Вдова
Шрифт:
— Ну, вы идете? Я подвезу вас. — Он открыл дверцу своей колымаги.
Лон запротестовала.
— Не утруждайте себя! Мне надо повидать подругу. Я поймаю такси!
— Я буду ждать вас. Нужно его обязательно найти! Если его нет здесь — значит, он там.
— Господин Перикл…
— Да?
Лон задержала дыхание. Надо было во что бы то ни стало помешать этому слизняку поговорить с Квиком. Инстинкт ей подсказывал, что, если они встретятся, Квик уедет и она его больше никогда не увидит. Скорее, как можно скорее надо улизнуть
— Господин Перикл. Я вспомнила! Квик, кажется, собирался в Айос-Николаос. Да! Точно!
— Что ж, поехали туда! — сказал он, не спуская с девушки глаз.
— Нет, это далеко. Мне уже надо возвращаться.
Один час! Да пошлет ей небо еще один час! Она бы позаботилась об остальном!
— Айос-Николаос? Вы уверены? Хорошо, съезжу один.
— Конечно! Вы найдете его там, в маленькой таверне у моста на канале, в порту. Мы всегда туда ездим!
— О'кей. Если мы там не встретимся, передайте ему, что я тотчас же вернусь в Эримопулос. Уже не знаю, выпустят ли его на гонку или нет. Его ждут сегодня вечером, понимаете?
— Конечно же! Я ему все передам!
Он кивнул головой, включил стартер. Машина, чихая, удалилась. Лон подождала, пока она исчезнет за молом, и вскочила в единственное местное такси.
— Эримопулос! Быстрее!
Вскоре такси миновало последний дом и помчалось по ухабистой дороге, ведущей к пляжу. Лон от нетерпения все время сжимала и разжимала кулаки. Как ей хотелось уметь летать!
Перикл раскурил одну из своих ужасных сигар. Он сидел за рулем «остина», укрытого в зарослях тамариска. Когда такси пронеслось мимо, оставляя облако пыли, он через двадцать секунд мягко включил стартер и поехал следом. Потерять их было нельзя: туда вела лишь одна-единственная дорога.
Урсула отдала распоряжение садовнику Фредерику: открыть священникам ворота, как только они прибудут.
— А что я скажу потом хозяину? — поинтересовался садовник.
Он знал о глубокой ненависти своего хозяина ко всем тем, кто носил сутану или целлулоидный воротничок. До настоящего момента ни один священнослужитель не переступал порога его дома. Фредерик, тайно разделявший взгляды Арчибальда Найта на религию, всегда выставлял их с удовольствием, когда у кого-либо из посланцев Бога хватало наглости настаивать, чтобы их впустили. Но жизнь научила его не выступать очень уж явно против диктата Урсулы. Старая дева была очень опасной, поскольку все докладывала хозяину и в своей интерпретации. Поэтому он лишь пробурчал:
— Хорошо, мисс Урсула. Если вы это берете на себя…
Через двадцать минут черный микроавтобус уже сигналил у ворот. Из привратницкой Фредерик увидел протестантского пастора, машущего ему рукой. Садовник нажал на кнопку, и ворота открылись. Из машины,
— Мир вам, дочь моя.
— Входите, отец мой, входите.
— Я — отец Пьер, а это — брат Жан. Отец Поль-Людвиг попросил нас действовать быстро.
— Проходите, пожалуйста. — Урсула пригласила их в дом.
Следуя за ней, они пересекли огромный холл, прошли под монументальной лестницей и оказались в маленькой комнатке, откуда Урсула следила за работой остальных слуг. Увидев в руках визитеров небольшие черные саквояжи, Урсула предложила им оставить их здесь. Но отец Пьер и брат Жан вежливо отказались.
— Позднее, позднее. Время не ждет. До того как начнутся моления, мы благословим каждый порог этого жилища. И зло покинет его.
Отец Пьер был длинным худым блондином, в очках без оправы и черном пиджаке. Не будь на нем жесткого круглого воротничка, выдававшего его сан, можно было бы принять его за студента — так молодо он выглядел. Лицо его выражало одновременно и суровость, и доброту. Урсула была этим тронута — такой молодой и уже священник…
— С чего вы хотели бы начать? — спросила она.
— Сначала освятить все места, где она ходила или бывала. Я подчеркиваю — именно все!
Потом, повернувшись к брату Жану, толстому брюнету, отец Пьер распорядился:
— Действуйте!
— Повинуюсь, отец мой.
Брат Жан открыл свой саквояж и извлек оттуда нечто вроде кадила, подвешенного на тонкой золотой цепочке.
— У вас есть план дома? — обратился отец Пьер к Урсуле.
Та утвердительно кивнула головой, подошла к комоду, порылась в ящике и извлекла оттуда чертеж, который протянула ему.
— Теперь покажите нам, где она прошла.
Пальцем Урсула указала маршрут.
— Вход вот здесь. Холл, маленькая гостиная, столовая, библиотека…
И вдруг ее палец замер на месте, где находилась ванная.
— Ну? — ободрил старую деву брат Жан.
— Говорите, дочь моя, говорите, — подключился к нему отец Пьер.
Урсула заколебалась.
— Она прошла… туда. За…
— За ванную?
— Да.
— А что там размещается?
— Другая комната, довольно большая…
— Для чего она служит?
— Мм… Там хранятся… личные предметы господина Найта.
— Какие предметы?
— Баночки.
— Баночки? А что в них хранится?
Урсула вздрогнула, борясь с собой, но ведь есть вещи, которые она не может доверить никому, даже слугам божьим.
— Старые баночки. Я уверяю вас, отец мой, там нет ничего интересного. Просто специфическая коллекция.
— Мы взглянем на нее, когда попадем туда, — вмешался брат Жан.
— Но я, — окончательно смешалась Урсула, — я не имею права никого туда впускать.
— Даже нас? — улыбнулся брат Жан.