасов ожидали в придорожных селениях. Молодых женщин и девушек старались отправить к родственникам и знакомым куда-либо подальше от дорог. На ночь собирались в домах по нескольку семей, чтобы в случае нужды обороняться. В поле не выходили в одиночку, а приступив к работе, выставляли дозоры, чтобы успеть вовремя скрыться.
К середине лета тревожные слухи подтвердились. В города, а затем и в села проникли вести о происходящем в мире.
Конфликт между Россией и Турцией, возникший, как гласили официальные сообщения, во имя защиты Россией прав христианского населения, обострялся. В феврале 1853 года чрезвычайный посол князь Меншиков предъявил турецкому правительству ряд требований, касающихся русского покровительства христианских подданных Турецкой империи. Турецкое правительство, подстрекаемое Англией и Францией, отклонило русские требования без рассмотрения. В июле того же года русские войска с целью давления на Турцию заняли придунайские княжества Молдавию и Валахию.
С этого момента положение болгар еще более ухудшилось. В мечетях муллы призывали к резне христиан. По турецким селениям бродили фанатики дервиши, возбуждая в магометанах ненависть к иноверцам. В городах и селах болгары по утрам находили на своих домах особые знаки, которыми турки помечали жилье христиан. Турки, бряцая оружием, похвалялись, что скоро придет приказ резать неверных.
Болгарскую землю захлестнула волна погромов. По селам рыскали шайки разбойников. В районах расквартирования турецких войск разбоем и насилием занимались солдаты.
Сами турецкие власти способствовали росту изуверства. Им всюду мерещились заговоры, и они жестоко расправлялись с заподозренными. В Казанлыке, неподалеку от Карлова, на городской площади среди бела дня по приказу властей были умерщвлены сорок три болгарина, обвиненных в неблагожелательном отношении к Турции.
В Карлово — крупный торговый и промышленный город — новости стекались быстро. Упорно говорили, что на помощь Турции в ее конфликте с Россией пришли Англия и Франция. Константинопольские болгары в письмах карловчанам сообщали, что к турецким берегам подошли корабли английского и французского флотов.
В самой Болгарии все чаще стали встречаться английские и французские проповедники, но проповедовали они далеко не евангелие. Кое-где эти агенты протестантской и католической церкви собирали с помощью турецких властей подписи болгар под какими-то письмами. Поддавались этой уловке отсталые да запуганные. Грамотные быстро разобрались, что цель этих петиций — оправдать турецкое насилие, очернить Россию, оправдать вмешательство Англии и Франции.
Такое поведение европейских держав вызвало у болгар резкое осуждение.