Вдовы по четвергам
Шрифт:
— Марихуана — это наркотик.
— Антидепрессант Trapaх — тоже.
Вирхиния снова попробовала залепить ему пощечину, но Хуани увернулся. Тогда она, плача, стала подниматься по лестнице. Рони налил себе виски. Хуани взял ролики и надел их.
— Ты куда? — спросил у него отец.
— К Ромине.
Они посмотрели друг на друга.
— Можно?
Рони не ответил. Хуани ушел. Рони поднялся наверх, чтобы поговорить с женой. И застал ее за обыском. Она осматривала все ящики в комнате сына, все карманы, все сумки, заглянула под кровать, перелистала все журналы и все книги, поискала и в коробках с CD-дисками, и за компьютером. Рони понаблюдал за этим и не стал ей мешать. Назавтра обыск повторился. И на следующий день — тоже.
— И долго ты еще будешь тут все перетряхивать? — спросил Рони.
— Всегда, — ответила жена.
Глава 30
Тано проверил свою электронную почту. Рекламная рассылка, приглашение на курсы «Управление предприятием в новом тысячелетии», письмо от бывшего товарища по университету, к которому тот приложил свое резюме — «на случай, если вдруг что-то узнаешь», — тоже надеялся на его связи, но Тано попросту стер письмо. Еще была экономическая рассылка, где объясняли, как Standard & Poor's вычисляет индекс кредитного риска для страны, и еще два или три ненужных послания. Ни одного ответа от хедхантеров на сообщение
Без десяти минут восемь он выключил компьютер и пошел завтракать. Тереса в халате наливала детям кофе с молоком. Завтрак всегда подавала она сама, служанка находилась поблизости на случай, если что-нибудь понадобится.
— Кто-нибудь хочет еще тост?
Ответа не было, но Тереса все равно опустила в тостер два ломтя хлеба. Потом подошла к стойке и взяла буклет. Реклама отдыха на острове Мауи, в пятизвездочном отеле, «все включено», возможна ночь в Гонолулу. Тано взглянул на буклет. Читать не стал, лишь взглянул. Голубой и зеленый.
— Попроси у своей секретарши, пусть проверит, как там на самом деле.
— О'кей.
Он положил буклет к себе в портфель.
— Было бы неплохо… да? Или можем снова поехать в Бэл-Харбор или в Сарасоту, но мне хочется чего-то нового. Сколько раз мы уже были в Майами?
Дети сели в лендровер. Тано высадил их у школы и поехал дальше, на работу. Как всегда по утрам. На противоположной стороне шоссе, по направлению в провинцию, перевернулся грузовик. «Скорая помощь», пробка на дороге, рядом с грузовиком два разбитых автомобиля, полиция, кто-то схватился за голову. Из-за любопытства тех, кто, как и он, ехали в столицу, ему пришлось снизить скорость, и в офис он приехал на двадцать минут позже обычного. Припарковал машину на улице. Он больше не заезжал на стоянку: слишком много хлопот, когда проводишь в офисе лишь пару часов. Кроме того, его место для парковки поменяли, теперь ему следовало оставлять машину в дальнем углу, рядом с трубами. И само парковочное место слишком маленькое, на стене остались вмятины от тех машин, что пытались сюда втиснуться. Тано и не пробовал. А еще был сторож компании Troost, который поднимал шлагбаум для въезжающих и выезжающих автомобилей. Он до сих пор смотрел на Тано довольно странно, не так, как раньше, но Тано боялся дать определение такому взгляду. Так что он припарковался как гость, у тротуара. Довольно далеко от входа. Закрыл машину и вошел в офис. Ровно пятьдесят восемь шагов понадобилось, чтобы дойти от входной двери до его нового кабинета. Поменьше прежнего, но вполне приличного. Выделенного ему после увольнения. Пятьдесят восемь шагов и еще чуть-чуть. Он стал считать их после того, как оставил пост генерального директора компании Troost. Раньше он ни разу за всю свою взрослую жизнь не считал собственные шаги. Только в детстве, тогда он точно знал, сколько шагов от его комнаты до любого другого места в доме. Но, став взрослым, — никогда. До последнего времени у него и без того было о чем подумать по дороге: финансовое положение компании, проведение due diligence [34] с головным офисом, прибыли, которые он принесет голландцам, и бонусы, которыми они вознаградят его за успехи. Не считая того, что по дороге он всегда встречал кого-нибудь с бумагами, которые нужно срочно подписать, с вопросом, решение которого нельзя отложить, или раздавался телефонный звонок, на который нужно ответить. Но после его увольнения все изменилось. Не в первый день и не во второй — некоторые вещи меняются медленно и постепенно. Но однажды Тано открыл входную дверь, глянул по сторонам и хотел было пройти привычный путь, но понял, что все изменилось. Пребывая на грани отчаяния, он