Василиса Опасная. Воздушныи? наряд пери
Шрифт:
Вернувшись в комнату, я выудила из сумки учебник по истории магии и перелистала, отыскивая хоть что-нибудь об этих пайрики. Но это, наверное, мы должны были проходить на следующих курсах, потому что я ничего не нашла ни про Древнюю Персию, ни про деда Коркуда. Возможно, об этом знает Борька, но вряд ли теперь он будет со мной разговаривать… Обиделся, осёл недоверчивый…
Борька знает всё. Эта мысль была последней, перед тем, как я задремала. Во сне мне снилась Вольпина, которая летала надо мной бабочкой
21
Утром я была полна решимости бежать в библиотеку и перелопатить гору литературы, отыскивая сведения о пери, но перед первой лентой меня вызвали к Ягушевской.
Я зашла в кабинет, Барбара Збыславовна сидела в кресле за столом и не предложила присесть мне. Так что сразу можно было догадаться, что разговор будет не из приятных.
– Здравствуйте, – сказала я, глядя в окно, на котором были подняты жалюзи.
– Здравствуй, Василиса, – сказала она и заговорила тихо, раздельно – будто объясняла первокласснику, чем буква «А» отличается от «Б»:
– Кош Невмертич попросил меня внепланово побеседовать с тобой…
– Угу, – немедленно отозвалась я. Сам, значит, встречаться не захотел. Даже и не удивительно.
– Не надо обижаться на него, – продолжала Ягушевская. – Мне бы хотелось, чтобы ты больше доверяла его профессионализму. Я работаю с ним много лет, и ни разу он не ошибся в оценке той или иной особи. Если он сказал, что Вольпина не наводила чары – так и есть. Ты обижаешься, что тебе никто не верит. Но всё не так, Василиса. Кош Невмертич верит тебе. Почему бы и тебе не поверить ему? Хотя бы немного?
– Из-за этой Вольпной все с ума сошли, – сказала я мрачно. За окном поднялся ветер, и ели уныло размахивали мохнатыми лапами – будто дирижировали в унисон невидимым музыкантам. – Почему её не изолируют, если она так влияет на всех?
Ну-ну, Васечка. Как будто тебя интересовали все. Тебя интересует кое-кто определённый. Который не хотел избавляться от любовных чар.
– Понимаю твоё волнение за студентов, – Ягушевская поднесла руку к лицу, и я подозрительно уставилась на неё – смеётся она, что ли?
По стеклу защелкали первые капли начинающегося дождя. Наверное, будет гроза. И наверное, Анчуткин будет испытывать свой петерсит… Только вот меня уже не позовёт… И ладно. Пусть топает со своей Кариночкой. Пусть ей молния в макушку ударит. Чтобы забыла, как чары любовные наводить…
– Понимаю твоё волнение, – повторила Барбара Збыславовна, – но ты причинили институту больше вреда, чем Вольпина. Причём, умышленно. А Вольпина ни на кого конкретно свою силу не направляет. И если не изолировали тебя за умышленные проступки, то почему должны наказывать Карину за невольное проявление её дара?
– Да она и яйца ни разу не чистила, – огрызнулась я. – А меня… ни за что…
– Думаешь, Кош Невмертич наказывает тебя за Вольпину?
– А за кого ещё? У меня уже язык отвалится скоро объяснять, что это не я навела приговор на Машку, и что Анчуткина с Царёвым не я ударила, и к вашей разлюбимой Кариночке даже пальцем не прикасалась! Но никто мне не верит!..
– Он верит тебе, – в голосе Ягушевской прозвучали какие-то новые нотки – так и зазвенели колокольчиком. Но не серебряным, а стальным. – Я не видела ни одного человека, которому Кош Невмертич бы настолько доверял, – специально или нет, но она посмотрела на мою правую руку, где серебрилось колечко.
Я сразу спрятала руки за спину и, понятное дело, спалилась. Хотя могла бы не дёргаться – мало ли откуда у меня кольцо. Серебряные кольца – не только у ректора. Ведь и браслет с розовыми бусинами не только Вольпина носит.
– Ты – исключение, Василиса. Не сомневайся, он верит тебе. И ждёт, что будешь верить и ты.
– Ага, верит! – вспылила я. – Знаток женских душ! Если верит, то почему постоянно наказывает? Я уже замучилась полироль на его яйца наводить! Что-то Вольпину никто не заставляет…
– Василиса! – сказала с упрёком Барбара Збыславовна, а потом расхохоталась. – Ох уж эти яйца, – пояснила она свой смех, когда заметила, что я смотрю на неё удивлённо. – Ты не понимаешь, что это наказание – не из-за того, что тебя считают виновной?
Вот так новость. Наказывают не из-за этого? Тогда почему?.. Или просто дурацкая шуточка, чтобы меня позлить?
– Чистка яиц – не наказание за проступок, – пояснила Барбара Збыславовна. – Всё это для того, чтобы ты успокоилась, отвлеклась монотонной работой и не тратила зря эмоции.
Я ждала услышать какое-то разумное объяснение, а услышала опять бесконечную песенку «будь спокойна, и к тебе потянутся».
– Что вы все про эмоции! – чуть не крикнула я. – При чем тут эмоции!
– Остынь! – Ягушевская сказала это негромко, но как припечатала. – И запомни, что я тебе сейчас скажу. Надо беречь свои чувства. Надо расходовать их с умом, смаковать их, наслаждаться ими. Что толку сожрать всё сразу, получив изжогу? Не верь тем, кто говорит, что гореть надо быстро и ярко. Быстро и ярко – это когда жить осталось пару часов. А если впереди – долгие годы, ты не имеешь права жрать полной ложкой. Только голод подарит радость вкуса. Пресыщение – лютый враг для всех нас. Пресытиться чувствами тоже можно. И это страшно. На самом деле страшно, Василиса.
Я сморгнула, потому что говорила она что-то странное. И совсем не тем мягким, уговаривающим тоном, как обычно. Впервые я увидела Ягушевскую совсем в ином обличии – мне как-то и позабылось, что у неё тоже есть волшебные силы. А сейчас вся она словно излучала лучи колдовства – черты заострились, глаза стали темными, и пряди волос всколыхнулись, хотя сквозняка не было.
– Ерунда какая… – сказала я упрямо, но не очень уверенно.
– Совсем не ерунда, – жёстко возразила она. – Нет ничего ужаснее, чем жизнь существа, пресыщенного всем – комфортом, любовью… Но есть и другая сторона.