Вчера-позавчера
Шрифт:
Речь идет об одном человеке, выдававшем себя за праведника. Он увлек за собой большую общину хасидов. А был он не праведником, а абсолютным злодеем, притворяющимся праведником. Ведь известно, упаси нас Боже, что в каждом поколении, в котором истинный праведник приходит в мир, приводит дьявол злодея, кажущегося праведником в глазах людей, чтобы люди ошиблись и не пошли за праведником поколения. И с Небес помогают ему, так что даже настоящие хасиды ошибались. Почему? Потому что в старые времена были поколения, полные истинных праведников, но им не верили. Сказал Господь, Благословен Он: «Посылал Я вам великих праведников, но вы не замечали их, Я поставлю над вами ложных праведников, и вы будете бегать за ними».
Жил тогда один праведник, настоящий праведник, не известный никому, и он поступал подобно другим простым хасидам: ездил ко всем праведникам и не раскрывал себя ни перед кем. Услышал он о новом большом праведнике, собрался и поехал к нему, чтобы провести субботу под его крышей. А та «знаменитость» занимала весьма высокое место в сатанинском мире. Почувствовал тот, что перед ним — абсолютный праведник. Принял его с большим почетом. Услышал в нем праведник примесь «дурного запаха». Но тем не менее склонился перед ним, ведь по своей скромности и простодушию уверен был, что не достоин близости такого праведника, и вводят его в заблуждение Небеса по поводу того «запаха». Подождал он до наступления субботы, ведь благодаря святой субботе народ Израилев очищается и можно будет вдохнуть аромат того праведника, ибо праведник подобен субботе и не придет тот «запах» смущать его. Наступила суббота. Явилась эта «знаменитость» в свой бейт мидраш, ликуя и танцуя, и начала молиться во весь голос изо всех сил, так что задрожали стены от его молитвы. Потом он произнес «Мир вам!» и сделал кидуш. Сказал наш праведник себе: слава Богу, что не зря трудился я, ведь чем глубже мы погружаемся в субботу, тем выше мы поднимаемся со ступени на ступень. И не почувствовал никакой примеси «дурного запаха». И понятно, почему он ничего не почувствовал, ведь тот притворщик окунулся в канун субботы в микву, а миква очищает. Стал он ждать наступления субботней трапезы — трапеза сближает людей.
А было в обычае нашего праведника голодать в честь субботы, чтобы приступить к субботней трапезе с аппетитом, и он не ел перед субботой почти ничего, так только, немного пожевал, чтобы не встретить субботу измученным. Когда приступили они к трапезе, наполнил этот «знаменитый» полную тарелку и подал ему. Выпало кушанье из его руки и упало под стол. Нагнулся он, чтобы поднять его. Наступил на него ногой, и стало оно непригодно в пищу. И никто ничего не заметил, потому что все смотрели на своего ребе. И их ребе тоже ничего не заметил — все руки были протянуты к нему, чтобы получить из его рук остатки еды. Сидел наш праведник с тяжелым сердцем и пустым желудком и размышлял про себя: заповедь — наслаждаться в субботу едой и питьем, а я, кроме кусочка хлеба, не попробовал ничего. И если даже попрошу что-нибудь поесть, не будет услышан мой голос в хоре песнопений. Назавтра снова подал «притворщик» тарелку ему первому. Не успел поднести кусок ко рту, как вдруг один из гостей вырвал кусок из его рук. Не мог он выговорить ни слова от слабости, из-за голода, оттого что не ел в канун субботы и в субботний вечер. И даже если бы и сказал что-то, никто бы не расслышал его из-за голоса притворного праведника, провозглашающего свое учение. Расстроился праведник из-за своего невольного поста, но утешился, что за третьей трапезой он исправит это зло. Пришло время третьей трапезы. Усадил «притворщик» праведника по правую руку и подал ему первому его порцию. Поднял тот тарелку и произнес благословение. Подпрыгнул вдруг ужасный, страшный черный пес и выхватил из его руки еду. И узнал теперь наш праведник, в чем дело, и понял все. И будем знать теперь это и мы и поймем разницу между истинными праведниками и праведниками поддельными, ведь из-за множества грехов наших расплодилось праведников поддельных во много раз больше, чем праведников истинных.
