Василиса Опасная. Воздушныи? наряд пери
Шрифт:
– Брось, Краснова, – пробасил он. – Я же не совсем пенёк. Так хотела избавиться от парня? Может, зря?
– Не зря, – ответила я, боясь посмотреть ему в глаза, потому что было стыдно за очередную детскую выходку. – Но предложение в силе, если что.
Сейчас он процитирует что-нибудь из Коша Невмертича. Вроде: учись Краснова, нечего думать о глупостях.
Пусть говорит. Потерплю. Пять минут позора – а потом всё это забудется.
– Спасибо за приглашение, – сказал он, помедлив, – но я как раз дежурный по «Иве». Кош Невмертич опасается,
Не знаю, что принесло больше облегчения – то, что он отказался, что не стал читать нотаций, или что ректор, всё-таки, не доверял «приматам».
– А, ну жаль тогда, – сказала я, забрасывая сумку на плечо. – Я пойду? У меня репетиции с перваками.
Каблуки моих сапог застучали по полу, и я обернулась на ходу, помахав Быкову рукой. Он стоял, широко расставив ноги, уперев ручищи в бока, и смотрел мне вслед с ухмылкой.
Новогодний бал состоялся за пару дней до нового года. Меня, наконец-то, выпустили из-под ИВАвого ареста и под конвоем в составе Барбары Збыславовны и Слободана Будимировича повезли в «ПриМу».
За рулем серого «лексуса» сидел Будимирович, а мы с Ягушевской устроились на заднем сиденье.
– А Кош Невмертич когда приедет? – спросила я как можно равнодушнее, рассматривая вечерний город через стекло автомобиля.
– Он не придет, у него дела, – тут же ответила Ягушевская.
Ну вот. Зачем были все эти ожидания, надежды? Зачем было платье – белое, с кружевами… И волосы можно было не укладывать. Да вообще можно было остаться в институте. И какие такие у ректора могут быть дела, когда его разлюбимые студенты отправляются в логово врага? Настроение резко испортилось, и чувство праздничного волшебства словно кто-то прибил лопатой.
– Там тоже будете за мной везде ходить? – спросила я, откидываясь на спинку сиденья и уже не волнуясь, что платье может помяться. – И в туалет провожать будете?
Слободан Будимирович не услышал или сделал вид, что не услышал, а Ягушевская засмеялась:
– Василиса, да не ершитесь вы. Вам будет предоставлена полная свобода. Кто же станет ограничивать жар-птицу?
И это мне говорили люди, определившие меня на интернатное обучение без права выхода за пределы института.
«Лексус» резко свернул, проехал кольцо и выехал на широкую аллею, освещенную фонарями в виде матовых белых шаров.
«ПриМа» оказалась не таким грандиозным зданием, как «ИВА». Институт Марины Морелли располагался на набережной, в парковой зоне. Странно, что раньше я не замечала его. Здание было похоже на громадное яблоко, с которого лесенкой срезали половину. Горели огни, и парковка была забита машинами. Студенты группками слетались к главному входу, украшенному гирляндами и зелеными веточками с красными ягодами – на манер западного Рождества.
– Я найду, где поставить машину, а вы идите внутрь, – сказал Слободан, – пока не замерзли.
Он высадил нас и уехал, а мы с Ягушевской пошли к «яблоку», отворачиваясь от ледяного ветра.
– Лучше надеть маску сейчас, – посоветовала Ягушевская, и первая достала из сумочки крохотную полумаску из кружев.
У меня была маска с прошлого года – оклеенная кусочками зеркала. Кош Невмертич видел меня в этой маске, и я рассчитывала, что именно по ней он меня и узнает… Но он не пришел. И не придет. И хитрый финт с «обязательно узнает» улетел с головою прямо в Мойку.
– Надевайте, надевайте, – с усмешкой сказала Ягушевская, приподнимая ворот своего пальто. – Новый год ведь. Тайна должна сохраниться до полуночи. Давайте помогу завязать, Василиса.
– Ага, – проворчала я, поворачиваясь к ней спиной, а лицом – к зданию института.
В отличие от «ИВЫ», входная дверь в «ПриМе» была стеклянной. И как на ладони были видны ёлочки в синих и красных шарах, расставленные по фойе. Народ толпился у гардероба, а потом проходил дальше, к широкой лестнице, застланной красной ковровой дорожкой. Гости оживленно болтали и смеялись, но стоило появиться нам с Ягушевской, как всё внимание было обращено на нас. Даже из гардероба выглянули смазливые девицы в белых шапочках-наколках и уставились на меня с жадным любопытством.
Парень и девушка в синих форменных куртках с красными эмблемами «ПМ» на груди подскочили, провожая к гардеробу вне очереди.
– Добро пожаловать в «ПриМу», – радостно улыбаясь, приветствовала нас девушка.
– Приятного вечера, – вторил ей парень, вручая нам с Ягушевской буклеты праздника.
Я сунула свой буклет в сумочку, не читая.
Так, ничего страшного. Просто снять пальто под взглядами сотен… а может и тысячи студентов. Ерунда какая. Взгляды кусок не отхватят, это и лягушке понятно.
Но когда я расстегивала пуговицы, пальцы не слушались, и я провозилась довольно долго. Ягушевская уже стояла рядом в своем потрясающем платье – синим с серебром, в котором была на премьере «Любовного напитка», а я всё терзала пуговицу, стараясь не замечать взглядов.
– Прекрасное платье, – похвалила меня Барбара Збыславовна. – Очень вам идет. Подождем Слободана, если не возражаете.
– Не возражаю, – тоскливо ответила я, отворачиваясь к зеркалу.
Ещё хуже. Словно лицом к лицу столкнулась со всеми теми, кто желал поглазеть на жар-птицу. Конечно, не Вася ведь Опасная их интересовала. И не моя красота поднебесная.
Вон та блондиночка так пялится, что глаза сейчас вылезут на ниточках, как у краба. А вон те мордовороты хоть бы пальцами не показывали. И маска не помогла. Дурацкое решение – пойти сюда. Сейчас ещё Морелли появится – и вечер можно считать окончательно испорченным.
В зеркальном отражении я увидела, что к нам идёт Слободан Будимирович. Он был в сером пальто нараспашку, в светло-сером костюме, в алой рубашке и черной полумаске, и на него немедленно уставились с не меньшим любопытством, чем на меня. По крайней мере, студентки.