Ватсьяянана, или Юность автора Кама-сутры
Шрифт:
Промолвив это, Чандрика велела Васьяяне улечься рядом с ней на софу таким образом, что бы голова его оказалась напротив её йони, а его лингам напротив её лица. Она вновь принялась ласкать, целовать и посасывать его крайнюю плоть, прерывая это занятие только для того, что бы отдать своему любовнику какое-нибудь новое указание.
– Не торопись, милый, – говорила она, – прежде всего погладь пальцами внутреннюю сторону моих бёдер… Теперь покрой кожу поцелуями от колен до самого паха… Поднимаясь вверх, ты отрываешься от земли и устремляешься к небу… Ну вот, теперь ты и у самых ворот рая… Рассмотри внимательно мою йони, насладись её видом, её ароматом, постарайся полюбить её, а если ты поэт, воспой её на все лады тысячами проникновенных строк, ибо она должна стать для тебя центром мироздания, всей Вселенной, основой всего… Пройдись кончиком языка по её перламутровым створкам и она откроется навстречу тебе… Вот так… Теперь погрузи в неё свой язык, почувствуй
Через минуту они уже лежали, обнявшись, усталые, но очень довольные друг другом.
– Ну вот, теперь мы уподобились с тобой двум воронам, милый, – проговорила Чандрика, целуя его грудь.
– Каким ещё воронам? – удивился Ватсьяяна.
– Как, разве ты и этого не знаешь? Ведь то, чем мы с тобой сейчас занимались, называется любовью ворон. Не могу тебе сказать, почему это так – в наш сад вороны ещё никогда не залетали…
2
С того дня жизнь перестала казаться Ватсьяяне томительной и унылой. Случается, что весёлый лучик солнца, прорвавшись сквозь мутное стекло, наполняет серую, сумрачную комнату блеском ярких красок. Таким лучиком и стала для сына Самудрадатты Чандрика. Минуты сладостного упоения во время их ночных свиданий сменялись весёлыми играми, купания – безыскусной болтовнёй на софе, и невозможно было понять, что нравилось ему больше. Как всякий юный влюблённый, Ватсьяяна упивался восхитительной наготой своей подруги, прелесть её тела возбуждала в нём ощущение непреходящего восторга. Его влекли мягкие, струившиеся по бёдрам волосы Чандрики, он боготворил её алые, как плоды бимбы, губы и чувственный, не знающий устали язык, мог без конца любоваться её тяжёлыми, словно спелые плоды, грудями, округлыми, как колесо, ягодицами и широкими бёдрами. А её маленькие ступни с розовыми пальчиками, украшенные блестящими, под стать драгоценным камням, ногтями, вызывали в нём чувство искреннего умиления. Постепенно Ватсьяяне открылось множество новых мелких черточек, доступных только искушённому взору любовника. Он отыскал родимое пятнышко на её левой ягодице, приметил озорной завиток волос на лобке, обнаружил родинку на лопатке, нащупал едва заметный шрам под одной из грудей, и каждый раз так радовался своему открытию, будто обрёл крупицу золота.
Забавы, которым они непринуждённо предавались при каждой встрече, пленяли его своей прелестью и бесконечным разнообразием. Чандрика была неистощима на выдумки и умела превратить в любовную игру самое заурядное дело. Однажды она принесла кувшинчик пенящегося масла, несколько свежих куриных яиц и другие принадлежности для мытья. Натирая друг друга губками, соприкасаясь телами, постоянно обмениваясь поцелуями и шлепками, они пришли под конец в такой раж, что отдались любви, даже не смыв с себя мыльной пены. Мокрые и скользкие, они жадно ласкали друг друга до глубокой ночи, а потом, обнявшись, заснули на софе и проспали почти до самого рассвета. В следующий раз Чандрика объявила, что отец своей суровостью скоро доведёт Ватсьяяну до голодных обмороков, и принесла на свидание полную корзинку сластей. Раздевшись донага, они принялись, как очумелые, мазаться кремами, сладкой простоквашей и вареньем, украшать себя орехами, цукатами, цветами и ломтиками фруктов. После этого пришлось долго вылизывать друг друга, и это занятие разожгло в обоих желание столь непомерное, что его не могли унять никакие ухищрения любовной науки. Ещё больше удовольствия доставило им другое развлечение. Чандрика стащила у мачехи деревянную коробочку с двумя пригоршнями порошка сандалового дерева и вторую, сшитую из листьев лотоса, где хранились кулёчки с разноцветными лаками, чёрная сурьма, киноварь и жёлтая горочана. Раздев возлюбленного, она покрыла всё его тело разноцветными узорами, покрасила ему губы, кончики пальцев, ладони и подошвы ног, подвела глаза и даже украсила лоб мушкой-тилаком. В заключении, для полноты маскарада, Ватсьяяне пришлось надеть ножные и ручные браслеты, завернуться в сари и сплясать под звон маленьких бронзовых каратал. Его нелепые танцевальные фигуры и импровизированные мудры так рассмешили Чандрику, что она едва не свалилась в воду. Продолжая игру, дочка Харидатты сама натянула васану Ватсьяяны, перепоясалась его мекхалой, взяла чашу для подаяний, и гнусаво вытягивая: «Почтенный, дай милостыню», «Подай несчастному для изучения веды», обошла вокруг бассейна. Тут уж Ватсьяяна едва не надорвал себе живот от смеха. Он остался очень доволен этим импровизированным спектаклем, особенно заключительной его частью, когда Чандрика, кружась в танце и весело напевая, принялась раздеваться перед ним, постепенно освобождаясь от всех покровов.
