Василий Блюхер. Книга 1
Шрифт:
В этой полутемной комнате Дутов, повысив себя по просьбе Надежды Илларионовны в чин генерала, проводил всю ночь до понедельника и на рассвете незаметно уезжал.
Никто не знал, как Дутов познакомился с Надеждой Илларионовной, но сам генерал распространил версию, что она его кузина, мужа которой расстреляли большевики в Петрограде за участие в корниловском мятеже.
Надежда Илларионовна через своих агентов получала сведения, что замышляет Совет, и рассказывала Дутову все подробности. Александр Ильич вел себя в обществе Надежды Илларионовны как богатый человек, умеющий щедро награждать. Он дарил
Прощаясь на рассвете во второй понедельник ноября семнадцатого пода, Дутов поцеловал ее в обе щеки и предупредил:
— Может случиться, что я не приеду в следующее воскресенье. Предстоят важные дела.
— Да хранит вас господь для меня и России, — ответила Надежда Илларионовна.
Митрич, урядник и писарь отправились по станицам. В Аннинском поселке, в Великопетровском, Александро-Невском и Куликовском их ждала удача. Казаки внимательно слушали дутовских посланцев, готовили коней и себя к походу.
Иногородним ничего не говорили. Им не верили, хранили все в тайне. Не раз, бывало, казак кричал иногороднему на дороге: «На казачьей земле, гад, живешь, а казаку не поклонишься. Зарубить тебя — святое дело для бога сделаю».
Проселочными дорогами и тропками тянулись к Оренбургу обозные двуколки, фургоны и телеги с продовольствием.
Сашка Почивалов ликовал. Хорошо жилось ему в адъютантах у наказного атамана. Еще не так давно он робел перед грозным родителем, а теперь отец сам гордился сыном и готов был слушать его команду. Неудовлетворенное честолюбие Сашки еще больше требовало от жизни, хотелось подчинять, покорять, заставить любить себя.
Выйдя однажды из здания кадетского корпуса, стоявшего на набережной реки Урал, он увидел женщину, которая прошла мимо и направилась по Троицкой улице. Сашку словно оглушило. Он поплелся за ней. Женщина дошла до Чистяковского переулка, и тут Сашка, не в силах себя сдержать, подошел, небрежно взял под козырек и произнес:
— Прошу прощения, но ваша красота заставила меня…
— Вы так молоды, — перебила женщина, — а я для вас так… — и не договорила.
— Это не имеет никакого значения… — Сашка не знал, о чем говорить, но настойчивость его росла.
Они дошли до угла Безаковской улицы. Женщина юркнула во двор, а Сашка, не отставая, за ней. Она открыла ключом дверь каменного особнячка и молча впустила Сашку. Он пробыл у нее до вечера.
Надежда Илларионовна узнала, что он адъютант Дутова, и посоветовала ему приехать вместе с полковником.
Дутов приехал, любезно беседовал с хозяйкой особняка и через час отправил Сашку за пролеткой. Когда адъютант ушел, Дутов сказал привычным для него тоном приказа:
— Если ему вздумается приехать сюда одному — не принимать. Я буду бывать по воскресным дням, но никто не должен об этом знать.
Надежда Илларионовна понимающе кивнула в ответ.
Сашка злился, что атаман вырвал у него из зубов добычу, но не подавал вида, хотя тоску унять не мог.
— Поезжайте к отцу, — приказал ему Дутов, — проверьте, как идет вербовка.
Сашка повиновался. Невдалеке от станицы он придержал своего подбористого коня и поехал шагом. Мимо пролетели две вороны и закаркали, Сашка подумал, что не к добру, и, рассердившись, пришпорил коня.
Подъезжая к Верхнеуральской, он увидел скачущего навстречу казака. Поравнявшись, с трудом узнал в нем Ивана Каширина, вернувшегося на днях домой. До войны они не встречались: и Ваня и брат его Николай были старше Сашки. Почивалов натянул поводья и ловко осадил коня.
— Здравия желаю, Иван Дмитриевич!
Широкоплечий Каширин, приподняв правую бровь, строго посмотрел на Сашку и спросил:
— Не сынок ли Почивалова?
— Так точно!
— Кому служишь? — без хитрости спросил Каширин.
— Оренбургскому казачеству.
— Дутову, значит, — ухмыльнулся Иван.
— А Дутов чем плох? Он большевикам не продался.
Каширин хотел что-то ответить, но, по-видимому, передумал и без слов — с места машистой рысью — погнал коня, оставив Сашку в недоумении.
Дмитрий Иванович от радости чуть было не лишился рассудка: через неделю после приезда Ивана явился Николай. Оба рослые, крепкие, мужественные.
— Что же это выходит, сынки? — спросил Дмитрий Иванович, подобрав заскорузлыми руками бороду, поседевшую по краям. — Раз революция взошла, значит, должно выйти замирение, а тут обратно война.
— Так не с германцем, а с Дутовым и Почиваловым.
— Не осилите, войско у него большое. Не один там Сашка, а рать. Всех казаков вербуют, грозят, что красных и иногородних… — и прижал большой ноготь к столу. — Господи! До чего дожили!
— Дело, батя, простое, — вмешался Николай. — Мы с Иваном уже порешили: вербуем отряды и пойдем на дутовцев.
Старик вытаращил от удивления глаза, но не проронил ни слова.
— Идите и вы с нами. Если не сдюжите на коне — повезем на санях, на бричке, на чем хотите. Мы с Иваном за советскую власть, а не за царя.
— Так царя и нет, — вырвалось у Дмитрия Ивановича.
— Это, батя, для детишек утеха, а мы знаем, что Дутовы его найдут, посадят на трон, а народ как травили, так и будут травить. Мы пойдем верной дорогой. И иногородние пойдут с нами, и башкиры, и все, кто хочет вольной жизни. Останетесь здесь — Почивалов все порушит, пожжет, камня на камне не оставит, а вы у него, как вол, под ярмом ходить будете.
— Не бывать этому, — вскипел Дмитрий Иванович и ударил кулаком по столу. — Я и без царя и без Дутова проживу.
— Кто-то же должен государством править, — пытаясь втолковать отцу, объяснял Николай, — не царь, так Керенский, не Керенский, так Дутов. Хоть мы с Ваней и офицеры, а стоим за особого человека. Фамилия ему Ленин. Не о себе у него забота, а о казаке да рабочем, иногороднем да мужике.
Дмитрий Иванович слушал, смотрел на сыновей, переводил глаза с одного на другого, где-то глубоко в душе соглашался с ними, но не хотел сразу сдаваться. «Как так, — думал он, — мне уже под семьдесят, сколько я годов переворошил, а они меня учат. Не маленький, я свои понятия имею».