Василиса с премудростью
Шрифт:
– Акстись, Иван, какая чарка? – нахмурил брови богатырь русский, - мы с дружиной, почитай, третий день не спим - не едим, только твоими поисками и занимаемся. И чего тебя одного на болота понесло? Дождался бы нас, тогда бы и дело сладилось!
Округлил царский сын глаза непонимающе, да как закричит:
– Я ли один пошел или вы меня бросили все поочередно?! А ты и вовсе вороньем обернулся, да в места родные улетел, не оглядываясь! Обрекли меня на смерть верную, да не тут – то было! Не так просто нечисти со мной сладить!
– Да у него бред, найдите лекаря, наконец! – всполошился царь - батюшка,
«Дева» в то время слушала, что вокруг говорят, да морщилась, словно от боли зубной: мелкой, но очень уж противной… Надежды ее на скорое разрешение всех неприятностей таяли с каждым новым мгновением. Не нравился ей царь Берендей, не нравилось окружение его и вообще, очень хотелось назад, к болоту. Пререкались сын с отцом душевно, красочно, распаляясь не на шутку, обо всех вокруг позабыв. Народ вокруг только и успевал глаза переводить с одного говорившего на другого, да диву даваться, сколь богат язык русский.
Василиса же на обстоятельства такие глядя, да рубаху мятую на себе нервно разглаживая, решила, что пора представление это прекращать, да и ухнулась без чувств прямо слугам царевым на руки.
Тут уж Иван опомнился: согласился с батюшкой в терем его пройти, лекарю себя показать и невесту свою подлечить за одно, чтоб к свадьбе скорой была она бодра не только телом, но и духом.
***
Выделили Василисе покои отдельные: хоромами не назовешь, но и не абы что. Кровать с перинами мягкими да пологом высоким оказалась; кроме того здесь же несколько сундуков и иконы нашлись – вот и все небогатое убранство комнатки для будущей невесты... Пока девица лекаря ждала, глаз один приоткрыла, осмотрелась и снова кривиться начала. Одно дело – быть лягушкой, в шкурке родной: всюду ей хорошо, всюду устроиться не зазорно… Другое дело теперь. Раз уж обрела красавица формы прежние, человеческие, то и роскоши былой захотелось, как в старые добрые времена. В таких вот покоях чернавки у нее жили, да и то - те, что в немилость попали.
Так, обдумывая сложившуюся ситуацию, царевна неосознанно палец свой безымянный погладила, где несколькими годками раньше колечко золотое с голубым камешком красовалось… Невольно мысль в голову ее забрела, что может и лучше к жениху настоящему сразу возвратиться, гнев его не вызывая, чем вот так, в чужих теремах обретаться. И сразу образ его перед глазами предстал: глаза серые холодные и губы в насмешке изогнутые; словно бы наяву услышала девица голос приглушенный, в самые закрома души проникающий:
– Говорил я тебе, сама вернешься! Не будет больше отсрочки, исполняй данное слово...
Затрепетала Василиса, руки дрожащие к груди прижала, сердце расшалившееся давай успокаивать… Надо же, столько времени прошло, а припомнилось всё, словно и не было спора давнего и побега ее постыдного. Каждую черточку в лице жениха в памяти воспроизвела, а уж как прикосновения его обжигающие почудились, так и вздрогнула царевна, покраснев от кончиков ушей до пят самых. «Сгинь, - зашептала девушка, крепче глаза закрывая, - не хочу видеть тебя! Нет во мне чувств никаких, как была я холодна, так всё и осталось!»
– Видать сильно больна она у тебя, Иван, - раздалось рядом тихое дребезжание старческое, - с головушкой вон совсем не в ладах, сама с собою разговоры разговаривает. Я бы порекомендовал дня на три в покое ее оставить, да моим настоем «от завихрений и хвори глазной» поотпаивать.
– Так нормальная вроде была, когда сюда ехали, - пробасил царевич в ответ неизвестному пока собеседнику, - а детей-то она рожать сможет? Так–то пусть себе болтает, что душе угодно, лишь бы потомство потом не пострадало…
– Сможет, отчего же не сможет? Ваша матушка вон вообще не из этих мест была, языка местного не знала... Только и смотрела глазищами огромными на всех, кивала на все вопросы и тряслась от смущения. И ничего, вон какого…эээ… богатыря народила.
– Дело говоришь! – царевич, явно успокоенный лекарем местным, закивал (совсем, как его матушка когда-то) и поспешил куда-то по своим делам, на ходу добавив, - батюшка невесту мою видеть очень хотел. Сейчас служки придут, помогут ей помыться и переодеться, а ты пока на ноги ее поставь, хоть идти – то она сама сможет, я надеюсь…
Хлопнула дверь, в покои Василисины ведущая – вышел, стало быть, жених, так называемый. Разомкнула тогда девушка очи и вздохнула как можно печальнее, на старика – лекаря поглядывая:
– Эх, добрый человек, куда же это меня судьбинушка занесла снова? Долго ли еще помыкать мною будут, словно бы и не живое я существо, а так, предмет обихода случайно найденный…
По всему видать, хотела царевна старика разжалобить, да на свою сторону переманить. Только вот не понял Митяй Степаныч, чего это Иванова баба раскудахталась, не успев глаза раскрыть толком. Разменял он на днях девятый десяток и на заслуженный отдых у царя – батюшки просился дюже, только некому заменить было подслеповатого старика, вот и ждал он законного отдыха, сильно в лечении не стараясь, да не вникая в дела государевы:
– Ты, голубушка, накось, настоечки моей специальной отведай, да полегчает тебе сразу,- со знанием дела протянул небольшую скляночку лекарь местный красавице. Уж он-то годков десять – пятнадцать последних только так здоровье всем (а себе особенно) и поправлял, только название у «эликсира собственного приготовления» менять не забывал, - от страхов это лекарство, деточка, да от сглазу женского. Пей, не робей, тогда и дело сразу сладится!
Снова вздохнула Василиса, аккуратно от предложенного напитка в сторону отодвигаясь. «Не на кого мне здесь надеяться, - подумалось девице, - придется все самой решать, делать нечего.»
Митяй Степаныч в то время хлипкими плечиками пожал, пристроился на сундучке подле кровати и сам настой с удовольствием отведал. Тут тебе и лечение, и профилактика хвори любой, да и просто настроение улучшается…
В следующие полчаса к царевне наведалось три крепкие чернавки, принесли ей сарафан с простой вышивкой, воды теплой и рубаху повседневную; они же помогли девице разбудить и вытолкать Митяя из покоев, ополоснули, нарядили ее и прическу сделали, как подобает. Пришло время к царю Берендею на глаза показаться, а Василиса все никак не могла решиться за порог выделенных покоев выйти, словно там на нее псы злобные накинутся и разорвут на части. Страх ее нарастал, а откладывать визит поводов уж и не было.