Вблизи Софии

Каменова Анна

Траян видел, как колеблется обеспокоенное человеческое море. Доносились крики: «Еще землекопов надо!», «Давай сюда!», «Возьми тачку!», «Лампы, лампы карбидные приготовьте…» Распоряжения были противоречивые, путаные. Но он не вмешивался. Ему представлялась Ольга и рядом Младен. Вспомнил, как однажды погас свет в туннеле. Ему так хотелось тогда обнять девушку.

А если их засыпало? Как он может стоять сложа руки? Кровь бросилась ему в голову. Он снял мешавший ему пиджак, швырнул его на руки Доре и стремглав бросился в туннель. Прежде всего он проверил, в порядке ли вентиляция, потом велел постучать по трубе. По ответному стуку поняли, что люди живы и слой обрушившейся

породы не очень плотен: стук слышался довольно отчетливо.

Траян расставил людей, организовал вывоз породы. С других объектов прибыли вагонетки (те, что обслуживали туннель, остались там, за обвалом).

— Роемся, как кроты, а все, видно, напрасно, — ворчал какой-то рабочий. — И геологи приходили, и инженер-начальник, а что получилось? Засыпало людей. Копаешь, копаешь, а потом порода обрушится и начинай все сначала.

— Кто занимается разговорами, пусть лучше убирается отсюда! — прикрикнул Евтимов. — Нам бабы не нужны. Люди ждут от нас помощи, а не пустой болтовни. Ты что стоишь, разинув рот? — обернулся он к побледневшему, как полотно, парню. — Только другим мешаешь…

А парень лишь теперь начал приходить в себя. Он не видел, как принялись расчищать породу и нагружать вагонетки. Он смотрел в одну точку, словно пытался разглядеть, что происходит там, за глыбой обрушившейся породы. Там остался Димитр. Совсем недавно они были рядом в забое. «Ловчее, ловчее, Данко», — приговаривал Димитр. А Данко, заслышав первые глухие удары, испугался: «Не могу. Уйду. В туннель никогда больше не спущусь. Уеду я с этой стройки. Как ты можешь к этому привыкнуть?» Димитр в ответ засмеялся: «Эх, ты, трусишка. Работай-ка получше. Нечего стенку подпирать! Погремит и перестанет, а если обвал начнется, убежим. Не впервой, привыкли. А со стройки лично я ни за что не уйду, пока не пророем туннель, пока не пойдет по нему вода. Хочу видеть, для чего я работал…» И вот теперь Димитр остался там. Его засыпало в забое…

Данко неожиданно успокоился. Выхватил лопату из рук рабочего и изо всех сил стал откидывать землю. Он заметил, что у левой стенки туннеля порода рыхлее, и начал осторожно копать. Но порода словно оживала — снова и снова закрывала она прорытое отверстие.

— Здесь, товарищи, здесь надо рыть! — кричал Данко. — Давайте крепления…

Траян чувствовал себя виновным, что не сразу организовал спасательные работы, ни на минуту не выходил из туннеля. Инженеры, бригадиры, проходчики сменялись. Один Траян оставался на месте. Только к вечеру следующего дня, увидев, что сверло пробило последнюю перемычку породы и его подхватили с той стороны, Траян разогнул спину и засмеялся, услышав голос Момчила:

— Эй, друзья! Давайте скорее, а то мы прогуляли сегодня смену. У нас все живы. Только голодны, как волки.

— Дора, — позвал Траян. Он хотел, как всегда, поделиться с ней своей радостью.

Но ее никто не видел.

37

Дора не спала всю ночь. Поверх одеяла она набросила на себя пальто, но не могла никак согреться. Так вон он каков, настоящий Траян, ее первая и единственная любовь, человек, которому она верила, как самой себе! Правдивый Траян, за честь которого она могла бы поручиться головой. Мужчина, которому она отдала свою молодость, радостями и скорбями которого жила. Каждый день с ним, все ее заботы, все помыслы неотделимы от него. Она стала его тенью, его эхом. И никогда не подозревала, что он думает о другой женщине. Одно время он настойчиво звал ее на строительство. Может быть, он страшился себя и искал в ней поддержки? Может, чувствовал опасность,

угрожавшую ему, и думал, что своим присутствием она предотвратит это? Потом перестал ее звать. А когда она сама стала говорить о своем приезде, он переводил разговор на другую тему или старался убедить, что ей там не понравится. А она, глупая, и не подозревала ничего, обнимая его все с той же преданностью и любовью.

