ВДВ. С неба — в бой
Шрифт:
На следующее утро за мной заехал Рустам, и мы поехали в казарму, где располагался батальон охраны морского побережья. Комбат нас уже ждал и Рустаму доложил почти по-военному, по всей видимости, долго тренировались, но получилось. Около казармы раньше был какой-то пансионат, в строю человек шестьдесят, это все, что имел батальон. Люди разного возраста, и молодые, и старые, но их сплотило одно — желание учиться военному делу и победить. Профессии разные — учитель, служащий, повар. Помощниками у меня были два офицера из полковой разведроты, их я выбрал сам по старой привычке, любил работать и доверять именно разведчикам. Место для занятий выбрали в районе стартовых позиций бывшего зенитно-ракетного дивизиона. Дивизион с ракетами ушел, остались бункеры, коммуникации, которые были разграблены местными жителями. Вот на этом брошенном пространстве и начали мы обучать абхазов науке побеждать, а именно действиям солдата на поле боя. Комбат и Рустам были рядом с нами. Интересно видеть ротных в звании полковника, а комбата — майором. Ну точь-в-точь как в афганской армии, когда комдив капитан, а командир комендантской роты — полковник.
Занятия проводили, как в армии: показ, затем следовали тренировки. Учитывая возраст, чаще делали перекуры, но роптаний на нагрузки с их стороны не было. Поначалу с ними были проблемы, а как же, кавказцы — народ гордый, ложиться на землю перед товарищами зазорно, и все норовили при перебежках изготовиться к бою на корточках или с колена. Вынужден был народу сказать: «С такой изготовкой вы уже один раз получили от грузин, постарайтесь второй раз на одни и те же грабли не наступать». Приходилось выдвигать жесткие условия, помогло. Некоторым приходилось наступать
Два раза в неделю они выполняли упражнения из стрелкового оружия там же на берегу моря, только огонь вели в сторону моря. В батальоне был один «АГС-17». Занимались мы с абхазами до обеда. Затем часть ополченцев уходила домой, остальные несли боевую службу, охраняя участок побережья. Оружие всегда было при них, и за все время, которое я находился в Абхазии, не слышал, чтобы кто-то нарушил меры безопасности при обращении с оружием. К обеду нас приглашали в дом, где заранее готовили для нас, «преподавателей», обед. Всегда на столе мамалыга, всякая всячина и, конечно же, вино красное и белое. Как-то было негоже пить полковнику с лейтенантами за одним столом, поэтому я им предлагал на выбор бокал белого или красного вина — и точка, ни грамма больше. Правда, закрывал глаза на то, что им после обеда с собой давали вино. Мне нравилось бывать в гостях у родителей Рустама. У них был огромный дом и двор, посреди двора росла старая лавровишня. Рядом с деревом красивый резной стол и стулья. Сидишь под этим деревом, и настроение улучшается. Мать Рустама мне всегда напоминала, что здесь часто бывал Шеварднадзе, когда был первым секретарем ЦК Грузии, и тут же начинала его ругать на чем свет стоит за то, что творится сейчас. Да, в советское время на Кавказе люди жили намного лучше, чем в средней полосе, и все за счет дотаций, которые выделяло правительство. Недели через две к занятиям подключили еще одну большую группу людей, и с ними стали проводить занятия по той же методике. Медленно, но все увереннее абхазы стали действовать на поле боя, да и уровень огневой подготовки заметно вырос. Начались вопросы, когда же пойдем на штурм Сухуми? Сами по себе абхазы, как я понял, народ расчетливый. Я с ними проводил занятия, значит, человек нужный, у меня в номере было вино белое, красное, грецкие орехи. У остальных офицеров нашей группы этого не было. Мы жили в санатории, за проживание и питание платили деньги, за счет этих денег санаторий и существовал, а военного народа проживало много. Каждое утро, когда я уезжал на занятия, ко мне в номер приходил абхаз, естественно, с разрешения дежурной, выливал вчерашнее старое вино, наливал новое, приносил орехи и фрукты. Ежедневно после ужина ко мне заходили товарищи и наливали себе в графины на выбор любого вина. На следующее утро все заново повторялось. Разведчики мне в номер принесли телевизор, вечером смотришь «Новости», нальешь бокал белого или красного вина и потягиваешь в свое удовольствие. Позднее начинает заходить народ, просить вина. Вина было так много, что его смог бы выпить только монах-отшельник из романа Вальтера Скотта «Айвенго». Иногда проснешься ночью, по всей гостинице был слышен тихий стук, словно дятел долбит дерево. Это офицеры, прапорщики, некоторые жили с семьями, кололи грецкие орехи.