пытался раскопать в собственной памяти, как в ежедневнике, хоть что-нибудь: какой-то нерешенный вопрос, какую-нибудь проблему, встречу, которую нужно было отменить, совещание, которое нельзя было пропустить, хоть какую-нибудь тему для размышлений. Но ежедневник оставался пустым, а люди вокруг занимались своими делами, разве что иногда здоровались или улыбались ему. Он опустил голову и увидел свои ботинки. Пятьдесят восемь шагов и еще четыре дюйма, если быть точным. Включая лестницу. Все эти последние месяцы, сидя в своем новом кабинете, он ждал, что вот-вот зазвонит телефон, кто-то войдет и скажет, что его ждут, или придет письмо по электронной почте, он снова станет кому-нибудь нужен, все равно кому. Он не раз спрашивал себя, сколько шагов он проделывал ежедневно до другого кабинета, который теперь не занимает, — до кабинета генерального директора. Должно быть, больше шестидесяти пяти, но меньше семидесяти одного. Несколько дней назад он набросал на бумаге план офиса и подсчитал приблизительное количество шагов. Но туда он больше не ходил. Потому что теперь он, как и сегодня утром, шел в другую сторону. На сорок пятом шаге располагалась дверь в кабинет Андреа, его бывшей секретарши, она сейчас разговаривала по телефону с каким-то, очевидно, очень настойчивым собеседником. Он поздоровался с ней и, так как не хотел отрывать от дел, снова опустил взгляд на свои ботинки: сорок семь, сорок восемь, сорок девять. Поэтому не увидел, что Андреа, не кладя трубку, замахала ему рукой, чтобы он остановился. Пятьдесят семь, пятьдесят восемь. У двери своего кабинета Тано открыл портфель и начал искать ключ. Перерыл бумаги. Это был небольшой плоский ключ, такие замки служат не для безопасности, а скорее для ограничения личного пространства, и у Андреа была копия. Наконец он нащупал что-то металлическое, ключ, но не успел его достать — дверь кабинета распахнулась, ударив его по лбу. Портфель упал на пол, бумаги рассыпались.
34
Букв.: обеспечение должной добросовестности (англ.) — система или комплекс аналитических и оперативных мероприятий, направленных на всестороннюю проверку законности и коммерческой привлекательности планируемой сделки, инвестиционного
— Oh, sorry! — сказал кто-то по-английски.
Дверь все еще оставалась открытой, и Тано увидел в своем кабинете троих мужчин. На письменном столе лежали бумаги. Стояли чашечки с кофе. Калькуляторы. Ноутбук. Мужчины работали. Кто-то сказал пару слов по-голландски, и остальные засмеялись. Они говорили не о нем. Они даже его не видели. Только тот, кто ударил его.
— I'm so sorry! [35]
Он наклонился, чтобы собрать бумаги, и столкнулся с Андреа, которая присела позади него и тоже складывала бумаги.
35
Я сожалею! (англ.)
— Я не успела предупредить тебя…
Голландец тоже нагнулся и стал им помогать. Они все трое сидели на корточках.
— Это новые аудиторы Troost из Голландии, и меня из головного офиса попросили выделить им кабинет.
— Nice place, [36] — сказал голландец, поднимая с пола буклет с островом Мауи и протягивая его Тано.
— Я им сказала, что у нас нет свободных кабинетов, но они настаивали, а потом позвонил адвокат, он сказал, что когда они с тобой договаривались, речь шла о паре месяцев, а уже прошло больше года… твои бумаги в коробке… Если тебе надо куда-нибудь позвонить, могу пустить тебя за свой стол. Без проблем.
36
Чудесное место (англ.).
— Nice place, — снова повторил голландец, все еще державший в руке буклет.
Глава 31
Впервые супруги Льямбиас пригласили к себе в гости Уровичей вскоре после того, как Вето Льямбиас узнал, что Мартин сидит без работы и у них серьезные проблемы с деньгами. Они позвали их на асадо из козленка, которого хозяин дома специально для этого случая велел привезти из деревни. Уровичи были точны: ровно в половину десятого они позвонили в дверь одного из самых больших и заметных домов в Лос-Альтосе: с двумя колоннами у входа, мраморной лестницей напротив застекленной двери, балкончиками у каждого окна. Козленка готовил приглашенный повар, а две служанки весь вечер что-то подавали на стол, что-то уносили с точностью артистов, которые играют свою роль уже не первый сезон.
— Марио — просто чудо, — сказал Бето, указывая на человека у жаровни. — За пятьсот песо он приготовит мясо, какого ты не едал никогда в жизни, а тебе даже с углем возиться не придется, так ведь, Марио? — И Льямбиас поднял свой бокал, собираясь произнести тост. — Пусть каждый из нас делает то, что у него лучше всего получается, правда? — В этот раз он чокнулся с Мартином.
