Ватерлиния (сборник)
Шрифт:
Как только голос замолк, люк откинулся сам собой и Рыба-Кит выпал наружу. Почти сразу после стука его падения до меня донесся торжествующий вопль: планета, по-видимому, была что надо. Тогда и я не заставил себя ждать.
Под моими ногами стелилась мягкая трава, а над головой синело небо. Вельбот стоял на невысоком холме, поросшем кое-где редким кустарником, вокруг простиралась ковыльная степь, невдалеке блестела река и по склонам речной долины спускался к воде лес. И по ту сторону реки – даль степи до самого горизонта. И желтое солнце, клонящееся к закату. И легкий ветерок, играющий ковылем. И ни одной хищной твари, способной оскорбить величие природы в ее стремлении к совершенству. И воздух… У меня закружилась голова. Это почти Земля, подумал я ностальгически. Это даже больше, чем Земля, это такая Земля, какой
Тут мои мысли заработали в другом направлении. Спасательная, значит, планета, так? А ведь Рыба-Кит пророчествовал, что спасательная планета окажется неподалеку и что это будет хорошая планета. Совпадение это или случай ясновидения – вопрос второй, а первый и главный: ведь он же меня теперь совсем замучает! И непременно выставит свое удачное «предсказание» в качестве неколебимого и исчерпывающего аргумента – а что делать мне? Я задумался. Гм, а ведь я знаю, что мне делать!
Багажный отсек вельбота был велик и чего в нем только не было, но я упорно искал то, что мне было необходимо, и нашел. Палатка – раз. Рюкзаки – из них я выбрал самый большой – два! Спальный мешок с химическим подогревом – три. Туристский топорик с фонариком в рукоятке – четыре! Консервы, посуда, тренога для котелка – пять! Все-таки над оснащением вельбота поработали и психологи: люди, оказавшиеся на спасательной планете, не должны ощущать себя несчастными пассажирами, потерпевшими бедствие. Они должны хоть в малой степени чувствовать себя первопроходцами, а свой лагерь – передовым форпостом земной цивилизации, и благодаря этому они должны крепче сплотиться между собой. Как бы не так.
На сборы ушло менее десяти минут – я торопился. Оба горшка с конусоидами были со всей возможной осторожностью пристроены в самой сердцевине рюкзака и обложены одеждой от тряски. Управившись с рюкзаком, я осторожно выглянул из люка. Рыба-Кит, устав кувыркаться в траве, бежал теперь с пригорка к реке, подпрыгивая на бегу, как резиновый мячик. Пока что ему было не до меня, и я знал, что другого такого шанса мне вряд ли дождаться. Я осторожно спустился на землю и, нервно оглядываясь, двинулся к лесу. Кажется, Рыба-Кит ничего не заметил. Он вовсю наслаждался полнотой жизни и вел себя как нормальный человек, это потом он приступит к самососредоточению, познанию Абсолютной Истины, общению с астральными силами, а может быть, даже к пению мантр. Но без меня.
Мягкая трава обнимала мне ноги, но не путалась в них. Стараясь идти плавно, чтобы не тряхнуть горшки, я отсчитал тысячу шагов. Потом еще сто. Если вельбот не наврал, то где-то здесь должна проходить граница зоны защиты. Что-то я ее не вижу.
Фью-у-уу-у… Бац! Что-то со свистом пролетело над моим ухом и шлепнулось на землю шагах в десяти впереди меня. Я подошел поближе. Ничего особенного, просто небольшой металлический ящичек, похожий на коробку для обуви. При моем приближении он вскочил на паучьи ножки и отряхнулся, как собака. Наверное, это был механический поводырь, вельбот выпустил его мне вслед, чтобы я не потерялся. А может быть, вовсе и не поводырь. Может быть, полицейский.
– Чего тебе? – спросил я.
– Внимание! – заверещал ящик и замигал красной лампочкой. – Вы опасно приблизились к границе зоны защиты, обозначенной моим настоящим местоположением. Если вы немедленно не повернете назад, спасательный вельбот будет вынужден снять с себя всякую ответственность за вашу жизнь!
– Так иди за мной и охраняй меня, – буркнул я, перешагивая через ящик. С этого шага я был предоставлен самому себе, если, конечно, этот пауко-собако-ящик не вцепится в меня и не потащит обратно силой.
– Внимание!.. – снова заверещал ящик мне вслед и в точности повторил все, что я уже от него слышал.
Дурацкий и никчемный механизм, не о чем с ним разговаривать.
