ВДВ. С неба — в бой
Шрифт:
В Фергане я уже находился четвертый год и тоже немного приспособился к жаре. Самое главное — с утра не пить воду, а если сорвался, будешь пить, пить и не утолишь жажду, а соблазн сорваться был. Каждое утро где-то часам к десяти в военный городок к магазину военторга привозили бочку с прохладным и до того вкусным морсом, что в жару не было сил затормозить себя и волей-неволей иногда кружку выпивал. Вкуснее того напитка за всю службу испробовать не пришлось. А раз выпил, как будто бы стоп-кран сорвал, и понеслось. Всю дорогу хочется пить. Вот и пьешь, а вода только потом выходит. Свой обеденный перерыв (летом жена с сыном уезжали в Ленинград на родину тестя или на Украину — родину тещи) я старался проводить в полковом бассейне. Бассейн был единственным в городе, и желающих попасть было хоть отбавляй, но городок был закрытой зоной. Бассейн для солдата — верх блаженства. До десантников в Фергане дислоцировалась школа младших авиаспециалистов по обслуживанию бомбардировщиков «Ил-28». Так вот отец моей жены, полковник Дмитриев, и был начальником этой школы. Под его руководством и велось строительство этого самого бассейна. Однажды в горах при проведении учебного полета разбился бомбардировщик. Как в таких случаях водится, приехала комиссия, ее возглавлял командующий ВВС Туркестанского военного округа, генерал Каманин. У Каманина было стрессовое состояние, но он с группой офицеров пошел в горы. Сердце не выдержало большой нагрузки, и он на руках подчиненных умер. Врач, бывший с ними, помочь ничем не смог. Вскорости некоторые факультеты школы расформировали, а другие перевели в центральную часть Советского Союза.
В городе было озеро, но народу там всегда тьма. Контроль за состоянием качества воды практически не осуществлялся. Раз в месяц набросают в воду хлорки, вот и вся профилактика.
В одну из пятниц на служебном совещании командир дивизии, а им уже стал генерал Добровольский (генерал Калинин к этому времени уехал в одну из стран Африки военным советником), довел до офицеров информацию. В середине сентября нас снова проверяет комиссия из ВДВ. Командующий по телефону предупредил, что его офицеры в дивизии проверят все от и до. Поэтому к проверке надо начинать готовиться не завтра, а сегодня. «Житульский, за моей подписью в полки и отдельные части подготовь телеграмму о предстоящей проверке». До этого Жигульский был командиром чирчикского полка, говорили о его крутом нраве. От услышанной информации мы были не в восторге.
Сразу же после совещания шеф мне говорит: «Пойдем в роту, по пути зайдем в нештатную разведроту полка». Ротой командовал Обручнев, он оказался на рабочем месте. Пантюшенко перед началом разговора отчитал его за внутренний порядок, затем перешел к существу вопроса. Обручнев дал слово, что рота проверку сдаст на «отлично». «Дай бог», — сказал шеф и пожелал разведчикам удачи. В дивизионной разведроте нас уже дожидался Чередник с офицерами. Пантюшенко, не тратя время на пустые разговоры, сразу приступил к составлению плана: что надо в роте сделать за оставшиеся до начала проверки дни.
В один из осенних дней на аэродроме приземлился самолет, прилетело высокое начальство из Москвы. Часа через два штаб дивизии наводнили генералы и офицеры командующего ВДВ. В кабинет зашел начальник разведки ВДВ, полковник Борисов, он нам был знаком по прошлому году. Игорь Григорьевич представился ему, а за ним поочередно и мы. Борисов выслушал доклад Пантюшенко о положении дел в разведывательных ротах дивизии, но, чувствовалось, его больше интересовало состояние дел в дивизионной разведроте. Кто командир роты, укомплектованность роты офицерами, сержантами и специалистами? Оно понятно, полковые роты проверялись по плану проверки полков, а дивизионная рота по плану начальника разведки ВДВ. В этот же вечер московский шеф посетил роту, побеседовал с офицерами и солдатами. По мнению Пантюшенко, московский начальник остался доволен встречей с разведчиками. Беседу с солдатами он вел ровно, как и полагается начальнику высокого ранга. Борисов как руководитель разведки ВДВ нам понравился.