И сейчас бы она ничего не знала, если бы не случайно брошенный ей на руки пиджак. Дора силилась вспомнить, как все произошло. Траян, возбужденный, встревоженный, перед тем, как идти в туннель, снял пиджак и дал его ей. Она взяла и отошла в сторону. Траян скрылся во тьме туннеля. А она дрожала от волнения, от обиды на него, так грубо говорившего с ней. Проходили часы. Она была легко одета и быстро озябла на ветру. Потом вошла в контору. Слабо мерцала электрическая лампочка. Тогда только она увидела, что держит в руках пиджак, и уже решила было отнести его Траяну: ему, верно, тоже холодно. Сделала несколько шагов к двери, остановилась. Нет, она не пойдет к нему! Он опять ее оттолкнет. Дора все не могла согреться и накинула на плечи пиджак, машинально поправила воротничок, сунула руки в карманы. Что-то зашуршало. Может быть, какое-нибудь распоряжение, которое раздосадовало Траяна, из-за которого он разнервничался и нагрубил ей?

Дора никогда не читала писем, адресованных мужу. Она знала: если он сочтет нужным, то сам покажет ей. Подозревать — значит унижать его и себя. Но эта смятая бумажка не была письмом, она поможет ей узнать, что сердит и, может быть, напрасно раздражает Траяна. Она долго расправляла смятый клочок бумаги. Потом подошла поближе к свету и стала читать.

Руки ее задрожали. Потемнело в глазах. Ей казалось что эта темнота охватывает и ее рассудок:

«Не уезжай сегодня! Останься. Я жду тебя завтра в Буковице. Пойми, жду тебя. Меня опьянил аромат цветов, слов, глаз, губ. Сегодня я прозрел…»

Письмо осталось незаконченным, обрывалось на середине фразы. Но эти несколько неровных строк, как иглы, вонзились ей в сердце. Траян, ее Траян! Нет, это невозможно! И она опять, поднеся записку к глазам, читала и перечитывала ее. А она-то думала, что он очень занят, что всего себя отдает строительству. «Работа для мужчин всегда на первом плане», — оправдывала она его. Но вот, оказывается, что заполняло его душу! Почему же он ей не сказал правду? Как мог он жить с ней с такой ложью в сердце, говорить с ней, смотреть ей в глаза? Ведь он знал, как она верит в него. Как он мог так лгать?

Под напором ветра скрипнула непритворенная дверь. Дора опомнилась. Он не должен ее здесь видеть. Но куда идти? Как добраться ночью одной в Буковицу? Нужно собраться с мыслями. Нужно скорее уйти отсюда. Она выбежала на шоссе и вышла к арке. Было уже совсем темно. Никто ее здесь не найдет. Теперь она совсем одна.

Дора все еще сжимала в руке записку. Осторожно сложила ее, опустила в карман. Она шла прямо через холмы, сквозь заросли, не разбирая дороги. Потом выбралась на поляну. Светало. Никого не было. Третья смена еще не поднималась из шахты.

Крадучись, Дора вошла в комнату. Она еле держалась на ногах от усталости, но не хотела ложиться. Присела на стул, сотрясаясь от рыданий и озноба. Почему не ее засыпало в туннеле?

Для нее все кончено. Но как она сможет жить без Траяна? Кому же верить? Кому выплакать свое горе? Сколько лет она верила только ему. Только он может найти слова, которые успокоят ее. Нет. Теперь она ничего не может ему сказать. Она не останется здесь с ним. Но вернуться в город и начать прежнюю жизнь тоже невозможно.