Василий Тёмный

Торубаров Юрий Дмитриевич

– Фу-у, – выдохнул он, – хорошо-то как, господи!

Потом, что-то заметив, он быстро разделся и полез в воду. Через какое-то время раздался его радостный голос:

– Василий! Лови! – И выбросил увесистого налима, выдернув его из-под камня.

Рыбина, шлепнувшись на землю, какое-то время лежала неподвижно. Затем вдруг так резво подскочила вверх, причем в сторону речушки, что еще мгновение, и она оказалась бы в спасительной воде. Василий, не раздумывая, метнулся к ней, в полете напоминая хищника, распростертого над своей жертвой. Схватив

налима обеими руками, он не смог его удержать. Тот, скользкий, будто смазанный салом, выскользнул из его рук. Василий вновь настиг его у самой кромки воды.

– Ты хребтину, хребтину ему ломай, – орет дядька, – а то уйдет!

Легко сказать – ломай. А он скользкий, не удержать. Ногой Василию удалось отбросить его от берега. Схватив на берегу гальку, он раздробил рыбине голову.

Не успел Василий справиться с первой рыбиной, как Михайло выбрасывает на берег второго налима. С ним князь поступил проще. Сразу ударил его по голове. А потом полез в реку.

– Дядька, покажи, как ты ловишь.

Пришлось старому учить князя. Какова было неописуемая радость Василия, когда он вытащил за жабры рыбину в треть его роста.

– Вот ето добыча! – радостно заорал Михайло.

Потом они хлебали наваристую уху. Вкус придавала речушка, запах нескошенных трав, далекий шум леса.

– Красотища! – орет Василий, уплетая кусок рыбины.

Насытившись, они подремали на бережку под шумок речушки. Разбудили кони, пришедшие на водопой.

– Василий, пора! – потряс он князя за плечо.

Полдороги Василий рассказывал улыбающемуся дядьке, как он нащупал рыбину, осторожно, чтобы не вспугнуть, вел по ней пальцами до самой головы, как ловко вцепился в жабры.

Незаметно подобрался вечер.

– Че, – кивая на какое-то озерко, сказал Михайло, – здесь и заночуем.

Стреножив коней, Михайло пошел собирать дрова, чтобы их хватило на ночь. Дядька спал чутко. Старый воин не мог забыть этой привычки. Если есть опасность в походе, сон сам бежал от него. Проснулся он в середине ночи. Костер прогорел, и он бросил в него несколько заготовленных кряжей. Посмотрел на князя. Ночная прохлада заставила юношу сжаться в клубок. Дядька набросил полушубок на Василия. А утром, когда начало светать, поднялся такой птичий гомон, по всей видимости, они торопились рассказать друг другу о своих снах, что спать было невозможно. Проснулся и Василий. Пригревшись под шубейкой, ему не очень хотелось вылезать наружу.

Заметив, что Василий не спит, Михайло отеческим тоном сказал:

– Сынок, поднимайся. Ловим коней – и в путь, а то запоздаем и ночью придется хозяев поднимать.

Чем хорош был Василий, все же негу он не любил. После таких слов князь решительно отбросил шубейку, разделся донага и бултыхнулся в озеро. Когда выскочил на берег, от утренней прохлады его кожа стала походить на гусиную.

– Держи. – И Михайло бросил ему тряпицу.

Василий обтерся, облачился в одежду, набросил кафтан на плечи, и тело вдруг вспыхнуло «огнем».

– Може, перекусим? – спросил

он неуверенно.

– Давай! – И Михайло из торбы достал вяленое мясо, сало, краюху хлеба.

Быстро пожевав, они тронулись в путь.

К обеду они добрались до Серпухова. О том, что подъезжают к городу, объявил Михайло.

– Вот и Серпухов. – Он кивнул головой на почерневший от времени крепостной частокол, за которым виднелись купола церквей и крыши домов.

Подъезжая ближе, Василий удивился:

– Чем-то на Москву смахивает, – сказал он, – смотри, точно по посаду едем. Избы таки. А тама – крепость. Только у нас стены кирпичные, а здесь дубовые.

– Ниче, – заметил Михайло, – они соорудят и кирпичные, город-то молод еще.

Ворота были растворены настежь, и они спокойно въехали вовнутрь города.

– Туды поедем. – Михайло кивнул на видневшуюся вдали церковь.

И он не ошибся. Напротив нее возвышались хоромы, выглядывающие из-за частокола.

Мимо проходила какая-то бабенка с сумой, наполненной овощами.

– Эй, – крикнул ей Михайло, – это хоромы князя? – И он показал на запертые ворота.

– Ен, – ответила та, заспешив прочь.

Подъехав, Михайло спрыгнул и, подойдя к ним, загремел кулачищем. За воротами поднялся собачий лай. Вскоре послышался чей-то голос:

– Чего надоть? Князя нетути.

– Зато тута великий князь Московский! – пробасил Михайло.

Запор загремел, и дверца отошла, открывая перед гостями высокого седого как лунь старика.

– Хде тута великий князь? – недоуменно поочередно посмотрел он на обоих всадников. – Великий князь, – недоверчивым голосом спрашивает он, – а хде стража? Аль ты бежал из Москвы?

Михайло подходит ближе, тщательно всматриваясь в лицо старика.

– Слышь, не Петруха ль ты? – спрашивает он.

– Петруха, а че? – отвечает тот.

– Ну, братец, не узнаешь? Да я ж Михайло. Помнишь, как мы вначале от татар деру дали? А?

– Михайло? – Старик подошел ближе и увидел на лбу гостя шрам. – Точно, Михайло! Я ж те его, – и показывает на лоб, – тряпицей, смоченной в моче, обматывал.

– А зачем смочил в моче? – поинтересовался князь.

– А ето, – он смеется, – чеп быстрей зарастала рана. Нам жить еще биться надоть было.

Они обнялись. Когда кончились объятия, старик, недоверчиво глядя на молоденькое лицо Василия, спросил:

– Этот, че ли, великий княз?

– Етот, етот!

Старец преобразился. Низко склонился и проговорил:

– Рад тя приветствовать, великий князь. Извиняй, че сразуть не признал.

– А хде князь-то твой? – спросил Михайло.

– Да все на сенокосе. Еще Владимир князь Андреевич, да будет земля ему пухом, сказал: «Мы с боярами берем дальний продел. Ибо холоп со смердом отель сенца и привесть не сумеют». Вот и косют они далеко отсель. Князь наш любит косить, грит, что кровушку разгонят. Силу в тело вгонят. А вот метать – ни-ни. За шиворот сухое сено падат. Чесаться тело начинат. Вот так тоть.