Василиса Опасная. Воздушныи? наряд пери
Шрифт:
– Может, это Анчуткин, Светлана Емельяновна? – предположил Царёв, и Щукина заметно смешалась.
Все мы посмотрели на Анчуткина. Он сидел сгорбившись, вцепившись в столешницу, и был бледный до зелени.
– Боря? – позвала я и толкнула его в плечо.
– Отстаньте от меня! – крикнул он и упал головой на стол, уткнувшись лицом в ладони.
Такого от примерного ботаника не ожидал никто, и Щукина совсем растерялась.
– Обо всем будет доложено ректору, – пригрозила она нам. – Он сразу поймет, кто это сделал, и тогда…
Дверь
Кош Невмертич был бледный – почище Анчуткина. Он обвел взглядом студентов, увидел меня и дернул головой, будто шею у него свело судорогой.
– Краснова, – произнес он сквозь зубы. – На выход. С вещами.
Я медленно поднялась, забирая сумку и забыв на столе тетради, и мелкими шагами пошла к ректору. Признаться, я струхнула не на шутку, потому что на левой щеке Коша Невмертича красовались две свежие царапины, а к лацканам дорогого пиджака прилип стеклянный осколочек, зловеще блеснувший, когда на него попал солнечный луч.
– Прошу, – ректор жестом предложил мне пройти вперед, и я вышла из аудитории, лихорадочно придумывая оправдания. Хотя… какие оправдания? А что случилось-то?!
В коридоре меня ждала Ягушевская, и вид у нее был чрезвычайно серьезный.
– Идите за мной, Краснова, – сказала она, и я поплелась за ней, косясь через плечо на ректора.
Мы все зашли в кабинет Ягушевской, и она вынула из футляра деревянные палочки-рогульки.
– Откройте сумку, Василиса, – сказала она мягко, – и выкладывайте всё из нее на стол.
– Зачем? – удивилась я, открывая сумку и доставая блюдце, яблоки, тетради и учебники.
Каждый предмет Ягушевская самым тщательным образом проверяла – водила над ним рогульками, но ничего не происходило. Я уже не раз видела, как преподаватели «Ивы» орудуют этим странным прибором, и никогда ничего не происходило. Да и что могли сделать две палочки?!.
Я вспомнила, что до сих пор у меня на голове кокошник, и почувствовала себя совсем по-дурацки. Сняв кокошник, я и его положила на стол, рядом с набором иголок, которые на лабораторной по артефакторике полагалось превратить в серебряные ложки.
Серенькое перышко, прилипшее к янтарной бусине, закружилось, легко падая на пол. Я проследила за ним взглядом, сморгнула – и перышко пропало. Наверное, это было продолжением иллюзии.
Когда все предметы были обследованы, Барбара Збыславовна посмотрела на ректора и чуть пожала плечами, словно говоря: ничего не понимаю.
– Что-то есть при себе? – спросил ректор у меня. – Какие-то артефакты? Странные вещицы?
– Ничего, – коротко ответила я.
Барбара Збыславовна без особой надежды проверила меня, поводив палочками над моей головой, по спине и перед лицом.
– Ничего не понимаю, – сказала она, обращаясь к Кошу Невмертичу, как будто меня рядом не было. – Может быть, одно из свойств Жар-птицы?
– Впервые о таком слышу, – процедил он сквозь зубы, быстро взглянул на меня и сразу отвел глаза.
– Мы многого не знаем об этих особях, – возразила Ягушевская.
– Может, вы мне что-нибудь объясните? – осмелела я.
– Может, вы помолчите, пока старшие разговаривают? – спросил ректор.
Я вспыхнула от обиды. Каким снисходительным тоном это было сказано! Как будто я – форменная малолетка!
– В любом случае, я не вижу злого умысла Красновой, – сказала Барбара Збыславовна. – Вообще никакого умысла с ее стороны не вижу.
– Зато я вижу, – проворчал Кош Невмертич, а потом произнес громко и преувеличенно вежливо: – Расскажите-ка нам, Краснова, каким образом вы провернули этот фокус?
– Какой фокус? – я начала закипать. – Я просто выполняла задание! Светлана Емельяновна сказала представить ситуацию…
– Из прошлого, – подсказал ректор.
– Из прошлого, – согласилась я, – и попытаться ее исправить.
– И вы представили меня, – опять подсказал он.
– Вас, – ответила я, немного смутившись. Рассказывать обо всем при Ягушевской мне не хотелось, и я даже не знала – имею ли я право рассказать при ней всё. – Но я ничего не материализовывала… просто вообразила, как раньше…
– Василиса, – вмешалась Барбара Ягушевская и посмотрела уже знакомым взглядом – сочувствующим и жалостливым, как будто я была умственно отсталой, – дело не в материализации иллюзии. Материализацию вы успешно и давно практикуете, мы в этом все убедились. Но в это раз произошло нечто другое. Вы призвали Коша Невмертича, заставив прилететь к вам против его собственной воли. Это совсем другое колдовство – очень сильное…
– Я тут ни при чем! – гневно взвилась я, понимая, что на меня собираются снова повесить что-то, чего я не совершала. Как прошлогодние пожары, которые устраивала Марина Морелли.
– Уверена, что вы не виноваты, – успокоила меня Ягушевская. – Я настаиваю, что был применен сильнейший древний артефакт. Но сомневаюсь, что Краснова сумела бы пронести его в «Иву» и тем более им воспользоваться.
– Спасибо! – съязвила я.
Пожалуй, это было еще обиднее, чем получить прозвище «колобок». А Барбара Збыславовна и Кош Невмертич снова заговорили между собой, не замечая меня.
– Здесь согласен, – кивнул ректор.
– Скорее, я бы заподозрила в использовании артефакта Анчуткина, – сказала Ягушевская.
– С чего вы… – начала я и резко замолчала.
А почему бы и нет? Почему бы и не Анчуткин? Он так странно вел себя….
– Что-то вспомнили? – голос ректора зазвучал вкрадчиво.
Я медленно кивнула:
– После того, как вы, Кош Невмертич, превратились в гепарда и сбежали…
– Даже в гепарда? – переспросила Ягушевская, но обращалась почему-то на ректора.