Вдали от дома
Шрифт:
— Не беспокойтесь, — с какой-то напускной небрежностью бросил Артур, — лично я вами доволен. Всеми джунами… почти. Что касается вождя… то я думаю, он не посмеет. Народ меня любит и причинить зла не позволит. Ведь так? А вождь… ну и пусть себе скрежещет зубами от злобы и мечтает о мести. Мне-то что?
Жрец засмеялся — сухо, словно кашляя.
— О сын великого Сед-Рагава! Ты и вправду спустился к нам с неба: именно в этом я воочию убеждаюсь сейчас. Ибо где как не на небе, вдали от нас, грязных и неразумных смертных, можно так полюбить их? Быть столь высокого о нас мнения?
Да, народ будет недоволен, если вождь убьет тебя… и Вай-Таял-Рагил знает об этом. Но даже зная, он не остановится: он привык властвовать силой и страхом, и ему совершенно безразлично, доволен кто-то при этом или нет. Он ничего не боялся и раньше: ни твоего отца, ни, тем более, своих соплеменников. Не испугается он и теперь; духи безумия изгнали из его души даже прежние, жалкие остатки страха.
С вождем будут его воины — самые сильные джуны в городе. Те из нас, кто привык поклоняться силе… чужой ли, собственной… а не твоему отцу. Они понимают только силу, и за силой последуют. И без сомнений насадят на копья любого недовольного.
Жрец замолчал; он выжидал, пристально наблюдая за своим собеседником. Пристально, невозмутимо… А тому, напротив, от услышанного сделалось не по себе. Артур ерзал на месте, тоже глядя на Варияк-Чорея, но по-другому. С какой-то детской беспомощной надеждой, словно ребенок из приюта на очередных усыновителей — ожидая, что те выберут именно его.
А затем жрец заговорил — и от первых же его слов в душе юного Санаева, хоть немного, но потеплело.
— Но все не так безнадежно, сын грозного Сед-Рагава. Да, пока джуны разобщены, они слабы и бессильны против безумного и жестокого вождя, против его воинов. Но если народ сплотиться, если в едином порыве подымется, чтобы защитить тебя и свою веру — вот тогда Вай-Таял-Рагилу и впрямь придется трудно. Он сразу поймет, что сам он и воины его теперь лишь в меньшинстве. В жалком меньшинстве! Что тех, кто готов умереть за веру… их во много раз больше!
— Сплотиться, — повторил Артур робко, — где-то я это слышал… Послушайте, господин жрец, так не успеют же — сплотиться! Если это случится уже сегодня ночью…
— У меня есть план, — лукаво ухмыльнулся Варияк-Чорей, — простой план… воплотив который, мы сделаем так, что не успеет как раз безумный вождь. Сегодня, после заката я соберу джунов у подножья Танияк-Парвата. Там должен быть и ты… чтобы из твоих уст весь народ узнал об измене вождя! Да-да: ты выйдешь и все расскажешь им… все, что сейчас услышал от меня! И тогда джуны разорвут Вай-Таял-Рагила в клочья… а отец твой пощадит наш народ.
— Пощадит, пощадит, — пробормотал Артур, кивая и соглашаясь, — тогда, конечно… да.
Жилище жреца он покидал в расстроенных чувствах. Слова, выкрикнутые Варияк-Чореем буквально звенели в ушах землянина… а вскоре к оным присоединились и предостережения Брыкина.
«Ты ж его, можно сказать, опустил, парень. Хоть и не в полном смысле. Что, думаешь, он смирился?».
Но страх делил душу юного Санаева напополам с надеждой; со злорадной надеждой на то, что Вай-Таял-Рагилу, этой единственной тучке в его нынешней безоблачной жизни, сегодня все-таки придет конец.
Невдалеке от хижины Артура, примерно на ярус ниже, торговали жареными куропатками. Их готовили прямо на улице — благодаря чему, собственно, аппетитный запах смог достичь носа Георгия Брыкина. И вызвать у того гастрономический интерес.
Правда, Хриплый не был уверен, что на соседнем ярусе торговали именно земными куропатками или ближайшими же их родичами по видовой системе. Он вообще-то не слишком заморачивался на предмет сравнения фауны этого и своего родного мира, оставляя такое удовольствие профессиональным биологам. Хриплый рассуждал гораздо проще: назвать жарящихся птиц куропатками он додумался на том основании, что они «вроде куриц», но размерами вдвое меньше.
Уже подходя к вертелу и стоящей рядом с ним небольшой лавочке под соломенным навесом, Брыкин вспомнил, что ему банально нечем платить. Да и чем именно принято расплачиваться в городе джунов, он не знал. Однако нашелся быстро — решив прибегнуть к средству, которого он не гнушался еще на Земле. А именно, призвать на помощь всемогущий блат.
— Именем сына великого Сед-Рагава, — продекламировал, как мог торжественно, Брыкин, протянув руку к одной из жареных птичек, — я оттуда, если ты не в курсе.
И он указал рукой в сторону дома Артура.
Хозяин лавки покорно промолчал. Наверняка он был в курсе… а если даже и не был, то уж сложить-то два и два был в состоянии. И коли уж некто, похожий на зловещих «бледных», свободно и бесстрашно разгуливает по верхним ярусам, то объяснение подобному существует только одно. И оно непременно, хоть капельку, но связано с пресловутым преданием.
Куропатку Брыкин обглодал в течение пяти минут, на ходу, и не успев отойти от лавки сколько-нибудь далеко. Осмотревшись на каменной площадке, и не найдя поблизости урны… и даже хоть какого-то общепринятого места для оставления мусора, землянин бросил обглоданные косточки прямо вниз. А затем вновь подошел к торговцу — надеясь утолить еще одну свою потребность.
— Скажите… вы не знаете, здесь где-то пиво продают? — вопрос прозвучал донельзя наивно.
— Что такое пиво? — не понял торговец куропатками.
— Ну… хоть что-нибудь, чтоб попить… выпить, — тщился объяснить ему Брыкин.
— А-а-а, выпить! — похоже, на последнем слове землянин и джун нашли-таки общий язык, — тебе, наверное, калан-карам нужен!
— Калан-карам? — теперь уже для Брыкина наступила очередь переспрашивать.
— Калан-карам, — повторил торговец, — тут за углом купить можно. Мощная штука.
Судя по энтузиазму, с которым он рекламировал так называемый «калан-карам», знаком с ним джун был давно и близко. И едва ли был редким гостем там, за углом, куда сейчас посылал Хриплого. А может и вовсе поставил лавочку здесь умышленно — дабы находиться к предмету своих вожделений поближе.
Лавка, где торговали калан-карамом, не являла собой какого-то отдельного строения; она была вмурована в стену каменного монстра — одного из тех, что образовывали город джунов. Продавец легендарного напитка оказался гораздо более упрямым, чем его коллега, жаривший куропаток. Упрямым и недалеким; как видно, он просто редко покидал свое заведение.