Ватага 'Семь ветров'

Соловейчик Симон Львович

Лось задержался:

– Давайте посчитаем, я в уме не умею.

Они сгрудились вокруг учителя, а тот принялся за расчеты, тихонько напевая:

– Умна, умпа, умпа-пара... Умпа, умпа, умпа-пара...

Кантри-стиль.

– Что?
– переспросил Лапшин, ненавидевший всякое незнание, и особенно свое.

– Кантри-стиль, - повторил физик.
– Мелодия ваша...

И как тут оказался Костя? Через минуту все напевали:

"Умпа, умпа, умпа-пара", а Костя дирижировал сдержанными жестами и наклонял голову, как руководитель большого оркестра, оценивающий игру.

Наташа Лаптева, групорг, культорг, физорг, налетела:

– Ну нельзя же так! Ну мы же просить прощения к англичанке ходили! Ну

что за идиотизм такой!

Физик Лось выглянул из кучи ребят и извинился перед Наташей.

– Ой, простите, Виктор Петрович, ну правда! Клава!- поймала Наташа Клаву Кирееву по прозвищу Керунда.
– Клава, ты скажи своему колхозу, чтобы не было этого!

– Чего не было?

– Ну этого... Мэйкапара... Умпа, умпа, умпа-пара, - начала было Наташа и с ужасом почувствовала, что и она не может остановиться, а как заведенная продолжает: - Умпа, умпа, умпа-пара...

– А я и забыла совсем!
– ахнула Клава Керунда.
– Боша! Гоша! Проша! Сева! Слышите? Умпа, умпа, умпа-пара... Так чтоб не было этого!

И тут же все впятером пошли танцевать, и руками вертеть, и лица у всех неподвижные, как деревянные маски:

умпа, умпа, умпа-пара...

– Девочки, ну имейте же совесть, - жалобно проговорила Наташа, чувствуя, что ноги ее сами по себе танцуют, а на лице появляется маска: умпа, умпа, умпа-пара...

Со звонком на урок кое-как взяли себя в руки, договорились не смотреть друг на друга, так будет легче, и вообще не разговаривать, только жестами. Держались так, что Фокин, злодей, объявил на весь класс:

– Гвардейцы! Железная гвардия!

– Фокин!
– сказала англичанка Евгения Григорьевна.

– Мне выйти?

– Ой, ну давайте читать! Давайте быстрее читать!
– И, не дожидаясь вызова, Наташа встала и начала читать английский текст, не заботясь о произношении, лишь бы громко, лишь бы заглушить гудевший в голове мэйкапар.

Спасение! Все схватили книжки, все бросились читать.

Поднялся невообразимый галдеж - так, наверно, учились в средневековой школе, где каждый зубрил свое.

Но когда англичанка, чтобы прекратить это издевательство над английским языком, велела надеть наушники и прослушать текст в произношении специалиста, то такое вдруг блаженство по лицам разлилось!

Евгения Григорьевна схватила наушник, подозревая самое худшее. И действительно, в магнитофонной записи, не слишком высокой по техническим качествам, физик Лосьэто его голос, Евгения Григорьевна сразу узнала, физик Виктор Петрович Лось мурлыкал в сопровождении ансамбля технарей: "Умпа, умпа, умпа-пара... Умпа, умпа, умпапара..."

На следующей перемене вся школа, начиная с первоклашек, бубнила, пела, орала на все Семь ветров:

– Умпа, умпа, умпа-пара! Умпа, умпа, умпа-пара!

Об уроках и говорить было нечего. Уроки в этот день вести в школе было невозможно, и даже лучшие учителя, у которых всегда железная дисциплина, возвращались в учительскую обессиленными.

Директор школы Наталья Михайловна Фролова вызвала классную руководительницу Елену Васильевну Каштанову к себе в кабинет.