Проверка, как правило, начиналась со строевого смотра частей и спецподразделений дивизии. На смотре можно было, если повезет, заранее получить благосклонное отношение комиссии, но не ко всем подразделениям, а только к тем, кто отличился при прохождении торжественным маршем с песней. Разведчикам удалось обратить на себя внимание Маргелова. По окончании строевого смотра командующий войсками объявил благодарность дивизионным разведчикам и саперной роте полка. Эта благодарность была задатком для получения подразделением высокой оценки. На следующий день разведчики должны были держать экзамен по огневой подготовке. Выехали на стрельбище заранее, чтобы организационно получше подготовить к проверке. Пока ожидали приезда Борисова, еще раз все необходимое по теории повторили. Нас предупредили, чтобы не было лишних боеприпасов. Напомнили не менее важный вопрос при стрельбе — соблюдение мер безопасности. Шеф поручил мне контролировать готовность смен к стрельбе и организацию занятий в тылу огневого рубежа. Наконец показался «газик» проверяющего. Пантюшенко доложил ему о готовности разведчиков к стрельбе. Полковник Борисов, так было принято, напомнил о соблюдении мер безопасности при стрельбе и пожелал отличных результатов. Его слова словно легли богу в уши. Разведчики стали уверенно поражать все цели. Об этом непрерывно сообщал репродуктор на центральном пульте. На своем участке работы я оказался помощником проверяющего. Все шло гладко, но вот черт на стрельбище принес начальника штаба дивизии. Он подошел к стоявшим неподалеку в готовности к стрельбе сменам, начал их экзаменовать по правилам стрельбы, условию выполнения упражнения, другими словами, портить перед стрельбой солдатам и офицерам настроение. Тем более что он это делал в строгой и резкой форме. В конце концов теория ему надоела, он перешел к практике, стал пересчитывать патроны. Надо же было случиться, что у одного разведчика оказался лишний патрон. Конечно, я готов был от стыда провалиться в этот момент сквозь землю. Хотя эта смена еще мною не была проверена. Что здесь началось! Он кричал на меня: «Да я тебя, да ты у меня вылетишь со штаба дивизии, как пробка из бутылки, объявляю тебе служебное несоответствие». Затем стал орать на солдата, пригрозил ему губой и двойкой за стрельбу. Хотя солдат только еще собирался идти на огневой рубеж. Хорошо, что в это время объявили сигнал «к бою», Жигульский отстал от меня и направился к полковнику Борисову. В подавленном настроении пришлось продолжить работу, но сейчас я стал выворачивать карманы у разведчиков, чтобы там случайно не завалялся лишний патрон. Рота уверенно отстреляла на «отлично», в том числе офицеры, которые первыми задавали тон подчиненным. Жигульский еще немного поколобродил по стрельбищу, затем сел в машину и укатил. Пришлось шефу рассказать про конфуз. Пантюшенко был удивлен: «А Жигульский мне ничего не сказал. Ладно, не переживай». Старшие офицеры знали характер начальника штаба, все его высказывания в бытность командиром полка в адрес подчиненных офицеров на служебном совещании или на построении полка. Все же однажды начальник штаба нарвался на неприятный разговор. Как-то на служебном совещании офицеров управления дивизии Жигульский в подобном тоне повел разговор с фронтовиком, начальником связи артиллерии дивизии, майором Маркаровым. Вот здесь начальнику штаба дивизии пришлось выслушать в свой адрес достаточно. Маркаров встал и давай Жигульского стругать: «Товарищ полковник, здесь вам не офицеры полка, что вы себе позволяете. Я старше вас, прошел войну, меня начальники на фронте не оскорбляли так, как вы сейчас. А вы войну только по книжкам знаете». Мы видели на лице Жигульского полнейшее смятение, тем не менее это пошло ему на пользу, он стал вести себя по-другому, по крайней мере со старшими офицерами.
Через год у меня с Жигульским произошел еще один нелицеприятный разговор. По характеру он чем-то напоминал Жукова. В начале семидесятых вспыхнула война между Индией и Пакистаном за Восточный Пакистан. В свое время Англией умышленно этот регион был разделен на два государства. Открытые источники и пресса рассказывали о том, как разворачивались боевые действия в том регионе. Я, ежедневно просматривая прессу, взял да нарисовал схему начала развития боевых действий, а потом ежедневно ее дополнял. Где-то через неделю получилась интересная, наглядная схема. Обратил на нее внимание мой шеф. Слух о схеме прошел по штабу дивизии, многие офицеры ради любопытства стали заходить в кабинет. Узнал об этом и полковник Жигульский. Мы занимали огромный кабинет на две службы. Вместе с разведчиками трудились и связисты. Разведчики и связисты всегда дружили между собой. В один из дней в кабинет зашел Жигульский и говорит мне, ну давай, показывай, что ты здесь нарисовал. Я стал ему рассказывать, придерживаясь методики доклада Пантюшенко. К моему удивлению, он и Присутствующие офицеры слушали меня очень внимательно. Но стоило мне намекнуть на дружественные отношения с Индией, как Жигульский сразу преобразился и стал меня упрекать в политической близорукости. Я почувствовал себя неловко среди офицеров, не знал, как правильно поступить в этой ситуации. Единственное, что пришло мне в голову, — взять схему, скомкать ее и выбросить в мусорную корзину. Он еще больше разошелся: «Пантюшенко, разберись со своим помощником», — и вышел из кабинета. Офицеры меня поддержали, осудили его хамское поведение, но, самое главное, меня поддержал шеф. На следующий день начальник штаба вызвал к себе шефа и дал ему задание: «К очередному служебному совещанию подготовить информацию о вооруженном конфликте между Индией и Пакистаном для офицеров штаба». Я приготовил схему во всех цветах, а Пантюшенко очень интересно рассказал офицерам о развитии боевых действий. Начальник штаба дал высокую оценку моему шефу. Я, в свою очередь, подумал, ну и стоило же начальнику штаба меня прилюдно за мою же инициативу хаять, но ведь не зря говорят, что любая инициатива наказуема. Вот так и со мной случилось.
