Василий Тёркин
Шрифт:
Этот масштаб изображения эпохальных событий художественно оправдан в произведении о «бойце»; автор об этом знает и с нарочитым лукавством в вариантах поэмы пытается извиниться перед читателем за то, что, рисуя форсирование Днепра, он, «вдруг голос потеряв»,
Уследил едва за взводом И свернув куда-то вбок, Обошелся эпизодом… 9797
См.
Вся война превосходно показана в «Книге про бойца» именно такими «эпизодами», выразительность и ёмкость которых очевидны для каждого не глухого к искусству.
«Искусство, как это давно установлено, не всегда нуждается в исчерпывающей всесторонности и всеобъемности охвата жизненных явлений, — писал А. Твардовский в статье «По случаю юбилея», — было бы верно схвачено и ярко выражено то, что оказалось в «секторе обзора» художника: оно непременно будет соприкасаться с тем, что находится за пределами этого сектора». 98 В истории литературы многие скромные изображения частных ситуаций и уголков действительности проецировались на крупные планы и становились значительными вехами в изображении жизни вообще.
98
«Новый мир», 1965, № 1, стр. 10-11.
Это в полной мере относится к книге Твардовского, как и к следующей его поэме — «Дом у дороги», где на примере одной семьи, без самодовлеющих батальных сцен и боевых эпизодов — изображена поистине «судьба народная» в великой войне и драматизм исторических событий передан с большой силой.
«Василий Теркин» — произведение большой исторической емкости. Эпохальность, глобальность, величие войны, ведущейся «ради жизни на земле», постоянно ощущается как столкновение «обоих полушарий». Величие ее в разрезе времен подчеркивается, с одной стороны, упоминанием тысячелетней истории России, а с другой — предвидением «иных годов», когда будущий человек археологически вновь откроет следы этих боев и сложит о них новые песни.
Литературные качества книги Твардовского неоценимы. Ее отличают удивительная, почти зримая образность, психологическая убедительность, точность художественной детали, выразительность речевая. Работая над поэмой, автор «представлял себе во всей натуральности» (стр. 244) боевые действия, и именно от этого его изображение также получилось «во всей натуральности». Наглядно, с кинематографической выразительностью передается динамика боя:
С ходу двинул в дверь гранатой, Спрыгнул вниз, пропал в дыму. — Офицеры и солдаты, Выходи по одному!..Или:
Низкогрудый, плоскодонный, Отягченный сам собой, С пушкой, в душу наведенной, Страшен танк, идущий в бой.Таких выразительных, точных и в то же время замечательных своей лапидарностью характеристик в поэме много. Читатель видит, как командир говорит в трубку полевого телефона, как боец прилаживается к гармони, как пригнувшись (будто что ищет) под огнем идет в наступление цепь солдат, как изгибается пила в руках Теркина… Правда жеста, психологическая правда обеспечивает убедительную передачу даже тончайших душевных движений и чувствований:
— Ну, прощай. Счастливо ехать! Что-то силится сказать И закашлялась от смеха, Головой качает мать.Или — в главе «Гармонь», когда выясняется, что гармонь принадлежала накануне убитому командиру танка:
— Так…, С неловкою улыбкой Поглядел боец вокруг, Словно он кого ошибкой, Нехотя, обидел вдруг.Безукоризненный поэтический слух, поэтическое зрение, высокое искусство исключительно ёмкой реалистической детали и такое ощущение меры, при котором «ни убавить ни прибавить», — проявляются в произведении на каждой странице.
Твардовский — мастер фронтового пейзажа:
На могилы, рвы, канавы, На поля, холмы дырявой, Изувеченной земли, На болотный лес корявый, На кусты — снега легли.Поэт был убежден в том, что настоящая поэзия должна быть «достоянием миллионов» (как утверждал он в своем «Слове о Пушкине» 99 ). Широчайшему назначению книги и предмету ее изображения («про бойца») соответствует простота ее содержания. Никаких исторических реалий или экскурсов, кроме немногих упоминаний солдата былых времен или популярных имен Чапаева и Калинина. Ничто почти не требует специального пояснения в комментариях. Твардовский с полным правом мог сказать о своей поэме:
99
А. Твардовский. О литературе. М., 1973, стр. 31.
Вся поэтика произведения тоже отличается простотой, которая при более пристальном рассмотрении оказывается простотой кажущейся, «умной и хитрой», позволяющей «естественно и свободно вести поэтическую речь об очень сложных явлениях». 100
Поэтический язык Твардовского прост и естествен, включает много разговорных элементов. Естественность разговорной интонации иногда абсолютная. Вот Теркин переплыл реку и совершил подвиг:
100
И. Гринберг. Александр Твардовский. — «Звезда», 1947, № 2, стр. 166.
Это — стихи, но иной нельзя было бы представить себе эту реплику даже и в прозе.
Непритязательно называется книга — «…про бойца»; предельно просты и коротки названия глав — в одно, два, редко — в три слова. Обращает на себя внимание отсутствие какой бы то ни было цветистости в стиле, сдержанность в пользовании поэтическими фигурами и тропами. Мало даже сравнений, а вычурных совсем нет. Книге свойствен безукоризненно точный, впечатляющий, характерный, но опять-таки не претенциозный эпитет:
И чернеет там зубчатый, За холодною чертой, Неподступный, непочатый Лес над черною водой.Несочиненность, естественность этих эпитетов очевидна, ибо они выражены обыкновенными словами, и только в контексте приобретают свойства художественного определения, эпитета. Но некоторые такие эпитеты так замечательно ёмки, что их при желании можно развернуть в пространные размышления (например, у «простуженных коней» — в главе «Теркин ранен»).