Во время рассказа наш старик сидел там, обдумывал свой сон и не мог понять — или он все еще видит сон, или думает о сне, который раньше видел. Начал сон проходить перед ним от картины к картине, от овцы к овце, и от штраймла к праведнику, и от гоя к другому гою. Взглянул он краем глаза на участников застолья и сказал: «Помолчите, и я расскажу вам то, что вы не слышали никогда в жизни. Благословен Господь, что Он не создал меня графом, и нет у меня дел с нечистыми животными». Передвинул он стакан с места на место, и набил ноздри табаком, и приступил к рассказу. И уже напечатан этот рассказ в хасидских книгах, но из-за его длины и множества повторов, человек не в силах одолеть его. Здесь мы приведем его вкратце, чтобы не пропустить в нашей книге ничего.
Рассказ этот о хасиде, который должен был шляхтичу деньги и не мог уплатить долг. Приказал шляхтич бросить его жену и дочерей в яму, пока не отдаст тот свой долг. Пошел хасид к своему ребе и расплакался. Сказал ему его ребе: «Пойди на базар и любую вещь, приглянувшуюся тебе, которую тебе предложат купить, покупай, и не рассматривай ее, и не думай, стоит ли она той цены или нет». Пошел он на базар. Предстал перед ним пророк Элиягу, светлой памяти, в образе деревенского парня и предложил ему овчину. Спросил его тот хасид: «За сколько ты продашь ее мне?» Ответил тот ему: «За один злотый». Сунул хасид руку в карман и нашел там злотый. Подал ему злотый и взял овчину. Вернулся он к своему ребе. Сказал ему рабби: «Завтра день рождения шляхтича, пойди и преподнеси ему овчину». Пошел он к шляхтичу и преподнес ему овчину. Разозлился на него шляхтич за то, что тот преподнес ему в день его рождения грошовый подарок, за который стыдно ему перед господами и дамами, почтившими его своим присутствием. Принялся избивать его, и тут развернулась овчина, и оказалось, что все волоски ее, один к одному, складываются в буквы, составляющие имя этого господина. Увидел это шляхтич и замер пораженный. Ведь даже если бы собрались все мастера в мире, не может быть, чтобы они сделали такую чудесную вещь. Не иначе как Небеса удостоили его этим. Тут же простил шляхтич еврею все его долги, и приказал вытащить его жену и дочерей из ямы, и заплатил ему много денег, и все важные господа и дамы, которые были при этом, вручили ему подарки из серебра и золота. Под конец сшил себе шляхтич головной убор из овчины и надевал тот головной убор раз в год, в день своего рождения.
Часть вторая
ХАРАКТЕР БАЛАКА И ЕГО РОДОСЛОВНАЯ
Нам неизвестно, знал ли Балак, что пишут о нем газеты и что говорят о нем люди, и если знал — обращал ли внимание на это. И если обращал внимание — ранило ли его это, и если ранило — то до какой степени ранило. Все то время, пока нападали на него на словах, а не на деле, он не боялся ни газетных статей, и ни исследований ученых, и не сожалел о страданиях евреев, причиняемых им злодеями из других народов, которые наговаривают на нас и приводят своими исследованиями к погрому за погромом. И если это предположение правильное, добавим к нему важное обобщение: Балак был совершенно лишен критической жилки, ведь если бы он был способен критически мыслить, то отнес бы все происходящее вокруг его персоны к стародавним диспутам, основанным на ложных верованиях, на выдумках, далеких от реальности. И не следует делать выводы из того, что написано на его шкуре — «сумасшедшая собака», ведь именно отсюда видно, что нет здесь ничего такого, ведь по языковым нормам нужно писать «бешеная собака». Итак, надпись «сумасшедшая собака» — это ошибка, а если это ошибка, то и вся проблема — надумана, то есть ее как бы и нет вовсе. И даже само имя собаки показывает, что все это — выдумки, как доказывает старательный исследователь, утверждающий, что нет обычая у евреев давать животным имена, а тут у собаки есть имя — Балак. Значит, не идет здесь речь о том, что в действительности было, а есть тут намек, который еще не понят учеными. А если ты скажешь: но ведь он скалит зубы и лает, нужно сказать: так ведь и все другие собаки лают, как свидетельствуют книги о животных, в которых пишут, что для собаки нормально — скалить зубы и лаять. А как же быть с тем, что во всех книгах про животных нет ни слова о надписях на шкуре, даже об одной-единственной букве? Это означает, что наличие надписи на его шкуре тем более доказывает, что собака эта не существует.