В лес я вошел с большой опаской, держа наготове топорик. Сколько я ни искал, более серьезного оружия в вельботе не нашлось. Впрочем, съедят меня звери или не съедят – это еще вопрос, это мы еще посмотрим, зато, оставаясь наедине с Рыбой-Китом вплоть до прибытия спасателей, я наверняка сойду с ума. Это точно. Я шел и радовался. Крупных зверей мне не попадалось, следов их тоже, а несколько мелких зверьков, замеченных мною в траве, выглядели вполне миролюбиво. Планета была добра и благожелательна к людям. Она была спасательной в самом высоком смысле: она спасала меня от общества Рыбы-Кита!
И свершилось чудо: я вновь обрел способность думать! Я шел в глубину леса, перешагивая через выпирающие из-под земли корни, и мучительный шум в голове, не покидавший меня все последние дни, мало-помалу исчезал сам собой. Мои мысли текли легко и плавно, теперь я мог думать даже о Рыбе-Ките, не испытывая острой головной боли, и был счастлив. Безусловно, Рыба-Кит не был утонченным садистом, сознательно стремившимся довести меня до умоисступления, как не был он и глубоким знатоком предмета, о котором прожужжал мне все уши. А был он, если я правильно понял, просто новичком, ринувшимся в неведомую область, зажмуря глаза, и стремящимся в неофитском азарте объять необъятное, начинающим адептом-фанатиком, мечтающим, скорее всего неосознанно, через возвеличивание своего предмета возвеличить самого себя. У таких, как он, по моим наблюдениям, чрезвычайно развит инстинкт пророка, они просто не могут без того, чтобы не наставлять других на путь истины, они просто неспособны понять, как это у людей могут быть интересы, отличающиеся от их собственных, – и не поймут, пока их увлечению не исполнится год или два. Со временем одни из них становятся серьезными специалистами в выбранной ими области, а другие без всякой видимой причины бросают все и начинают собирать марки. И очень не любят, когда им напоминают о том, с каким жаром они еще так недавно вербовали себе сторонников… Странно, правда? Да нет, ничего странного. Человек, конечно, не конусоид, но и он достаточно сложен.
Я поставил палатку на лесной поляне, рядом с родником, наполненным восхитительной свежей водой, и подальше от деревьев, ибо не хотел, чтобы ночью на меня вдруг свалилась какая-нибудь живность. Солнце садилось. Лес тихо шумел на вечернем ветерке, и кричали в сумерках мелкие животные. Не спеша поужинав подогретыми на костре консервами, я последовательно заполз сначала в палатку, а потом в спальный мешок, и уж совсем было собрался уснуть, но не тут-то было. Как только наступила темнота, я немедленно ощутил жгучий укол в лицо и в ту же секунду изменил свое мнение о благосклонности этой планеты к человеку – еще и теперь вздрагиваю, вспоминая. Вторая раскаленная игла вонзилась в веко. А затем воздух под полотняной крышей вдруг загудел, задвигался, и в палатке стало очень тесно.
Сначала я вскрикнул. Потом заорал. У меня было открыто только лицо, и в мгновение ока на нем не осталось живого места. Вероятно, кровососущие твари набились в палатку через открытый вход, пока я ужинал, нежась у костра. Впредь наука дураку! Чертыхаясь и мотая головой, как припадочный, я вытянул из тесного мешка руки и принялся ожесточенно лупить себя по щекам и по лбу, но добился этим лишь того, что насекомые облепили не только мое лицо, но и кисти рук. Было ужасно больно, и я, продолжая что есть силы себя бить, чувствовал, как по лицу, испещренному укусами и раздавленными насекомыми, стекают капельки крови. Хуже всего было то, что я не мог дать себе свободы действий, а если бы начал кататься по полу палатки, оглашая окрестности воем и нелитературной бранью, как, вероятно, поступил бы на моем месте любой несчастный, терзаемый такой мукой, то наверняка опрокинул бы горшки с конусоидами, стоящие у меня под боком. Оставалось терпеть.
При свете фонарика мне удалось хорошо разглядеть этих кровососов. Это были самые настоящие рыжие комары или москиты, я не силен в их классификации, – но величиной с небольшую стрекозу, быстрые и увертливые, как реактивные истребители на противоракетном маневре, и безжалостные, как пираньи. Они пировали на мне вовсю, а насосавшись до отказа, секунду или две сидели, перебирая лапками, как бы в глубокой задумчивости, после чего отваливались и, трепыхнувшись раз-другой, замертво падали на пол. «Ага! – ликовал я, содрогаясь от жгучей боли. – Вот вам! Не нравится?» Очевидно, моя кровь была для этих кровососов чистейшим ядом, но кровососам было невдомек, и они не оставили меня в покое, пока последний из них не упал мертвым.