Шрифт:
Получилось так, как предсказывал тот, с красными глазами. Ну примерно.
Я, видимо, слишком тихо закрыл дверь, возвращаясь домой, и когда вошёл на кухню, заметил, что Виктор, мой друг и бывший сосед, убирает руку с талии Наташи.
Я ещё сперва абсолютно спокойно отметил про себя: Наташа мне изменяет с Витей. Припомнил кое-что, и понял: давно. Я не разозлился, не разрыдался. Просто вышвырнул обоих из дома. Да и не возражали они особо. Потом методично разбил три бутылки вина, которые Виктор принёс на ужин.
А потом таки нахлынуло.
Дома,
И вот сижу на стуле, ноги вытянул, изучаю дверную ручку. И плохо мне. Есть поговорка: «так плохо будет, что вспомнишь, как на свет появился».
Ну я и вспомнил. Сперва Красноглазого. Потом и то, как на свет появился. И даже кое-что из того, что было раньше.
Хотя и не так, чтобы много. Помню, было темно, впереди чьи-то габариты маячат. Освежитель воздуха болтается, когда машину потряхивает. А машину потряхивает непрерывно, потому что под колёсами снег и лёд. А снег и лёд под колёсами, потому что март. А я еду и ненавижу жену. Это она повесила освежитель. Отцепить его — обидится. Конечно, обидится. Что мне не сделаешь — всё мне не так. Ну я и терплю, а то иначе получится, что я козёл неблагодарный: мне внимание оказали, а я? Поэтому давлю на педаль и изо всех сил не думаю про освежитель. Вот вроде включишь кондиционер посильнее, и запах не такой приторно-сладкий. Только как бы перевесить эту фиговинку так, чтобы не мельтешила, не отвлекала от дороги…
Собственно, это почти всё, что я помню из прошлой жизни.
Дальше коротко: два ярких пучка света впереди, визг шин и удар. Потом, как вы догадываетесь, тишина, темнота и пустота.
А потом снова свет и первая мысль: «Сука, ненавижу освежители воздуха». Мысль настолько странная, что мне бы уже тогда кое-что заподозрить, но нет: было полно других забот. Спустя час я совершенно забыл, что такое освежители воздуха, что такое автомобили, что такое воздух тоже почти перестал понимать. До момента, когда я очутился на кухне, задыхаясь от измены, а в горло лез сладковатый и липкий запах витькиного вина. Как и предсказывал Красноглазый, я начал вспоминать.
Интересно, где сейчас Красноглазый? Он был первым, с кем я познакомился на этом свете. Мама куда-то отошла от могилы, когда я родился. Да, я вечно делаю всё немножко не вовремя, Наташа меня за это иногда пилила и была права. Ну вот, я бьюсь, разрываю кокон и расправляю лёгкие навстречу солнцу. Ответственный момент. Мамы нет. Я лежу, неумело трепыхаю лёгкими, продолжаю размышлять в духе «Освежители — полная дрянь, только говорить ей об этом не надо. Выброшу сам через месяц из машины, она и не вспомнит».
Тут и он. Сидит рядом, смотрит на меня внимательно своими красными кружками там, где у всех нормальных людей две такие зелёные полосочки, и спрашивает: мол, о чём это я сейчас думаю. Ну я и рассказал ему про освежитель воздуха и прочее. Красноглазый понимающе кивнул, сказал, что скоро я это всё забуду. Хотя, быть может, немного вспомню в момент, когда мне будет плохо. Очень плохо. Он сказал «страшно плохо». И сказал, чтобы я, если вспомню, начал записывать. А там, глядишь… Глядишь что? Вот это я уже забыл. Да и вообще мне это кажется каким-то далёким сном: солнце все эти годы наматывало вокруг нашей планеты круги, оставляя с каждым оборотом моток мутной плёнки на этих событиях. И теперь их едва различить.
Во как я поэтично выражаюсь с горя-то.
Стоп. Какое солнце, какая планета? Что эти слова значат?
Та-а-ак.
Ладно, пока вспоминается, поехали дальше. Будем давить, как тюбик из пасты. Как пасту из тюбика. Стоп, а это что за слова? Ладно, дальше. Дальше!
Пришла мама, прогнала Красноглазого с могилы. Стала меня вытирать, разговаривала со мной, хотя я ещё и не понимал ничегошеньки. Говорила, как долго меня ждала, как высиживала мой кокон. Потом вынула из кокона полностью. Ноги щипало сильно. Она говорила потерпеть. Потом повела меня за руку домой, в город. Балабонила и балабонила. Я злился на неё, глупую. Но терпел. Это же моя мама.
Потом я её совсем полюбил. Так бывает: сперва мамы раздражают, потом ты от них потихоньку, за годы, отвыкаешь, любишь их всё сильнее. Потом они где-то теряются, живут сами по себе. Поначалу вроде бы не хватало тяжёлого шелеста её одежд, её тёплых и душных прикосновений.
А потом отвык.
К слову, не знаю, каким нужно быть угрюмым индюком, чтобы жить без мамы. Появишься на свет один, некому будет тебя подорожником вытереть, ноги оторвать. И живи потом одиноко. Иные только радуются, что без мамы появились, самостоятельные и свободные. Беспечные, как старики. Идиоты.
Ладно, не о них речь.
Я был из тех, кто рано потерял маму: у меня ещё лёгкие не налились густым зелёным соком, стебель был тонкий. Зато как-то сама собой появилась Наташа, будто всегда знал её. Будто всегда знал наше общее гнездо, мой новый дом. Дом — такая вещь, никогда не понимаешь, выбрал ты его сам или он просто так, случайно тебе достался. Просто как-то мы шли, держась за руки, увидели этот закуток в камнях — и поняли: мы будем здесь жить.
И жили так долго, что не надо было смотреть под ноги, когда поднимаешься по лестнице, потому что ноги знают каждую ступеньку, а по утрам руки сами находят кувшин с водой. И всё привычно, всё уютно. Пока вдруг не увидишь руку соседа на её талии.
О некоторых вещах начинаешь задумываться, только когда тебе плохо. Жилы пульсируют, меж лёгких набухает тяжёлый комок, под его грузом начинаешь невольно прогибаться. Раньше мне было всё равно, что хуже: смерть или измена. А теперь стою, собираю осколки винных бутылок и думаю. Смерть — это равный обмен: от тебя уходит близкий человек, но остаются хорошие воспоминания. А после измены всё внутри облито мерзкой гнилью. А вспоминать хочется только светлое, и ты ищешь в памяти место, в котором нет этой женщины. Те дни, когда легко было вдыхать солнечные лучи и выдыхать прозрачный газ. Вот бы сейчас встретить Красноглазого, послушать его разговоры. Раньше я всё пропускал мимо ушей. А теперь — поломал бы голову, глядишь, он объяснил бы мне, почему людям иногда бывает так плохо. Почему. Или зачем. И почему или зачем вообще это всё? Ну вот это вообще всё. И как оно устроено. Какого нормального человека заботят эти вещи?
Будто бы есть какая-то польза в размышлениях о том, что такое чувства, и откуда берутся мысли. Размышлять о размышлениях. Такое умеет только гнилой Красноглазый. В болячках он весь, что снаружи, что внутри.
Все беды от женщин. Ох, если я сейчас не перестану о ней думать, то и сам покроюсь весь в белыми пятнами. Надо будет вовремя напиться тлиного вина. Поваляешься посреди поля, поорёшь несчастных песен, потом снова позеленеешь. Не я первый, и не я последний. И жена у меня не последняя. Хоть и первая.