Василиса с премудростью
Шрифт:
– Зачем это нужно? – прижала Василиса руки к щекам, головой раскачивает, - на кой дались им болота те?!
– Так нечисть там совсем расхулиганилась, никакой управы нет! – поясняет вторая служка, скоренько остатки ужина на подносы собирая, да раскланиваясь, - народ ропщет, спасения требует. За последние деньки и вовсе плохо все стало, болото из берегов вышло и семимильными шагами ко дворцу двинулось! Только вы не переживайте не об чем, спите, царевнушка, не след вам подобными ужасами головушку светлую забивать…
Хлопнула дверь в покои Василисины, осталась одна
Больше часа минуло, а покой так и не обрела метущаяся душа девицы. Успела она и у окна посидеть, и песню грустную спеть, затем попытку забыться сном спасительным предприняла - ничто фантазии в голове ее разбушевавшиеся успокоить не в силах было.
Тогда вспомнила царевна, как раньше, в тереме батюшкином от тоски спасться ей удавалось. Приоткрыв дверь в покои свои, громко Василиса чернавку подозвала да велела ей принести нити шелковые всех цветов что найдутся и ткань белую плотную.
Так, спустя энное количество времени, присела у окна царевна с лучиной зажженной и стала припоминать дом свой, матушку с батюшкой, дворец их, поля да реки…Хотелось ей перенести на картину лучшее, что в памяти осталось. Да только мысли девичьи далеко ускользали все время, туда, куда сердечко ее тянулося давным-давно… Где кольнет иглой раз – там река, берегов не видать, течь начинает, где кольнет другой раз – горы высокие, верхушки туманом закрыты, появляются, где третий кольнет – птицы там летят, крыльями огромными машут, ветра холодные разгоняют.
Солнышко вот-вот взойдет, а Василиса покоя не знает – вздыхает горестно, шьет – вышивает, да в окошко зорко поглядывает, всадников на горизонте высматривает.
Наконец, с первыми петухами, как и было Владом обещано, отворились ворота к терему ведущие. Конский топот царевне громом среди ясного неба кажется, душа вот-вот в царство иное отлетит с испуга – такое волнение давно она, горемычная, не испытывала. А наездники оба из стороны в сторону раскачиваются, еле – еле в седлах держаться умудряются. Последнее, что увидеть удалось царевне – стражу подоспевшую к приехавшим – помогли тем спешиться, да в терем гостевой войти.
Ох и странное состояние у царевны тут случилося: не то рыдать она захотела, ни то петь от счастья! Бросила на пол рукоделие свое, законченное минутою раньше, и давай по комнатке метаться – то упрекать жениха в горячности излишней, то радоваться, что невредимым вернулся, а то и вовсе кулаками ему грозить сквозь двери закрытые да стены деревянные, мол, «Ответишь ты мне за ночь бессонную!».
Однако прошло время некоторое, и поутихла буря в душе девичьей, осталась там усталость только да желание самолично в глаза серые взглянуть – убедится, что цел, невредим остался…
Долго думать не стала красавица – решила она так: чем в подушку уткнуться и всхлипывать продолжать до обеда самого, уж лучше предпринять шаг один… опрометчивый весьма.
Кивнув собственным мыслям, схватила царевна шаль годами потрепанную (одной из чернавок забытую), накинула ее себе на голову да на плечи, и к двери в опочивальню свою подошла, прислушалась, выглянула аккуратно. Тихо и пусто кругом, ни души вокруг.
– Эх, была – ни была, - шепнула Василиса, за порог нерешительно выскальзывая. – В случае чего, скажу, что лекаря искала, снадобья его волшебного испросить хотела, от страхов и хворей.
Быстро продвигаясь вперед (передышек себе не позволяя, дабы не передумать дальше идти), скоро добралась царевна до гостевых покоев. Там ей порядочно страху пережить пришлось – чуть на стражу Берендееву не налетела девица в потемках. Хорошо хоть во время услышала шаги тяжелые, успела схорониться в простенке, вся в пыли замаралась, паутиной обмоталась! За то и награду ценную получила, одного из охранников подслушав: оказывается, идти далее никуда не нужно было, ведь «посол змея в соседней опочивальне задремал, беспокоить не велел, любого на покой его дерзнувшего на клочки разорвать грозился».
Усмехнулась царевна, речи такие услыхав, успокоилась немного: раз в силах Горыныч рычать, да стражу запугивать, знать хорошо все будет, ни исцелять его, ни ухаживать не требуется. И вот разумней всего назад повернуть было, себя не опорочив, репутацию не запятнав… Да только ноги уже сами ее к двери заветной подвели, а голос внутренний одобрительно так приговаривать начал: «одним глазком взглянуть-то и требуется, ничего от этого плохого не будет; не узнает никто, зато спокойнее станет».
Опомнилась Василиса уже внутри комнатки небольшой, обставленной почти также как и ее собственная. Кровать здесь разве что поболе была, да стол красивый посередке стоял, скатертью расписной до самого пола укрытый. Так, в нерешительности постояв немного, обстановку окружающую осмотрев, подкралась царевна к балдахину тяжелому и, дыхание затаив, отодвинула ткань в сторону.
Частично укрытый простынею белой, скинув на пол подушки мягкие, раскинулся на перине жених Василисин. Пепельные волосы его разметались по сторонам, на виске венка беспокойная пульсировала, а лицо даже во сне хмурым оставалось, словно не на отдыхе он, а на битве новой сражается. Грудь оголенная вздымалась тяжело, руки в кулаки то сжимались, то разжимались снова…
Совершенно не задумываясь над последствиями действий своих, подошла царевна поближе к красавцу спящему. Глядя на Влада, коснулась девица лба его грозно нахмуренного, по морщинкам пальчиками провела, стараясь разгладить черточку каждую. Навернулись на глаза ее слезы от тоски щемящей: так хотелось подарить ему всю скопившуюся в ней нежность, приласкать, да убрать горечь с лица дорогого…
Да только нужно ли все это ему? Почитай три года прошло со дня памятного, когда наказал Влад невесту за слова обидные. Разозлился не на шутку тогда Горыныч, и не просто обратил царевну в лягушку болотную, но и пари с ней заключил, вопреки правилам всем. Снова воспоминания в голове Василисиной пронеслись…
« - Три года я тебя ждал, - прокричал змей в сердцах, - три года обхаживал, все прихоти исполнял! Теперь и ты подождешь столько же! Слово мое такое: на тебя надену шкуру лягушачью, будешь в ней, в родной словно жить, пока не раскаешься!