ВасилискФантастические рассказы и повесть
Шрифт:
— Все! — ответил Гриша Кемень и вручил мне листок, сложенный пополам. — Кроме того, что здесь перечислено.
— Отлично, — сказал я и повернулся к роботу. — А как звать тебя, чудо техники? И что, к примеру, ты будешь делать при мне, когда я сам все могу?
— Зови меня Боб, Антон. А при тебе я, к примеру, буду нянькой. И будешь ты у меня как у Христа за пазухой, точнее, как за каменной стеной.
У Боба был глубокий баритон с теноровым оттенком и мягкой картавинкой. И речь его мне понравилась, поскольку он сумел взять верный тон для первой беседы. Я развернул листок.
— Знаете, Антон, — Кемень сбоку заглядывал в листок. — Проще написать, чего он не может.
Список непосильных для
Полагаю, что, пока я читал и обдумывал эту галиматью, на моем лице ничего не отражалось, ибо я без труда уловил Гришины эмоции, которые можно было бы сформулировать следующим образом: хотел бы я знать, обладает ли этот грубиян чувством юмора? Желание оправданное, так как Гриша Кемень должен был стать третьим членом экипажа, а ни меня, ни Родиона он совсем не знал. Список недоступных для робота дел составил, конечно, Гриша, и это меня порадовало, так как зануда такое не сочинит, а занудливость в полете едва ли не самое противное из качеств, бедствие хуже пожара.
Конечно, и робот мог быть подготовлен Гришей все с той же целью приглядеться ко мне. Ну ладно, думаю, сейчас я тебя проверю, я тебя подкузьмю или подкузьмлю, как правильно? Я тебе задам вопросик!
— А стихи ты, Боб, сочинять можешь?
— Чтобы профессионально, так не скажу, но чтобы совсем нет, так скорее да! — ответил Боб.
— Тогда выдай что-нибудь такое-этакое, что-нибудь любовно-электронное. Из жизни роботов.
Смотрю я на Гришу, а он и глазом не моргнул, робот же задумался на секунду, очень естественно задумался.
— Вот, пожалуйста!
Здесь нет идиллий, одни лишь факты. О! Вы включили мои контакты! Ты слышишь стоны? То я ожила, то электроны бегут по жилам.— Домашняя заготовка?
— Пардон! Разве такой вопрос можно предвидеть. Экспромт.
— Стихи не очень, — сказал Гриша Кемень. — Непонятно, как можно идиллии противопоставлять фактам. Правильно было бы — иллюзии, но тогда пропадает рифма.
— Да вы что, товарищи! — закричал Боб. — Разве ж можно ко мне подходить с человеческими мерками!
Прежде чем упасть, я успел придвинуть кресло. В соседнем корчился от смеха Гриша Кемень. Это обращение «товарищи» исключало какие-либо подозрения в предначертанности поведения робота, оно было естественным и адекватным обстановке.
Отсмеявшись, мы порешили, что на этом разминку можно закончить, и стали втроем обсуждать обширную программу испытаний. Боб особенно напирал на то, что мы с ним составим отличную человеко-машинную систему. А может быть, и машинно-человеческую: в этом месте рассуждений глаза его опрозрачнились, и со дна их проявилась мозаика фасеток. А Гриша Кемень высказал недоумение по поводу того, что вот человеко-машинная система получила название «эргатическая система», а животно-машинная никак не называется. А нужда в таком названии, нетрудно предвидеть, скоро возникнет. Боб сказал, что лично он готов сотрудничать с кем угодно и для него что человек, что собака, все едино, а может, даже собака лучше, претензий меньше. Но пусть я не волнуюсь, он приложит все силы, чтобы оправдать надежды. Ибо без него, робота для дальних полетов, эти самые полеты и состояться не могут. И мы с Кеменем его не стали разубеждать.
— Мое назначение какое? — разглагольствовал Боб. — Я должен освободить тебя от монотонных и однообразных действий, чтобы ты мог отдать себя решению интеллектуальных задач. И я тебя, будь спокоен, освобожу.
Робот проявлял себя как личность, и мне показалось, что это было неожиданно для самого Кеменя, куратора-разработчика. Я пилот и в силу этого знаком с автоматами различного назначения. Но можно ли назвать роботом даже самый многофункциональный автомат. Во всяком случае, в нашей пилотской среде такое название не прижилось. Видимо, словом «робот» люди со времен Чапека будут всегда обозначать нечто человекоподобное. В этом смысле андроид Боб был воплощенный робот. Его разумное, ну пусть псевдо-разумное поведение произвело на меня ошеломляющее впечатление. Хотя, в конце концов, что есть разум? Кто усомнится в разумности моего пса Родиона? Короче говоря, Боб меня потряс. И я не решился задавать при нем вопросы, которые счел бы неделикатными в человеческом общении. Я дождался, пока Боба увели.
Гриша Кемень держал паузу, и я не стал его томить.
— Ничего подобного я и представить не мог, — мне хотелось сказать Грише приятное и не пришлось кривить душой. — Блестящая работа. И знаете, что больше всего поражает? Голос! Говорящие автоматы сейчас на каждом шагу, но Боб! Диапазон, модуляции, выразительность… Ваши акустики чудодеи. Однако что-то я не вижу, не заметил в нем проявления любви ко мне. Где любовь, спрашивается?
— Будет, — заулыбался Кемень. — Блок любви пока в него не вложен, но место оставлено.
— Ну ладно, — я смягчился. Откровенно, мне он и так хорош. Перетопчусь без любви.
В ближайшие три месяца нам — Грише, мне и Родиону — предстояло образовать пусть и маленький, но слаженный космический коллектив. Предстояли длительные тренировки, работа с программой, освоение новой аппаратуры, контрольные записи наших данных в нормальном нашем состоянии и прочие заботы, и несть им числа. Потому для экономии времени нам с Родионом определили жить в ближайшем поселке, одном из многочисленных жилых комплексов на территории ИКИ. Выделен нам был двухкомнатный коттедж вроде избушки на курьих ножках без особых удобств. Но мне было все равно, в нем мы только спали, да на крошечной лужайке возле дома Родион по утрам развлекал щенка, который упрямо и постоянно осаждал нас. Я понимал, что малыш хочет поселиться в доме и тем самым обресть нас. И я препятствовал его намерениям ввиду предстоящей разлуки. Впрочем, днем и на ночь щенок куда-то исчезал по своим делам, и я не ощущал его присутствия, если в неурочное время приходил домой.
С Бобом мы больше не виделись, с ним занимались робототехники. Но впечатление от первой встречи во мне осталось. Позже я определил его как чувство, возникающее, когда рассматриваешь шарж на самого себя. Дружеский шарж.
Примерно за неделю до старта мы с Родионом вернулись в свое бунгало на побережье отдохнуть и прийти в себя. Гриша Кемень и Малыш, так я называл этого бесхозного щенка, остались в ИКИ.
Потом мы прибыли на знакомый уже кольцевой спутник — базу космических кораблей, и нас с Родионом взяли в оборот медики. Не знаю, сколько их там было, толпа. От белых халатов было даже холодно, а Родион, не привычный к столь пристальному вниманию, сник. С обритой головой, только ресницы да белые усы торчали, он был до неприличия смешон, о чем, конечно, догадывался. Иногда он подходил к зеркалу, вздыхал, и тогда я четко улавливал: «Это я ради тебя на такое пошел!» Полагаю, я тоже не лучше выглядел, хотя человек с бритой головой более привычное зрелище.