За первым приглашением последовали другие, не менее впечатляющие, по разным поводам, разного уровня и в разные места. VIP-ложа на матч Кубка Дэвиса, полеты на парадельтаплане, концерт какого-то иностранного певца, выходные в Пунта-дель-Эсте. [37] Мартин не был уверен в том, что следует принимать такие приглашения, ведь они не смогут ответить чем-то подобным, но Лала настаивала: «Нужно позволять себя любить», и потом, от этих поездок у нее сильно улучшалось настроение, так что в конце концов он стал соглашаться, почти не споря. Все выглядело так, будто Уровичи на какое-то время вообразили, что в их жизни ничего не изменилось, наоборот, их дела хороши как никогда. Через несколько месяцев эти две пары стали настолько близки, что казались частью одной большой семьи. Дети Льямбиасов уже выросли и жили отдельно от родителей, но те всегда с легкостью принимали у себя детей Уровичей. Обязательно находилась какая-нибудь прислуга, которая присматривала бы за ними. Или их могли оставить в специально оборудованной комнате с телевизором и видеомагнитофоном, чтобы не беспокоили взрослых.
37
Пунта-дель-Эсте — курорт на юге Уругвая.
Три или четыре месяца эти пары ужинали вместе по понедельникам, ходили в кино по пятницам, а вечерами в субботу собирались в домашнем кинотеатре у Льямбиасов, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм. Порознь они проводили лишь вечер четверга, когда Мартин шел в гости к Тано, а Лала вместе с остальными «вдовами по четвергам» отправлялась в кино.
В одну из таких суббот Лала принесла фильм, который ее попросил достать Вето, — «Последнее танго в Париже». Она о нем что-то когда-то слышала, но раньше не смотрела. Ей стоило большого труда добыть видеокассету: в «Блокбастере» ее не оказалось, а в окрестностях поселка было не так уж много видеопрокатов. Пришлось ехать в Сан-Исидро. Она не знала ни режиссера, ни актеров — лишь название. И по картинке на обложке фильм показался ей старым и вышедшим из моды. Но это была просьба Вето. Он сам позвонил ей на сотовый: — Спасай, Лала, сегодня я должен посмотреть именно его.
А Льямбиасы обычно были к ним так внимательны, что она не могла подвести их. Дорита появилась в комнате, когда Бето запускал фильм. Подошла к нему и поцеловала. Этот поцелуй длился дольше, чем обычно, и Лала почувствовала себя неловко. Они с Мартином никогда не целовались на людях, хоть были на десять лет моложе и жили в браке гораздо меньше. Никто из их друзей на публике не целовался. Они смотрели фильм, сидя на большом диване: Лала с краю, Бето рядом, очень близко от нее, хотя на диване было полно свободного места. Мартин дремал в кресле позади, а Дорита постоянно бегала на кухню и обратно. Подавала кофе, печенье, еще кофе, ликеры. Было ясно, что фильм ей был неинтересен или она помнила его наизусть. Тем временем на экране Марлон Брандо занялся своей подружкой. Лала не ошиблась, когда решила, что фильм довольно старый — картинка была нечеткой, смотреть трудно. Бето все больше откидывался на спинку дивана и все сильнее прижимался к Лале. Когда он комментировал происходящее на экране, то чуть отрывал голову от спинки и, опираясь рукой на ногу Лалы, заглядывал ей в глаза. Она не слышала, о чем он говорит, но чувствовала, как он трогает ее ногу. Затем он положил руку ей на бедро и не стал убирать. Лала не шевелилась, она чувствовала тепло ладони Бето у себя на бедре и ждала, что будет дальше. Когда он стал ее гладить, Лала напряглась и попыталась отодвинуться, но Бето удержал ее и заглянул в глаза. Лала не отвела взгляда, поскольку просто не знала, что сказать. Она не хотела устраивать скандала в присутствии своего мужа и подумала, что взгляд ее достаточно красноречив. Но, похоже, это было не так, потому что Бето улыбнулся, не сводя с нее глаз, опять положил руку ей на колено и начал медленно поднимать к бедру. Дорита, которая вроде бы все время отсутствовала, вдруг принесла стул и села напротив них, закрыв спиной экран. Она улыбнулась им, придвинулась чуть ближе и стала гладить Лалу точно так же, как и ее муж. Лала вскочила, словно ее подбросило пружиной, и отошла к окну. Она не осмеливалась ни взглянуть на хозяев, ни закричать, ни выбежать из комнаты. Она могла лишь смотреть в окно. И наконец оглянулась. Дорита и Бето страстно целовались на диване, там, где раньше сидела она. Мартин все еще спал в кресле.