Так незаметно пролетели две недели. Но в ту ночь, когда Ватсьяяна осторожно пробирался на двенадцатое или тринадцатое свидание, возлюбленная против ожидания, встретила его не в купальне, а в цветочной беседке.
– Тише, – прошептала она, – моя мачеха что-то проведала и велела старой карге Дагдхике дежурить в саду. О наших ночных купаниях придётся теперь забыть.
Тягостный вздох, вырвавшийся из груди Ватсьяяны, был ответом на эту грустную новость.
– Ах, милый, – отозвалась девушка, – мне самой ужасно досадно, но не лезть же нам с тобой на рожон. Мы и так забыли о всякой осторожности. Если честно, то тревога за тебя в последнее время отравляла мне всякое удовольствие. Воистину, твой лингам создан богами на радость женщинам. Было бы непоправимой утратой отдать его на поругание палачу (а ведь так бы оно и случилось, застань кто-нибудь тебя в моих объятьях).
Ватсьяяна испустил новый горестный вздох. Его искренняя печаль смягчила сердце девушки. Заключив Ватсьяяну в объятия, она стала гладить его по голове и утешать поцелуями.
– Мне было очень хорошо с тобой, любимый, – с нежностью прошептала дочка Харидатты. – Надеюсь, ты тоже познал благодаря мне минуты высокого блаженства. Но я всего лишь юная, неопытная девушка. Всё, чему я сумела обучить тебя – это любовь ворон. Однако ты не можешь каркать ради меня все ближайшие годы. Тебе нужна новая наставница, с которой ты двинешься дальше по пути Камы…
– Ты уступаешь меня другой женщине! – догадался Ватсьяяна.
– Я знаю, что ты попадёшь в хорошие руки. Ведь это моя подруга Шриядеви. В прошлом году она вышла замуж и теперь знает о любви куда больше нас с тобой.
Ватсьяяна хотел возразить, что вовсе не нуждается в этой жертве, что любовь Чандрики есть бесценная отрада его жизни, но тут разговор их был прерван донёсшимся со стороны купальни шумом. Чандрика крепко сжала руку возлюбленного.
– Вот видишь, – сказала она, – всё оборачивается против нас. Теперь беги в свою комнату и притворись спящим. Но завтра с утра обязательно будь у храма Лакшми. Служанка Шриядеви разыщет тебя…
Совет оказался как нельзя уместным. Едва успел Ватсьяяна вернуться в свою комнату, как к нему под каким-то надуманным предлогом заглянул слуга старого Харидатты. Явись он немногим раньше, юноше было бы нелегко объяснить своё отсутствие.
Никто не знает, сколько слез успел пролить несчастный любовник до исхода ночи, и сколько новых вздохов родилось в его груди. Наступивший рассвет принёс ему некоторое успокоение. Ватсьяяна решил, что, избрав однажды своей наставницей Чандрику, он должен теперь во всём её слушаться. И раз она сочла целесообразным поручить его образование другому гуру, не след оспаривать её решение. Это соображение почти примирило юношу с неожиданным поворотом судьбы.
По завершении утренней сандхьи Ватсьяяна со своей неизменной чашей в руках отправился прямиком к храму Лакшми и стал прохаживаться вокруг него. Он дважды обошёл храмовую площадь, прежде чем заметил женщину, закутанную с ног до головы в длинную правару. Незнакомка поманила юношу пальцем, извлекла из корзины горшочек с варёным рисом, приправленным кислыми плодами тамаринда, и принялась наполнять его чашу.
– Брахмачарин имеет обыкновение спать по ночам? – неожиданно спросила она.
– Как и все остальные, если только они не состоят в корпорации ночных воров, – заметил Ватсьяяна.
– Я бы посоветовала брахмачарину изменить сегодня своим привычкам, – вкрадчиво сказала женщина. – Небольшая прогулка по городу определённо пойдёт ему на пользу.
– Возможно, я воспользуюсь твоим советом, почтенная, – отвечал Ватсьяяна. – Что дальше?
– За храмом всеблагого Махадевы растёт раскидистое дерево. Одна из его ветвей расположена таким образом, что с неё можно спрыгнуть на крышу соседнего дома, – заметила женщина. – Некоторые находят, что это очень удобно.
– Мне–то до этого, какое дело? – пожал плечами Ватсьяяна.
– Разве брахмачарин не знает? – усмехнулась незнакомка. – В доме, который так удобно построен прямо под самым деревом, живёт молодая и красивая женщина. К несчастью, бедняжка ещё и очень одинока. И право, три этих качества никогда не могут ужиться вместе.
– Как же так вышло, – спросил Ватсьяяна, – что женщина, обладающая столькими достоинствами, оказалась одинокой?
– Всему виной её муж, – пояснила собеседница. – Он, бесспорно, выдающийся человек, но из тысячи ремёсел, которым боги научили смертных, он избрал самое беспокойное – морскую торговлю. Что делать молодой и красивой женщине, муж которой более полугода проводит на чужбине? Некоторые скажут, что она может петь, играть на вине, разыгрывать с подругами спектакли, может учиться живописи или читать стихи, может, на худой конец, посвятить себя азартным играм или обучению своего попугая. И действительно, моя прекрасная госпожа занималась всем этим без перерыва три последних месяца. Но чем больше она пела, играла, рисовала, читала и возилась с попугаем, тем сильнее тяготилась своим одиночеством. Надеюсь, брахмачарин понимает её?