Однажды Чиндаров пригласил меня и Рудюка к себе и поделился своими соображениями. Давайте для абхазов подготовим и проведем показательное занятие, но местность нужно выбрать вроде той, что перед Сухуми с нашей стороны. Нашли такой же обрывистый берег, похожее русло реки. Уточнили все моменты с авиацией, артиллерией, с подразделениями абхазов провели несколько тренировок по форсированию водной преграды и преодолению крутого берега. Во время тренировок обратил внимание на одного молодого чеченца, товарищи звали его Шамиль. Он всегда был в разгрузочном жилете защитного цвета, ко всему проявлял интерес, задавал много вопросов и что-то записывал в записную книжку. Шамиль был командиром чеченского батальона, который насчитывал от силы человек восемьдесят. Это был Шамиль Басаев. По стечению обстоятельств получилось так, что мы как бы способствовали его военному образованию как будущего главаря сепаратистского движения в Чечне.
Накануне показательного занятия, или генеральной репетиции для абхазов перед штурмом Сухуми, мы в узком кругу обсудили еще раз вопросы взаимодействия и меры безопасности. Утром к месту проведения занятия подъехал Ардзинба со своей свитой, о чем-то поговорил с Чиндаровым, и началось шумовое представление. Первой заработала авиация, ее сменила артиллерия, и только потом вперед пошло ополчение на правом фланге наступающих — небольшая группа из химвзвода полка, которой руководил начальник химической службы ВДВ Зайцев, выстрелила из огнеметов «Шмель». Весь берег был в огне и дыму, смотрелось это со стороны очень впечатляюще. После занятий ополченцы еще долго обсуждали между собой то, что они увидели. Это придало им еще больше уверенности, и к занятиям они стали относиться еще прилежнее. Погода с каждым днем была все лучше и лучше, солнце припекало сильнее. В один из выходных дней решил пойти на море, немного позагорать. Отдыхающих на пляже заметно прибавлялось. Развалился на топчане, читаю газету и слышу голос Чиндарова: «Михаил Федорович, не будете возражать, если устроюсь рядом?» — «Нет, не буду». С ним был генерал Тиндитников, заместитель командующего воздушной армии. В Гудауте Тиндитников возглавлял оперативную группу ВВС и сам ежедневно в небе выписывал замысловатые пируэты на «Су-25». «Хороший сегодня день», — говорит мне Чиндаров. — «Александр Алексеевич, это пароль или намек? Кстати, у меня в номере есть вино и красное, и белое». Генералы переглянулись и в один голос: «Мы не возражаем, и красное, и белое пойдет в такой чудесный день, да еще на берегу моря». — «Тогда я мигом туда и обратно». Мы с Чиндаровым были в дружеских отношениях еще по Афганистану, где часто бывали на боевых действиях. По возвращении в Союз продолжали поддерживать отношения. Приходилось по службе бывать в его полку, всегда старался помочь советом, и не только советом. Затем он стал комдивом, но моя помощь ему по-прежнему нужна была.
