Вася Чапаев
Шрифт:
— Что летают, я не слыхал, — задумчиво сказал Тимоша. — А что в городе деньгами бросаются, это и мой тятька говорил.
— Это как же бросаются? — усомнился Вася.
— А так, — пояснил Никитка. — Как мы — голышами. Раздерутся и давай деньгами пулять друг в дружку.
Успокоившись насчет платы за проезд, они занялись вопросом, как найдут Васю в Балакове.
— Ведь Балаково-то, слышь, не как Будайки. Он город огромадный!
— Как найдете? — удивился Вася. — Да очень даже просто. Вы приедете, пойдете по Балакову, а я тут как тут, из дому выду и у калитки жду.
Приятели
...Пароход дал третий гудок и отчалил от пристани. Тимоша и Никитка так отчаянно замахали картузишками, как будто на них напали осы.
Давно из виду скрылась пристань, а Вася все вглядывался в ту сторону, досадливо протирая глаза кулаком. И только когда откуда-то сверху полилась чудесная музыка и над головой Васи на верхней палубе послышались веселые разговоры и смех, а в воду полетели, как разноцветные бабочки, бумажки от конфет, Вася пошел разыскивать свою семью.
В четвертом классе тускло мигал огонек, освещая груды узлов и ящиков. Пассажиры сидели на грязном полу или лежали на своем тряпье, задыхаясь от жара машинного отделения. Отец и Гриша уже спали, подложив под голову узлы. Мать достала свой кожушок и уложила Васю.
Иногда в четвертый класс сквозь плач грудных детей, нудное баюканье усталых матерей и тяжелый храп мужиков прорывалась смеющаяся, нарядная музыка. Постепенно все заглушил шум машинного отделения, и под него Вася заснул.
Васе снилась Жданка — худая, с большим животом. Она протяжно мычала, а мать гладила ее и говорила:
— Ничего мне не жалко — жалко Жданку. Такая понятливая корова была, ну прямо как человек, только говорить не может.
Вася проснулся. Рядом с матерью сидела какая-то незнакомая тетка.
— А продали-то хоть хорошим людям? — интересовалась она.
Мать вздохнула:
— Хорошим!.. Тоже жалостливые до скотины... Обижать не будут, а все равно сердце болит... Перед отъездом, вечером, как стадо пригнали, Жданушка и прибрела к нашему дому. Уперлась в ворота и мычит. Я кричу ребятам: «Оглохли, что ль? Впустите Жданку-то!». А сам мне и говорит: «Ты что, Катя? Аль у тебя память отшибло? Жданка-то не наша теперь, ее, — говорит, — отогнать надо». Я за печку схоронилась да как заплачу... — Мать покачала головой и жалобно улыбнулась: — Дуры ведь мы, бабы.
Вася испугался, что она и сейчас заплачет. Он высунул нос из-под кожушка и позвал:
— Мама!
Катерина Семеновна быстро обернулась к нему.
— Проснулся, Васенька? Вставай! Гляди, какая благодать — теплынь, солнышко светит! Отец с Гришанькой пошли на корму сидеть.
Женщина в упор разглядывала Васю, и от этого пристального взгляда ему стало не по себе.
— Тоже твой? — спросила она у матери.
Мать с гордостью посмотрела на Васю:
— Мой!
— Красивенький... — задумчиво проговорила женщина. — Нежненький, на девочку похож.
Этого только не хватало!
Вася рывком поднялся и тряхнул головой. Спутанные вьющиеся волосы отлетели назад, открывая разрумянившееся ото сна лицо с сердитыми
А тетка как ни в чем не бывало продолжала:
— Счастье тебе в детях, Катерина. И у меня парнишка бойченький был, а как погорели мы, — вовсе не в себе сделался... Вон в углу сидит.
Вася взглянул в соседний угол. Там сидел подросток и лил из кружки воду на большой узел. Женщина всплеснула руками:
— Пашенька, да что ж ты делаешь? На кой одежду мочишь?
Подросток вздрогнул и спрятал кружку за спину.
— Ма, горит... горит!
— Да, нет, Пашенька, нет, болезный мой. Нигде не горит. Мы по водичке едем.
Пашка заморгал и растянул рот в бессмысленной улыбке:
— Ну ладно...
— Вот и весь его разговор, — невесело усмехнулась женщина, обращаясь к Катерине Семеновне: — «Горит» да «Ну ладно...»
— С перепугу с ним это? — спросила Катерина Семеновна, жалостливо глядя на дурачка.
— Котят спасать в окно полез — его огнем и охватило. Еле вытащили. Обгорел не сильно, а на голову вот как подействовало.
— И куда теперь путь держите?
— К мужниной родне. После пожара мы трое с сумой ходили. Насобирали милостыню, чтоб на проезд хватило, и вот... едем. А спросить — куда? Там тоже с хлеба на воду перебиваются. Кишка кишке кукиш кажет!
Вася уверился, что интересного разговору от этой тетки не дождешься, и вышел на палубу.
На корме в деревянном загоне стояли большие красные коровы. «Значит, не снилось, а взаправду корова мычала», — подумал Вася. В загородке суетился низенький седенький старичок. Он таскал охапки сена и раскладывал перед коровами. Коровы лениво совали морды в сено, привередливо выбирая какие-то травины.
«Видать, сытые», — снова подумал Вася.
Старичок оглаживал крайнюю корову, которая тревожно косила глазом на реку и приглушенно мычала.
— Ты, Краснуха, что приуныла? — заботливо допытывался он у коровы и взглянул на Васю. — Вишь, какие пассажирки с нами едут. Другие-то ничего, а эта, видать, боится...
Васе очень понравился этот старичок — смешной, юркий, чисто домовик, поэтому он с готовностью поддержал разговор:
— Может, она заболела? Вот у нас Жданка была, так один раз какой-то вредной травы наелась, сильно болела. Думали, околеет...
— Тьфу, тьфу, тьфу, — троекратно сплюнул старик. — Тьфу, чтоб не сглазить, не больна она. Напугалась, обвыкнется.
— Дарьюшка! Дарьюшка, доить пора!
— Иду уж, иду, не надрывайся! — низким грудным голосом ответила подошедшая женщина. — Ну-ка, посторонись, милок! — ласково отстранила она Васю и вошла в загородку. Коровы повернули к ней головы и нетерпеливо замычали.
— Сейчас, сейчас, голубушки! — крикнула женщина, усаживаясь под первую корову.
Струи молока звонко ударились о подойник, и от этого звука Васе сделалось нехорошо. Пустой желудок, сжимался и причинял ноющую, тошнотную боль. Вася подошел к борту и сплюнул. Вдруг он почувствовал на плече чью-то руку. Старичок-домовичок заботливо глядел на побледневшего мальчика и протягивал ему большую кружку.