Позднее началась в дивизии напряженная и долгая подготовка к сбору командующего ВДВ. Над созданием учебно-материальной базы трудилась вся дивизия, и не один месяц. Были назначены подразделения, которые будут проводить учения, показательные занятия. Дивизионные разведчики готовили показное занятие по захвату склада боеприпасов и пусковой установки «Першинг». По замыслу, бойцы должны были десантироваться непосредственно на объект с высоты сто метров без запасного парашюта. Когда у личного состава спросили: «Вы согласны совершать прыжки с такой высоты без запасного парашюта?», — все в один голос ответили: «Да». Уже накануне сбора разведчики совершили по три прыжка с предельно малой высоты. Когда покидаешь самолет и смотришь на землю, видны даже маленькие камушки. Иногда стропы парашюта раскручивались почти до самой земли. С самого утра перед началом сбора все объекты были готовы к показу. Вокруг объектов и прохаживались часовые, переодетые в иностранную форму. Кругом указатели на английском языке. Как только руководящий состав собрался на смотровой площадке, с аэродрома взлетели шесть самолетов «Ан-2». Три взяли курс на склад боеприпасов, а три — на стартовую установку «Першинг». Лету до объекта не более двух минут. Самолеты прошлись очень низко, и три десятка разведчиков через минуту с трех сторон дружно атаковали объект. Дым, стрельба, грохот — все входило в расчет. Захват пусковой установки проходил немного дальше, из-за дыма, пыли действия разведчиков были недостаточно хорошо видны руководству, но десантирование на объект наблюдалось хорошо. Военные операторы момент десантирования и учебный бой снимали на камеру, но куда и кому ушел отснятый материал, неизвестно. За смелые и решительные действия разведчики заслужили благодарность Маргелова. Прыжок со ста метров без запасного парашюта с оружием — своего рода подвиг. Где-то недели через две по просьбе Блоножко, командующего ТуркВО, в дивизии были повторно проведены показательные занятия для командиров полков, дивизий округа, но в несколько усеченном виде. После занятий один из командиров дивизии, отвечая на вопрос Белоножко, что нового он увидел на занятиях, сказал: «Если бы все это мы увидели в кино, то вряд ли кто-нибудь поверил, что такая база может быть создана в обычной дивизии, а десантники могут показывать такую высокую выучку». Через несколько дней мы узнаем новость — генерал Добровольский уезжает командовать Тульской дивизией. У него неполадки со здоровьем из-за местного климата, особенно весной, когда цветет акация. К нам прислали полковника Колесова. Прошло пару месяцев, ему присвоили генерала. Одновременно с присвоением ему звания в дивизию нагрянула инспекторская проверка министра обороны. Проверка оказалась достаточно тяжелой в психологическом плане. Если с полковником из штаба ВДВ можно было поговорить, то эти товарищи в полном смысле этого слова боялись всего, в разговоры с нами не вступали. Ничего, кроме инструкций, они не признавали. Новый командир дивизии в процесс проверки не вмешивался, да и помочь ничем не мог. Вся организация и работа по подготовке подразделений к проверке легла на плечи офицеров штаба дивизии и командиров частей. Несмотря на все трудности, дивизия проверку сдала на «хорошо», что еще выше подняло ее авторитет в Воздушно-десантных войсках.