Возвратился я мигом, принес два графина вина и фрукты. Лежим, отдыхаем, вспоминаем службу и Афган тоже. Как мы с Чиндаровым ветреной, холодной, темной ночью верхом на танке, закутанные в одеяло, вели группировку в новый район боевых действий. Затем Тиндитников меня спросил: «У вас есть брат в ВВС?» — «Да, служит в Смоленске, летает на «Су-27». — «Эта фамилия почему-то у меня на слуху, где-то с ним встречался. Вернемся с моря, позвоним в Смоленск, брату». Вернулись с моря, зашли к генералу в номер, он быстро по своим каналам дозвонился до командира полка, а брат в это время был у него в кабинете или в классе предполетной подготовки, точно уже не помню. Одним словом, брата пригласили к телефону, и мы, находясь с ним друг от друга за тысячи километров, смогли спокойно поговорить. Владимир служил в боевой части, заместителем командира полка. Младший брат всегда интересовался армией. После окончания десятилетки поступил в Черниговское высшее летное военное училище. Через четыре года ему вручили лейтенантские погоны. За время службы Владимир, как и все военные, сменил не один гарнизон, Пришлось послужить и за границей. Последнее место службы — Смоленск. Подросли сыновья. Старший Андрей окончил академию ПВО Сухопутных войск в Смоленске. Вместе с лейтенантскими погонами получил назначение в Калининград, но было смутное время, делалось все, чтобы лейтенанты не были нужны Родине. Комбриг собрал молодых лейтенантов и с горечью говорит: «Парни, берите на руки личные дела и пытайтесь самостоятельно найти себе работу, возможно, вы еще кому-то нужны». Приехал сын к отцу, так, мол, и так. Жаль стало сына, учился, учился и стал для армии ненужным балластом, а парень хотел служить. Ругнулся отец на бардак в стране и армии. После института со свободным дипломом еще как-то можно помотаться в поисках работы по душе, а в армии это негоже. Увольняйся, сын. Нашел себе Андрей работу, не то чтобы по душе, но по крайней мере деньги платят регулярно, и больше, чем в армии. Младший, Алексей, поступил в Рязанское десантное училище. Ну, думаю, племянник продолжит династию Скрынниковых в Воздушно-десантных войсках. После окончания училища служил в Наро-Фоминске. Служил не хуже других. Присвоили старшего лейтенанта. Часто приезжал ко мне в гости. Говорил ему: «Племяш, до академии тебя доведу, а там будешь пробивать себе дорогу самостоятельно». В общежитии он получил небольшую комнатку, но свою, что немаловажно для молодого лейтенанта. Родители помогли ее обставить. Время было неспокойное, Чечня, черт бы ее побрал, тревожила родителей, беспокоился вместе с ними и я. К этому времени Псковская дивизия была укомплектована контрактниками, и стали «скобари» менять сами себя в Чечне. Через пару лет у Алексея появилась апатия к службе, он чаще стал поговаривать об увольнении из армии и в конце концов уволился. Его увольнение настроение ни брату, ни мне не улучшило. После разговора по телефону с братом поблагодарил генерала и ушел к себе в номер, как сказал бы народ, «доотдыхать». Около номера меня ожидали друзья, товарищи с пустыми графинами и со словами: «Ты помнишь, какой сегодня день?» — «Воскресенье». — «Правильно, наливай».
После выходного дня занятия с абхазами продолжились. Усиленная подготовка абхазов скоро не стала тайной для грузин, не стало тайной и то, кто им помогает. В один из дней они решили поквитаться с нами или, по крайней мере, сильно напугать.
