Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
Низенький, кривобокий, однако плечистый и сильный, аббат никогда не пользовался успехом у женщин… как, к примеру, тот же епископ Альбрехт, о связях которого ходили самые разные слухи – их настоятель тщательно собирал и берег до удобного случая. Круглое, щекастое лицо аббата ныне лоснилось от пота, маленькие серые глазки довольно щурились, тонкие губы непомерно большого рта кривила гаденькая улыбка.
– Ах, Марта – вот настала пора и рассказать. Ты говорить можешь? Иначе Гуго тебе поможет…
– Нет-нет! Я могу говорить.
Женщина
– Значит, ты у нас – Марта, урожденная Носке, девятнадцати лет, вдова Хельмута Ашенбаха, крестьянина… замужем ты долго была?
– Шесть лет, святой отче.
– Не называй меня святой отче! – брезгливо прикрикнул аббат. – Говори просто вежливо – мой господин, поняла?
– Поняла, мой господин.
– Это хорошо, что ты такая понятливая. Дети у вас имелись ли?
– Я родила троих, – неожиданно тяжко вздохнула колдунья. – Одну девочку и двух мальчиков-погодков. Все умерли в раннем детстве.
Настоятель покачал головой:
– Так бывает, что ж. Дети помирают, а ваше бабье дело – рожать, так уж мир устроен. Но я сейчас не об этом, просто кое-что уточнил, люблю, знаешь ли, во всем порядок.
Почесав пером нос, отец Йозеф громко чихнул и продолжил:
– Итак, очередной вопрос: как именно ты имела отношения с дьяволом и в каком виде он к тебе являлся?
– А… в каком виде он обычно является, мой господин?
– Да, видишь ли, по-разному, – усмехнулся аббат. – Потому я тебя и спрашиваю. Бывает, в виде огромного черного пса, бывает – козлом, а бывает – обернется видным и красивым мужчиной.
– Вот! – отрывисто кивнула колдунья. – Именно в таком виде он ко мне и приходил. Я и знать не знала, что сатана, думала – мужчина.
Отец Йозеф поморщился:
– Вот только не лги! Дьявол тебя давно уже соблазнил, обучил колдовству – с чего бы ему перед тобой таиться? Он ведь и не таился, так? Гуго!!!
– Так, так, – поспешно согласилась несчастная. – А вы меня не будете больше…
– Посмотрим на твое поведение! – совсем добродушно хохотнул аббат, правда, маленькие глазки его при этом оставались таким же похотливо-злыми. – Будешь все четко рассказывать… Какие у вас были отношения? Как, где, каким образом? Ну? Что ты молчишь-то, роднуля?
– А… что говорить-то? – ведьма непонимающе моргнула.
– А то и говорить, – хохотнул настоятель. – К примеру, взял он тебя прямо у порога, затем – на столе, затем – велел стать на колени… поняла, дура?
– П-поняла…
– Значит, так и запишем: первый раз – на пороге… сколько раз-то?
– А?
– Запишем – много. Потом – распростер на столе, специально под распятием… У тебя распятие в доме есть, а?
– Нет, господин – оно же дорогущее, не купишь. Просто иконка в углу висит с ладанкой.
– Тьфу ты! Иконка… Ну, не молчи же, давай дальше
Колдунья отвечала на все вопросы, впрочем, довольно путано и все время – с прямыми подсказками инквизитора, знавшего свое дело гораздо лучше попавшей в его руки ведьмы.
Закончив допрос, отец Йозеф присыпал написанное песочком и, подозвав палача, велел растянуть Марту на козлах.
– О, мой господин! – упав на колени, слезно взмолилась та. – Пожалуйста, не надо меня больше пытать, я же вам все сказала!
– Пытаем мы тут не для того, чтоб из тебя показания выбить, а для порядка, – поднимаясь с кресла, наставительно пояснил аббат. – Порядок такой, понимаешь? Ничего ты не понимаешь, дура. Пытать тебя не будем, просто полежишь тут, в себя придешь… а я после вечерни зайду, и мы нашу беседу продолжим. Гуго! Глаза ей не забудь завязать. И руки привяжи понадежней.
Настоятель явился в подвал сразу же после вечерни, пробрался тайком, словно тать. Осторожно закрыв за собой дверь, посмотрел на распятое на козлах обнаженное женское тело с завязанными плотной черной тряпицей глазами.
– Кто… кто здесь? – уловив шаги, встрепенулась колдунья.
Как восхитительно качнулась при этом ее грудь! Нет, рано еще ее щипцами, рано…
– А ну-ка, иди сюда, милая… – поднимая сутану, пробормотал про себя аббат и, воровато оглянувшись, взгромоздился на козлы…
Он насиловал ведьму недолго, больше просто не хватало мужских сил, да и основное свое наслаждение отец Йозеф получал вовсе не от этого, а от пыток… Бить кнутом это юное податливо-красивое тело, жечь огнем, а потом – раскаленными щипцами… Вот это по-настоящему сладостно, а так…
Сделав свое дело, аббат поправил сутану и, потрепав ведьмочку по щеке, покинул подвал с самой довольной улыбкой на тонких губах.
Еще бы не радоваться! Эта ведь – Марта Ашенбах-Носке – не какая-нибудь оболганная завистливыми соседками деревенская дурочка, а самая настоящая колдунья! Доказательств хватало, многие обращались к «доброй Марте» за помощью: кому кровь заговорить, кому любимого приворотить, кому просто так – погадать на суженого, а кому – и порчу заговором навести! Про порчу, правда, ведьма – еще до кнута – отрицала напрочь, а в остальном призналась сразу, без всяких пыток. Ведунья!
И бабка ее, старуха Носке, тоже была ведунья, а прабабку сожгли на костре. Выходит, не простая ведьма – потомственная. А прикинулась тут дурочкой – мол, не бейте, я все скажу! Скажешь, скажешь, куда ты денешься? А вот чтоб не били – шалишь! Порядок – он и есть порядок, сказано – без пытки нельзя, значит – нельзя. А уж он, отец Йозеф, да такую-то ведьмочку – со всем удовольствием.
– Гуго! Колдунью в каморку отведи – пущай выспится. Да дай ей воды и краюшку хлеба – не дай бог, еще помрет раньше времени.