Через несколько месяцев по указанию со штаба ВДВ офицеры штаба дивизии стали готовить ошский полк для участия в совместном учении с войсками Среднеазиатского военного округа. Наш полк должен был после десантирования захватить и уничтожить ракетный дивизион условного противника. Реально эту цель обозначал ракетный дивизион танковой дивизии. Было решено полк десантировать на четыре площадки приземления и одновременно окружить ракетный дивизион. За несколько минут до десантирования к смотровой трибуне подъехал командующий округом генерал армии Лященко. Через минуту на горизонте показалась колонна самолетов, которая стала на глазах расходиться, чтобы выбросить десантников на указанные площадки. Прошло несколько секунд, и вдруг все небо покрылось раскрытыми куполами парашютистов. Приземлившись, десантники мгновенно вышли на свои направления для атаки и взяли в кольцо ракетный дивизион. Генерал армии, впервые наблюдавший за дерзкими действиями десантников, был в восторге и от души поблагодарил командование дивизии за новаторство при организации захвата подвижных целей в тылу противника, а личному составу полка поставил отличную оценку. Колесов поблагодарил нас за подготовку полка к десантированию и выполнению задачи в тылу противника.
На следующий день мы самолетом возвратились в Фергану. Прямо к трапу подъехал автобус, который доставил нас в штаб. По прибытии доложил Пантюшенко, как проходило учение, как действовали разведчики, какую оценку объявил командующий округом. Он мне тоже новость сообщил: «Чередник убывает в Чирчик на должность комбата. Кого будем ставить на должность командира роты?» В разговор вмешивается Воронин, старший помощник начальника разведки: «Агузарова, несмотря на то, что он связист. Он обладает своеобразной хозяйственной жилкой, чего сегодня многим не хватает. Думаю, у него все получится. Миша, а как ты думаешь?» — «Я за то, чтобы Вадим был ротным». — «Ладно, уговорили. Валера, пиши комдиву представление на Агузарова». Через несколько дней шеф представил Агузарова личному составу роты как нового их командира. Поскольку мы с Агузаровым оставались друзьями, я довольно часто вместе с ним выезжал в учебный центр для организации полевых занятий. В дальнейшем он стал большим мастером по внедрению новшеств в организацию и проведение полевых занятий.
На одном из полевых выходов мы с Вадимом пытались разговорить шефа, просили, чтобы он рассказал про войну, в которой участвовал. Сразу после освобождения Харькова он семнадцатилетним пацаном ушел на фронт. Его прикрепили вторым номером к опытному пулеметчику, дяде Пете, который воевал уже не первый год, и его грудь украшали награды. Пулемет был знаменитый «максим». Вот дядя Петя и давал уроки молодому солдату. Игорь понял, что это не такая уж и сложная машина, быстро изучил материальную часть пулемета. А вскоре он уже принимал участие в боевых действиях, Такой боевой эпизод запомнился ему на всю жизнь. В один из дней оборонительных действий пулеметный расчет прикрывал левый фланг роты. Соседняя рота по условиям местности занимала ротный опорный пункт на значительном удалении, и локтевого взаимодействия с ней не было. Немцы после нескольких неудачных атак все же нашли большой промежуток между ротами и устремились в него, чтобы зайти в тыл батальона. Однако действия противника своевременно были обнаружены пулеметным расчетом. Прицельный огонь из пулемета вынудил их залечь, а затем отползти на исходную позицию. Немцы засекли позицию пулемета и усилили обстрел, затем повторили атаку, но огонь пулемета выкашивал немцев из наступающей шеренги, и они опять отошли. Через некоторое время был убит дядя Петя. Игорь на какие-то доли секунды растерялся, но взял себя в руки и начал действовать. Сначала оттащил убитого от пулемета и занял его место. Немцы воспользовались молчанием пулемета, быстро поднялись в атаку. Игорь остался один на один с противником, но не дрогнул перед лицом угрозы, он тщательно прицелился и нажал на спуск. Длинная очередь, как косой, скосила несколько фашистов. Остальные в растерянности заметались, но попадали под прицельный огонь пулеметчика. Отлежавшись, немцы предприняли еще одну атаку, но меткий огонь из пулемета сорвал и эту атаку. Оставшиеся в живых немцы бросились к своим. В этом бою семнадцатилетний Игорь выдержал, может быть, самый главный в своей жизни экзамен. Комбат позже ему скажет: «Сынок, ты сегодня совершил подвиг». За этот бой он был награжден медалью «За отвагу». Потом у него будет еще много орденов и медалей. Шеф еще рассказал, как с товарищем в бою пленили власовца, это было уже в Венгрии. Власовец не хотел сознаваться, кто он, прекрасно понимал, что у советского солдата ненависти к нему больше, чем даже к немцам, но его опознали наши женщины, которые были насильно вывезены на принудительные работы в Европу. Они пытались его побить. Дело в том, что он когда-то конвоировал их на работу к одному местному помещику и вел себя недостойно, хотел изнасиловать девушку. Комбат, когда власовца привели на командный пункт батальона, сказал: «До командира полка идти далеко, отведите его в ближайший овраг и расстреляйте». Больше мы от своего шефа о войне не слышали. «Все, идите отдыхать, завтра рано вставать», — и выпроводил нас из палатки.