Как всегда после напряженных занятий, решили в гостинице немного отдохнуть. Я был уже в номере, когда послышался нарастающий гул приближающегося самолета. Самолеты здесь летали и днем и ночью, и мы на это не обращали особого внимания. Через несколько секунд над гостиницей с грохотом пролетел реактивный самолет. Что-то уж очень низко летит, подумал я. Вдруг раздался сильный взрыв, за ним второй, здание вздрогнуло, погас свет. Несколько секунд стояла мертвая тишина, затем стал нарастать шум людских голосов. Мы, словно по команде, застегиваясь на ходу, выбежали на улицу. Около проходной собралась большая толпа, они посылали проклятия всему грузинскому народу. Кто-то из свидетелей стал рассказывать, откуда вылетел самолет и где он сбросил одну, а затем вторую бомбу. Первая предназначалась нам, офицерам, но упала за гостиницей, метрах в восьмидесяти, в огороды. Вторая упала недалеко от военного городка. От бомбежки пострадала женщина и был ранен прапорщик. Быстро загрузились в автобус и поехали к штабу полка. Подъезжая к штабу, видели, как приземлялся «МиГ-29», поднятый вдогонку за грузинским «Су-25», но тот по Кодорскому ущелью успел уйти в сторону Вазиани на свой аэродром.
Одним словом, грузин страху на нас нагнал. Мы стали думать, как впредь подобного не допустить. Начальник ПВО Голубков организовал пост ПЗРКа прямо на крыше гостиницы и стал разбираться, почему радиотехнический пост проморгал подлет грузина. Оказалось, сегодня наш вертолет отвозил продукты для батальона в Сухуми, и, когда тот возвращался в Гудауту, грузин к нему пристроился и незамеченным преодолел зону, просматриваемую радаром, а затем сделал свое черное дело и безнаказанным вернулся домой. Когда Чиндаров об этом случае доложил Подколзину, командующему ВДВ, тот приказал Голубкову в Москву не возвращаться, пока не собьет грузина. В мае из ПЗРКа в горной местности все же был сбит грузинский «Су-25». Радиотехнический пост и зенитно-ракетный дивизион в Гудауте был от какой-то мотострелковой дивизии, и, на наш взгляд, они не были профессионально подготовлены к обнаружению и уничтожению воздушных целей. В этом я лично убедился, когда они пустили ракету и промахнулись по цели. Это произошло в мое дежурство, проверил связь, доложил своим в Москву о том, что заступил на дежурство. Сижу за столом, а чтобы не клевать носом, стал готовить схему очередного занятия с абхазами. Около полуночи раздался телефонный звонок, докладывает офицер радиотехнического поста. Воздушная цель вошла в зону обнаружения. Звоню абхазам, ваши летательные объекты в воздухе есть? Небольшая пауза, слышны разговоры, и потом следует ответ: наши летательные аппараты на земле. Докладываю Чиндарову, так и так, пост ведет цель, абхазов в воздухе нет. «Михаил Федорович, давайте команду на пуск». Командую пуск. Через несколько секунд недалеко от штаба раздалось пронзительное шипение ракеты, выпущенной по цели, которая стремительно ушла в ночное небо, чтобы через секунду-другую озариться яркой вспышкой в темноте. Считаю про себя, а взрыва все нет и нет. Звоню на пост: в чем дело? Слушаю оправдание, цель вошла в зону обнаружения, но не в зону поражения, мы поспешили с пуском, и ракета прошла мимо цели. Позвонил Чиндаров: «Ну, что там с самолетом?» Объяснил ситуацию. «Ладно, утро вечера мудренее, разберемся». Утром генерал устроил разнос всем зенитчикам, и своим, и чужим, а также Голубкову передал строгое «пожелание» командующего.
