Вайзер Давидек
Шрифт:
Я принес из кухни струящий воду дуршлаг, полный последних в том году вишен.
– А она ему при этом играла?
– Нет, – он снова мямлил, с набитым ртом трудно быстро говорить, – она все время болтала как нанятая, но, верно, потому, что уже это видела.
– И он ничего больше не говорил?
– Нет, а что ему еще говорить, когда мы и так раззявили рты? Такой трюк удается только факирам, а он смог.
– Так почему он сейчас не идет в цирк? Он столько всякого может, что его сразу примут, помнишь пантеру в зоопарке?
– Ихм… –
– Может, он еще что-нибудь готовит?
Петр пожал плечами:
– Кто знает, что артисту придет в голову.
– А ты откуда знаешь?
Он выплюнул последние косточки.
– Знаю… так, вообще… Ну, пока. – И он исчез, не сказав даже, какие у них планы.
А я сидел целый вечер и воображал, как Вайзер будет выглядеть во фраке, с бичом в руке, укрощающий львов или, еще лучше, черную пантеру, в лучах прожекторов, кланяющийся публике под бурю аплодисментов. Это могло быть прекрасно – и Элька в костюме, обшитом блестками, сверкающими как алмазы, Элька, которая могла бы держать огненный обруч или засовывать голову в пасть самому свирепому льву, отчего весь зрительный зал замирал бы в ужасе, а пожилые дамы теряли бы сознание, конечно, пока номер не закончится. Тут Вайзер перехитрил нас на все сто: мы поверили в его планы и приняли последний трюк с раскаленными углями как доказательство правдивости его слов. Кто мог предположить, что это был искусный обман? Я не говорю о его босых ногах, ступающих по углям, тут наверняка все было по-настоящему, речь только о переключении внимания в совершенно другом направлении, туда, где не могли уже возникнуть никакие другие догадки.
Часы в канцелярии пробили одиннадцать. Ко мне вернулось ощущение времени. Дверь кабинета вдруг отворилась, и я услышал произнесенную М-ским свою фамилию.
– Садись, – буркнул сержант. – А ты, – обратился он к Шимеку, – возвращайся на свое место!
– Ну так что, – М-ский сразу же приступил к делу, – почему только Королевский написал в своем показании, что обрывок красного платья вы сожгли на костре? Почему ни ты, ни твой другой приятель не написали об этом, а?
– Я боялся.
– Боялся?
– Да.
– Ну так скажи, где вы нашли этот несчастный клочок материи?
– В ложбине за стрельбищем, там, где Вайзер устраивал свои взрывы!
– Это мы уже знаем, – очень мягко сказал директор, – нас интересует подробное описание места, вспомни, и все будет хорошо. – Говоря, директор играл концом своего галстука, который теперь не напоминал уже ни якобинский бант, ни мокрую тряпку, а похож был на петлю со свободным узлом, двигающимся вверх или вниз по веревке.
– Ну, вспомни, – повторил сержант, словно эхо.
– Где-то в папоротнике.
М-ский сухо рассмеялся:
– Кого ты хочешь обмануть? Папоротника там больше, чем деревьев!
Сержант разложил план ложбины на письменном столе.
– Подойди сюда, – сказал
Что было делать? Я понятия не имел, какое место указал им Петр, а потом Шимек, так что я ткнул пальцем поближе к крестику, обозначающему точку, где Вайзер закладывал заряды.
– Врешь! – это кричал М-ский. – Опять врешь, и твои приятели тоже врут, все вы заодно, но я вас… – И он уже протянул руку, чтобы схватить меня за ухо, но директор остановил его жестом.
– Минутку, коллега, спросим у него, где был костер, в котором они сожгли обрывки материи.
– Это были вовсе не обрывки, – вмешался я, и все замерли от удивления, ожидая, что я скажу еще. – Это не были обрывки, это был целый кусок платья!
– Королевский ясно написал: обрывок материи. Ну а если не обрывок, то что? – Сержант пододвинулся ко мне, так что я видел струйки пота, стекающие у него с висков. – А может, скажешь, что это было целое платье, а?
– Нет, пан сержант, это не было целое платье, наверняка не целое, но кусок большой, с эту карту, во. – И я показал руками, какой большой был этот кусок, которого никто не видел, так как Элька вовсе не взлетела в воздух. Сержант пододвинулся еще ближе.
– Если так, должен был где-то остаться и кусок тела, а об этом Королевский не написал, так же как ни один из вас.
– Было тело или нет? – рявкнул М-ский. – И не крути!
– Только этот кусок платья, – ответил я, довольный, что сбил их с толку.
Однако они на это не клюнули и сразу вернулись к тому же вопросу.
– Большой или маленький, не важно, – заявил директор, – но ты не сказал нам самого важного: где вы его сожгли?
– Недалеко от железнодорожной насыпи.
– Какой насыпи?
– Ну той, по которой не ходят поезда.
– В каком месте?
– Около взорванного моста.
– Опять крутишь! – М-ский угрожающе приблизился. – Взорванных мостов несколько, возле которого из них точно?!
– За брентовским костелом, там, где насыпь пересекает дорогу на Рембехово!
– Хватит! – крикнул М-ский. – Хватит уже врать, твои приятели показывают другое. – И он схватил меня за оба уха одновременно и поднял вверх, так что я левитировал теперь, как Вайзер в подвале заброшенного завода. – Долго вы еще будете врать? Там было не только платье, верно? Где вы закопали останки своей подружки? – спрашивал он, то поднимая меня, то опуская, а я не мог ему ничего ответить и лишь выкрикнул:
– Пустите меня, пустите! – И он наконец меня отпустил, так как у него заболели руки, и отпихнул к стене, где я смог немного отдышаться.
– Давай сюда руку, – проговорил запыхавшийся М-ский, – может, это прочистит тебе память. – И я увидел, как он вынимает из ящика стола кусок резинового шланга, тот самый, который на уроках естествознания служил стражем порядка. – Подойди ближе, – сказал он, но я не двинулся с места. – Ну, поди сюда, – повторил он, поглядывая на директора и сержанта. – Боишься?