Теперь мы знаем, что Балак не был критиканом и не подвергал сомнению очевидную реальность, что он был собакой простой и не занимался всякими заумными проблемами. И теперь легко нам понять его природу как в сфере материальной, так и в духовной, ведь с рождения был он подобен другим существам, для которых не существует ничего в мире, кроме борьбы за существование и заботы о пропитании. Бросали ему кость — он облизывал ее и лаял, иногда от наслаждения, а иногда — прося добавки, как поступает любое создание: если дают ему достаточно — оно довольно, дают ему мало — просит больше. И мы не ошибемся, если скажем, что он считал в глубине души: раз он заботится о пропитании и следит за своим здоровьем, тем самым он выполняет заповеди своего Создателя, который создал его для того, чтобы он ел и лаял. Душа невежды, простого человека, переселилась в него, а у невежды нет в мире ничего, кроме приземленных интересов. Не случайно сравнивали невежественных людей с собаками. Все поведение Балака было как заведенное, по шаблону. После полуночи Балак громко лаял, а если приходил ангел смерти в город — Балак плакал, а если приходил пророк Элиягу — Балак веселился. Исполнив возложенную на него заповедь, он переходил к делам земным. Вывод из всего сказанного: Балак не был выше всех остальных своих собратьев, собак. А если и были у него кое-какие познания — так самые коротенькие волоски из его хвоста больше их.
Знания, которыми Балак гордился, в большинстве своем были обрывочными, и даже те, что касались его лично и его родословной, не поднялись до исторического подхода, нечего уж и говорить о наличии у него общего мировоззрения. Знал Балак, что был у него отец и звали его так-то и так-то; а деда звали так-то и так-то. Но вот — что они изменили в мире и что добавили, не знал Балак. Подобно большинству ешиботников в нашем поколении, которые всю свою жизнь изучают каббалу и знают, сколько ангелов есть на небесах и как их зовут, но вот об их назначении и служении ни один из них понятия не имеет.
Тут стоит вспомнить одну собаку из предков Балака. Этот пес по имени Туваль был вожаком собачьей стаи в Иерусалиме и неограниченным властелином территории от Яффских ворот до улицы торговцев зеленью в конце Верхнего рынка, возле Англиканской церкви. Голова у него была приплюснутая, и уши отвислые, и шерсть грубая и лохматая, так что многие ошибались и принимали его за шакала. И он тоже приносил пользу обществу: очищал улицы Иерусалима от грязи и нечисти и охранял по ночам его жителей, а если слышал хоть малейший шорох, возвышал голос и поднимал такой вой, что глохли уши воров, и воры убегали. Поэтому любили его почти все лавочники, и ласково обращались с ним, и угощали его всем, что у них было. Даже мусульмане гладили его (сквозь ткань одежды) и подлизывались к нему. Особенно он полюбился им, когда взобрался на колокольню русской церкви и ударил в большой колокол, привезенный русскими из Москвы. Какой хохот стоял в Иерусалиме! Но если вы спросите Балака: когда жил Туваль, твой предок, которым ты так гордишься? Во времена войны при Плевне или во времена раздоров при дворе Гершковичей? Сомнительно, чтобы он знал это. Мы говорили, что его познания в истории весьма хромали и не шли дальше имен и некоторых происшествий. И даже те самые происшествия — если бы о них не упоминалось в календаре Эрец Исраэль, вряд ли Балак знал бы о них хоть что-нибудь.
Кроме этого старца были у него, у Балака, и другие родственники, которые тоже отличились своими делами, как, например, те, что помогали ашкеназским мудрецам и раввинам в их войне со «школес». Когда прибыл Людвиг Август Френкель [98] открывать школы в Иерусалиме, предложили им некоторые из собак добровольно свои хвосты, и к ним мудрецы привязали плакаты с надписями «Я, Людвиг Френкель, подвергнут опале и отлучению». Вдобавок проявили родичи Балака гораздо больше мужества, нежели человеческие существа. Ведь когда пожаловался Френкель консулам, отступились многие из затеявших склоку и сказали, что они тут ни при чем, тогда как родичи Балака не струсили, а, напротив, носили свои хвосты с гордостью и поднимали лай, когда пытались снять с них плакаты. То же самое происходило в годы, когда правила ребецн из Бриска, мир праху ее. Помогали ей некоторые сородичи Балака в ее войне против просвещенцев. Много еще нужно потрудиться историку, чтобы разобраться, где кончаются дела человеческие и где начинаются дела собачьи.
98
Людвиг Август Френкель — учитель, журналист, писатель и поэт, открыл в 1856 г. первую современную школу с преподаванием на иврите.