Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
Мне расхотелось даже думать, что надо идти домой обедать. Такого чуда дома не было. Там были только алюминиевые и поливанные (эмалированные) кастрюли, которые мне вообще запрещено брать для моих нужд. Мама боялась, что я отобью эмаль и всегда внимательно осматривала эмалированную посуду, побывавшую в моих руках.
Держа за ручку, Коваль установил сдвоенный горшок под стенкой горна, неподалеку от тлеющего угля. Покачав мех, Коваль усилил жар и пошел к железному ящику с мутноватой водой. Помыв руки и лицо, тщательно вытерся темно-серым полотенцем.
На его лице сразу стали отчетливо видны крупные,
Коваль перенес горшок на невысокую тумбочку в углу возле узкого окна. Открыл настенный шкафчик и достал бутылку, накрытую мутной стопкой. Стопка мелодично позванивала, пока Коваль ставил бутылку на тумбочку. Налив неполную стопку, Коваль медленно процедил ее через сложенные трубочкой губы. Кадык его мерно подрагивал в такт глоткам. Выпив самогон, ладонью вытер губы. Лишь после этого отломал коричневый, слегка подгорелый кусочек печеного теста, которым в виде лепешки был замазан один из горшочков.
Выдвинув шуфлядку тумбочки, достал удивительную складную ложку-вилку. Такое я видел впервые. Вилка и ложка были короткими и соединены заклепкой красной меди. У нас дома такой ложки-вилки не было и в помине. Развернув свой шикарный столовый набор, Коваль захрустел корочкой коричневого печеного теста и зачерпнул ложкой борщ. Я звучно сглотнул заполнившую рот слюну. И мама, и баба Явдоха перед тем как поместить в печь тоже замазывали горшки с голубцами тестом, но это казалось намного вкуснее.
Меня отвлек голос дяди Сяни. Я обернулся. Кузнецы уже начали обедать каждый в своем углу. Лузик чаще всего ходил на обед домой, так как конец его огорода упирался в лесополосу, прилежащую к хозяйственному двору. Дядя Симон ел хлеб с салом и чесноком, хрустя толстым желтоватым огурцом.
Дядя Сяня держал в левой руке глубокий полумисок, из которого он доставал ложкой творог со сметаной, подсаливая его перед каждым отправлением в рот. Крупными редкими зубами дядя Сяня периодически откусывал от толстого ломтя серого домашнего хлеба.
– Поешь со мной. - пригласил он меня, кивая на творог со сметаной.
Я отрицательно покачал головой.
Покончив с борщом, Коваль той же ложкой стал есть из второго горшочка. Сегодня там была картошка, тушенная с луком, тонкими кружками молодой морковки и мелкими кусочками помидор. Я сразу потерял интерес к еде. Мама часто готовила точно такую же картошку.
Достав из кармана подобранное в нашем саду белоснежное, уже ставшее мягким, яблоко, которое взрослые называли папировкой, я вонзил зубы в его рассыпчатую сладкую мякоть.
Покончив с обедом, Коваль налил алюминиевой кружкой воду в горшочки. Отойдя, покрутил горшочками, ополаскивая их, и одним движением веером вылил воду у дверей, где было больше пыли.
А на пороге кузни уже стоял Палута (Павло) Мошняга, вечный и бессменный колхозный сторож. В руке он держал довольно длинный металлический прут. Из-за усиливающегося сипения горна, раздуваемого дядей Сяней, я разобрал только одно его слово - солома.
Коваль взял в руки прут, осмотрел его вдоль одним глазом, попробовал слегка прогнуть.
– Придешь к концу работу. - коротко бросил он.
Палута ушел, по обыкновению, подозрительно оглядываясь.
Коваль, тем временем, уже сунул конец прута в жар горна. Раскалив до ярко-оранжевой окраски, стал отбивать конец прута, постоянно его проворачивая. Под ударами прут слегка вытягивался, конец его становился острым. Заострив прут, подошел к огромному колесу темно-серого ручного точила. Я подскочил туда же. Наконец-то настал и мой час!
Коваль, молча, кивнул. Я стал раскручивать круг деревянной ручкой. Несколькими движениями Коваль сделал конец прута гладким, блестящим, похожим на острие огромной иглы. Заточив прут, он снова пошел к горну. Я еще некоторое время крутил точило, наблюдая, как круг захватывает на себя тонкий слой воды из выдолбленного деревянного корытца. Но все хорошее очень быстро кончается. Надо было уступить точило дяде Симону. А я поспешил к Ковалю.
А тот уже снова раскалил прут на некотором расстоянии от острия. Вставив раскаленную часть прута в отверстие наковальни, согнул прут, а затем ударами молотка догнул прут так, что тот стал двойным на конце, а острие начало смотреть в обратную сторону. И снова горн. В этот раз Коваль раскалил сдвоенный конец прута добела, пока из него не начали выпрыгивать искры. Посыпал каким-то серым порошком, который мгновенно разлился по металлу.
– Зачем так сильно надо греть? - спросил я дядю Сяню.
– Сейчас будет сваривать.
Установив сдвоенный конец прута на наковальню, Коваль снова начал отковывать, постоянно проворачивая. В горн прут погружался еще раз, раскаляясь добела. Снова порошок. Постепенно сдвоенный кончик прута снова стал круглым и заостренным. Снова шлифовка на темно-сером кругу. Я вновь усердно крутил. Теперь прут имел уже два острых кончика. Один конец смотрел вперед, а второй назад.
Пристально всматриваясь, я так и не заметил сварного шва, соединяющего сдвоенный прут. Снова горн. Разогрев докрасна, Коваль трубкой отогнул в сторону острый конец, направленный обратно. Я уже начал догадываться. Но когда Коваль охладил весь конец и, а затем снова нагрел только острие обратного конца и выгнул острие почти параллельно пруту, моя догадка переросла в уверенность.
– Крючок для надергивания соломы из скирды! - рвался из меня крик. Но я молчал. Так было серьезнее.
А Коваль снова успел поместить уже другой конец прута в горн. Раскалив, в течение нескольких минут на круглом конусе наковальни отковал очень красивое круглое кольцо, за которое надо тянуть солому. Коваль все это делал так легко и понятно, что я был уверен, что я запросто смогу сделать такой же крючок.
Когда я пришел на кузню следующий раз, Коваль осматривал двух лошадей. Их привели с какого-то соседнего села. Одна из лошадей сильно хромала. Коваль ходил вокруг лошадей и, поднимая поочередно ноги, что-то недовольно бубнил себе под нос. Оказывается, лошади охромели после того, как их подковал тамошний кузнец. Поднимая поочередно ноги, Коваль внимательно осматривал копыта и подковы, что-то тихо объясняя подошедшему дяде Сяне. Тот неодобрительно крутил головой.