На следующий день планировались полеты боевой авиации всей группой, одиночные полеты совершались ежедневно. Чиндаров тоже решил заодно проверить боевую готовность полка. В пять утра у летчиков началась своя игра, а у нас своя. Оба генерала собрались ехать на аэродром и меня с собой прихватили. Поднимаемся на вышку, кругом темень, только взлетная полоса на всю длину обозначена синими фонарями. В это время командир корабля «МиГ-29» запрашивается на взлет. Тиндитников дает добро. Машина включает переднюю фару, и луч ярко освещает полосу, мощно взревели двигатели, самолет слегка присел и начал стремительный разбег, было видно, как из сопел вырывалось пламя, и через пару секунд «МиГ» стремительно ушел вверх. Прошло еще несколько секунд, и самолет растворился в темноте. Я первый раз видел разбег и взлет боевого самолета ночью с вышки. Картина, прямо скажу, завидная, мне даже на секунду представилось, что сижу в пилотской кабине этого истребителя. На языке авиаторов самолет в небо ушел разведчиком, а пройдет немного времени и остальные уйдут в синеву. Пока мы с Чиндаровым принимали доклады от командира полка, на командном пункте среди летчиков возникла какая-то суета, стали куда-то звонить, о чем-то спрашивать. Тиндитников подошел к нам и тихо говорит: «Точка с локатора исчезла, и связь с самолетом пропала, а прошло от момента взлета около часа». Конечно, все надеялись на лучшее, возможно, что-то случилось со связью, улетел на запасной аэродром, плохие мысли гнали прочь. Прошло и контрольное время полета, но самолет не появлялся. Значит, произошло непоправимое. По предварительной версии, истребитель в темноте врезался в вершину горы. Вечером по телевидению показали фрагменты самолета, а рядом Шеварднадзе с группой военных, в руках у него была, как у грибника, суковатая палка, которой он стучал по металлу и говорил в камеру: «Так будет с каждым, кто посягнет на суверенитет Грузии». Грузины свою версию выдвигали, якобы это их ПВО сбил истребитель. Ночью командир полка позвонил Чиндарову. При обстреле грузинами лаборатории, которую охраняли десантники, погиб наш сержант. Это известие вывело из себя генерала, и он решил наказать обидчиков. Артиллерийский дивизион обрушил шквал огня на грузинские позиции, и так делалось всегда при попытке грузин выпустить хотя бы один снаряд в сторону лаборатории. Верхние этажи ее были разбиты еще с начала боевых действий, чтобы до конца эту уникальную лабораторию не разграбили десантники, ее взяли под свою охрану. Дня через два боевая учеба абхазов завершилась, и они стали готовиться к наступлению.
В полутора километрах от Сухуми была высокая гора, которая контролировала подходы к городу, на ней оборудована позиция грузин. Если не занять заранее эту высоту, при наступлении обязательно возникнут проблемы. Эту задачу поручили решить обходящему отряду. У меня даже появилось подозрение, что этим отрядом были наши десантники. Почему подозрение, да потому что уж очень решительно и дерзко сработал отряд во время боевых действий и сбросил грузин с высоты. План операции разрабатывали с привлечением узкого круга лиц в штабе абхазской армии, чтобы исключить утечку информации. Абхазские подразделения к штурму готовились основательно, запасались боеприпасами, готовили свою малочисленную технику и вооружение. Откуда-то у них появилась дополнительная партия оружия и боеприпасов к нему. К началу наступления они поднакопили и техники, и артиллерии, и даже два самолета «Ан-2» и несколько дельтапланов. Рано утром абхазы обрушили всю мощь артиллерии на грузинские позиции, особенно на гору. К этому времени обходящий отряд уже начал подниматься на высоту. Позднее стало известно, что в штурме позиции на горе принимали участие и люди Млынника. К обеду позиции на горе перешли в руки абхазов, и над Сухуми нависла угроза окружения, но до полной победы еще понадобились сутки. Батальон Никульникова тоже сыграл немаловажную роль в освобождении города. Ребята участия в боевых действиях не принимали, но психологически воздействовали на грузин страшно. У них под боком не какое-то подразделение ополченцев, а целый батальон десантников, готовый по первой команде из Гудауты выполнить любой приказ. Часть грузинских подразделений бежали в Галльский район, а часть в центральные районы Грузии. К утру третьих суток Сухуми полностью контролировался абхазскими подразделениями, народ вышел на улицы города и устроил настоящий праздник освободителям Абхазии от грузинского насилия.