Вдовец
Шрифт:
— Мне очень жаль, господин Жанте. Я совершенно не понимаю, что хотела сказать эта горничная. У тебя есть показания? Женщина, говорящая с акцентом, это, конечно, итальянка. Кажется, ее зовут Массолетти…
Ему принесли еще несколько листков, и его губы снова зашевелились.
— Нам она ничего не говорила о письме. Что именно она вам сказала? Подождите. Вы, как я полагаю, попросили вызвать ее? И вы первый упомянули о письме?
— Я был уверен, что жена…
— Ну если так, вполне возможно, что она ответила
— Она видела, как один из инспекторов сунул конверт в карман.
— Она знает, кто именно? Она описала вам его наружность?
— Нет.
— Она определенно сказала вам, что письмо было в конверте?
Пот выступил на лбу у Жанте, который при каждой реплике чувствовал, что теряет почву под ногами…
— Не вполне определенно, но…
— Послушайте! Нам совершенно незачем, — тем более, что вы являетесь мужем, — скрывать от вас что бы то ни было. Когда вы регистрировали брак, была у вас договоренность об общности имущества? Этот самый вопрос задаст вам завтра утром и начальник.
— У нас нет брачного контракта.
— Следовательно, общность имущества. Если так, все, что вы видите здесь, на этом столе, принадлежит вам.
И он указал на груду платьев и белья.
— Как только формальности будут закончены, вы сможете…
Жанте покачал головой.
— Меня интересует только письмо.
— Мы поищем его. Сделаем все возможное. Совгрен! Посмотри, не затерялось ли письмо среди этих тряпок?
Вошел третий инспектор.
— Как ты кстати, Варнье. Скажи, ты не видел сегодня утром письма там, в «Гардении»? Одна горничная уверяет, что на столе лежало письмо.
— На круглом столике, возле ведерка от шампанского, — уточнил Жанте, чувствуя, что здесь пытаются сделать это письмо как можно более невероятным, никогда не существовавшим.
— Не видел.
Совгрен, ощупав шелковые тряпки, тоже заявил:
— Ни клочка бумаги.
— А в сумочках?
— Ничего, там нет даже удостоверения личности.
— А между тем жена носила его с собой.
— В одной из этих сумочек?
— Нет. В ее собственной.
— А где же та сумка?
— Не знаю.
— Она не оставила ее дома, когда уходила?
— Нет.
— В ней было много денег?
— Несколько сотен франков.
— Тебе бы надо записать это, Совгрен.
— Записал.
— Пометь это и в отчете.
У Массомбра был вид человека, который ждет неприятностей, и он смотрел на Жанте вежливым и в то же время недружелюбным взглядом.
— Будьте уверены, что мы найдем это письмо, если только оно существует.
— Оно существует.
— Раз уж вы здесь, не скажете ли вы, есть у вашей жены родственники?
— У нее есть родители, братья и сестры.
— В Париже?
— В Эснанде, около Ларошели.
— Ты записал,
— Да. Как это пишется?
Он назвал место по буквам.
— А как их фамилия?
— Муссю… Отец — ракушечник.
— А что это такое?
— Он разводит съедобные ракушки на колышках, на берегу моря.
— Вы знакомы с ним?
— Я никогда не видел ни его, ни его жену.
— А где зарегистрирован ваш брак?
— В мэрии II округа.
— Родители не приезжали?
— Нет.
— Они были против?
— Они письменно прислали свое согласие.
— А дочь не ездила навестить их?
— Ни разу за последние восемь лет. А раньше — не знаю.
— А в Париже у нее нет родных?
— Она говорила мне, что есть брат, зубной врач. Он как будто работает где-то в окрестностях.
— К нему она тоже не ездила?
— Насколько мне известно, нет.
— И больше никого?
— Четыре или пять сестер и второй брат — все в Шарант Маритим.
— Родных надо известить относительно похорон. Вы можете взять это на себя?
Об этом он еще не думал. При слове «похороны» он нахмурился, потому что это вызвало у него мысль о тех осложнениях, которых он боялся.
— А как все это будет происходить? — спросил он.
— Что именно?
— Завтра… После того, как…
— После чего?
— Инспектор Горд сказал мне, что будет вскрытие.
— Да. Оно состоится сегодня вечером. С завтрашнего утра, после того, как вы увидитесь с начальником и подпишете кое-какие бумаги, тело будет в вашем распоряжении.
Ему было неприятно чувствовать на себе взгляды этих трех мужчин. Все трое смотрели на него, как на некий феномен, и время от времени переглядывались с видом сообщников.
Он вполне мог бы ответить:
— К чему?
Но он молчал. Этот вопрос читался, однако, в его глазах. Руки его были влажны от пота. Он ощущал себя таким же растерянным, как в тот день, когда, совершенно голый, стесняясь своего громоздкого, слишком белого тела, он стоял, осыпаемый насмешками, на осмотре в воинском присутствии.
— Вы родились в Париже?
— В Рубе.
— Стало быть, у вас нет закупленного места на каком-нибудь парижском кладбище?
Он озадаченно покачал головой.
— Это будет зависеть от вас и от ее семьи. От вас — в первую очередь, поскольку как муж вы имеете все права. Если вы позаботитесь об этом, ее могут похоронить на кладбище Иври, и в этом случае советую вам как можно скорее обратиться в похоронное бюро, которое и займется всеми формальностями. Если же семья пожелает отвезти ее в Шарант и вы дадите согласие, придется вам принять меры к транспортировке, а сейчас, летом, при такой жаре да еще в период отпусков, это будет нелегко. Боюсь даже, что, принимая во внимание состояние… состояние…