Кабинет директора школы на первом этаже был маленький, с окном во всю стену, с узким столом, не удобным ни для заседаний, ни для задушевных бесед, с дешевым книжным шкафом, за стеклом которого видны были случайные книжки и брошюрки, неизвестно как сюда попавшие. Наталья Михайловна любовно обставила школу, но до собственного кабинета руки у нее не доходили, и она если и заглядывала сюда, то лишь для того, чтобы стоя позвонить по телефону или приложить к какой-нибудь справке печать, хранившуюся в сейфе. Фролова не любила сидеть в кабинете, потому что не умела обходиться без дела и бралась за всякую работу, независимо от того, кто эту работу должен был делать. Она пришла в директора из горкома комсомола, где была секретарем по школе и где огромный объем обязанностей ложился на

плечи двух-трех человек, так что не приходилось считаться, кто и что делает. Особенно легко давалось ей общение с городским начальством ее все знали в Электрозаводске, все привыкли к тому, что она постоянно что-то выпрашивает: то две тысячи на проведение слета, то триста рублей на палатки для Дворца пионеров, то премии для лучших вожатых. В городских верхах привыкли считать ее своей, привыкли обращаться с ней как с маленькой девочкой, забавным случаем вознесенной на высокий пост секретаря горкома. Ей радовались, встречая ее на совещаниях, ее выбирали во все президиумы и приглашали во все компании. А Наташа Фролова, как ее называли, прекрасно понимала, в чем ее сила, и потрошила городское начальство в интересах детей. Отвязаться от нее не удавалось никому. Когда ей говорили, что не может завод, даже и такой богатый, ни с того ни с сего перечислить две тысячи на счет горкома, она вовсе не отвечала какиминибудь разумными доводами, а только смеялась, шутила, кокетничала, приговаривала: "Ну, Сергей Иванович, ну, голубчик, вы ведь так любите комсомол, у нас с вами такнэ хорошие отношения!" - и прочую чепуху несла до тех пор, пока голубчик Сергей Иванович (а попробуй к нему на прием попасть - министр!) не вызывал главного бухгалтера и не говорил ему: "Надо".

Привыкшая к тому, что для детей ни в чем отказа нет и ничего не жалко, Фролова и школу свою, новостройку, обставила, пользуясь связями, с невообразимой роскошью.

Чего только в школе не было! Каких панно, фресок, мозаик, зимних садов, не говоря уж о телевизорах в бессчетном количестве, магнитофонах, проекторах и прочих технических средствах обучения, как раз входивших в моду с появлением Фроловой в школе. А учителей Наталья Михайловна переманивала из других электрозаводских школ безбожно, идя на всяческие уступки, обещая райскую жизнь. Ее ругали в гороно за эту партизанщину, топали на нее ногами, а она только посмеивалась: "Ну, голубчик, ну, Василий Николаевич, ну, неужели вы мне откажете? Ну, мы же с вами так хорошо всегда понимали друг друга!"

Когда Каштанова вошла в кабинет, Наталья Михайловна говорила по телефону:

– Нет, и сегодня поздно... Ну, что я могу поделать?

У меня ЧП, у меня мэйкапар! Что такое мэйкапар?
– Фролова зажала трубку и спросила Елену Васильевну:

"Что такое мэйкапар?" Елена Васильевна пожала плечами.
– Ну, мэйкапар, - продолжала в трубку Фролова, - ну как ты не понимаешь, обыкновенный мэйкапар! У меня вся школа не учится! Всё, всё, ко мне пришли, целую!

Фролова положила трубку и весело пожаловалась Каштановой на мужа никак не угомонится! Пять лет в горкоме она, теперь здесь, в школе, а он все требует, чтобы она вовремя домой приходила.

– Директору, наверно, хоть замуж не выходи, - посочувствовала Елена Васильевна, но Фролова беспечно махнула рукой:

– Да ну! Разговоры! Вы знаете, все преувеличивают!

Всё на свете преувеличивают! И вообще, сердится - это еще ничего. Вот когда перестанет сердиться! Тогда я сразу заявление: "В связи с тем, что муж перестал на меня сердиться, прошу срочно освободить меня от занимаемой должности"!

Они посмеялись, и Наталья Михайловна перешла к делу. Как быть с этим "умпа, умпа, умпа-пара..."? Тьфу! Вот напасть еще!

– Это же семьветровские, - сказала Елена Васильевна, стараясь оправдаться.
– Они с ясельного возраста вместе, а мы для них новички-приготовишки, вот они нас и испытывают... И они постоянно живут на ветру и поветриями... Посмотрите на девчонок: чуть новая мода - сразу шьют, перешивают... Новый цвет волос - пожалуйста, все рыжие или все белые... У них в крови: как все, так и я!

Не жизнь, а набор эпидемий!
– улыбнулась Елена Васильевна, вспомнив Костю Костромина.

Но вез это Фролова лучше Елены Васильевны знала.