ВДВ. С неба — в бой
Шрифт:
Однажды в выходной день, которые нам нечасто выпадали, почему-то вспомнился Афганистан. Более двух лет службы прошли вместе с запахом пороха, пыли и гари. После Афгана я часто сам себе задавал вопрос: а как там служилось? И сам себе отвечал: «Нелегко». На войне как на войне. Фронтовой романтики хлебнул выше крыши. Было тяжело не только психологически, но и физически. Жили, прямо скажу, в неважных условиях. Ночью сны были тревожными, часто просыпаясь, ловил себя на мысли, что боевые операции, смерть солдат, офицеров, подчиненных и друзей становятся привычным делом. Долгое время от этих навязчивых мыслей отойти не мог. Неужели в боевой обстановке так и должно быть? Неужели человек в такой ситуации черствеет? Позже дошло: нет, человек остается человеком со своими переживаниями и горем, а это всего лишь длительный период, который надо пережить, перестрадать. Хотел еще себя подловить на одной нехорошей мысли. А смог бы я уклониться от выполнения интернационального долга? Теоретически да, а реально нет. Я просто неправильно был бы понят своими товарищами, да и не только ими, а своим отцом, фронтовиком, инвалидом. Больше всех, конечно, переживала мама, она каждую ночь тихонько, чтобы не слышал отец, плакалась в подушку. Да я и сам по складу своего характера не смог бы увильнуть от боевых действий. Так и тянул лямку той ненужной для нашего народа войны более двух лет. Всегда был рядом со своими разведчиками, в горах и пустыне. Это они делили со мной последний глоток воды и, кусок хлеба.
Прошло более двух десятилетий, но всегда с большим уважением вспоминаю тех парней, которые были рядом со мной в боевой обстановке. Наша жизнь проходила в вертолетах, боевых машинах, районах организации засад и налетах на душманов. Мы намотали по Афганистану не одну тысячу километров, нам в пути приходилось менять решение, бывало, работали круглосуточно, и далеко не безуспешно. Уже когда я был в управлении боевой подготовки в Матросской Тишине, по ночам еще долго преследовали сны боевых действий и почему-то они всегда превращались в кошмары. Операция в самом разгаре, до душманов еще далеко, потом все ближе и ближе. В подобных снах остаешься с ними один на один, а товарищей вокруг нет. Вот они уже совсем рядом, автомат не стреляет, хотя и нажимаешь на спусковой крючок. Вот их бородатые, грязные рожи со звериным оскалом ухмыляются тебе в лицо. Просыпаешься в поту и до утра уже не уснуть. Встаешь весь разбитый. Это называется психологическая усталость, которая не покидает весь день. И такое продолжалось несколько лет подряд. Думается, это происходило и с другими. О реабилитационных центрах мы и понятия не имели. Вот так и служили Родине, сами восстанавливали свою психологическую неустроенность. У одних она проходила, у других оставалась.
Однако думай не думай, а пока здоров, надо в очередную командировку собираться. На этот раз вылетаем в Фергану. Отработали практически все вопросы и уже стали собираться домой. Командир полка, Герой Советского Союза полковник Силуянов, предложил сходить в кино. В кинотеатре «Новая эра» шел какой-то интересный фильм. Купили билеты, до сеанса еще много времени. В это же время к кинотеатру подошла рота курсантов, чтобы их не смущать, решили зайти в магазин «Центральный», который был рядышком за углом. Прошлись по этажам, купили какие-то восточные безделушки и, не торопясь, направились в сторону кинотеатра. На улице темно, освещение слабое, но народу много. Вдруг на приличной скорости, разгоняя народ, мчится мотоциклист с включенной фарой. Не доезжая до нас метров десять, мотоцикл, взвизгнув тормозами, остановился, из-под шлема раздался глухой голос: «Ну что, полковники, не испугались», — затем, резко набрав скорость, мотоциклист уехал. Мы на этом не заострили внимание, продолжаем путь. Однако мотоциклист на этом не успокоился и решил с нами и пешеходами продолжить опасную игру. Разогнал мотоцикл, затем выключил двигатель и накатом продолжал петлять по тротуару между людьми. Бесшумно подъехал к нам (я шел крайним), аккуратно сзади рукой поддел мою фуражку, она, естественно, упала. Впереди нас шел еще военный, он с него фуражку сбивает. Одним словом, парень развеселился, и его это занятие стало затягивать. Это видели наши сержанты, которые привели курсантов в кино. Они попытались его задержать, но он увеличил скорость и уехал за перекресток, остановился около аптеки, наверное, вместе с пассажиром они ликовали. Мы остановились за книжным киоском и стали за ним наблюдать. Мотоцикл развернулся и снова едет в нашу сторону. У сержантов-десантников созрел план. Как только мотоцикл поравнялся с кинотеатром, он тут же был сержантами схвачен. Задержание проходило жестко, но больше он пострадал от нас. Только было хотел нанести удар в стекло шлема пассажиру, как услышал девичий визг, но оплеуху по шлему в назидание на будущее все же врезал. Кавалеру Зуев нанес в забрало мощнейший удар, после которого тот минут пять плохо соображал, что творится вокруг. Через дорогу было отделение милиции, один из милиционеров наблюдал, как выписывал кренделя на тротуаре этот байкер. Два мента подошли к нашей группе разбора, один из них Рустам, с которым мы были знакомы с тех пор, когда он был сержантом милиции. Агузаров ему составил протекцию, и вскоре Рустаму присвоили младшего лейтенанта. Поздоровались мы с ним как старые знакомые. Дали звонок, приглашая зрителей в зал. «Рустам, займись своим делом, зайдем к тебе после фильма». Как и обещали, зашли в отделение милиции. Рустам стал рассказывать, что приходил отец задержанного и здорово же сыну от отца досталось: «Мы тебя с матерью из армии ждали, тебе в подарок мотоцикл купили, а ты на нем что творишь, а тюрьму хочешь?» «Михаил Федорович, заявление писать будете?» — «Да ты что, Рустам, нет, ему от нас и так досталось». — «А зря, я бы над крымским татарином поизгалялся». Не любили узбеки крымских татар.
Затем Рустам приглашает нас в соседнюю комнату, а там плов, овощи, фрукты. Вспомнили Агузарова. «Да он из Ташкента вернулся, в пединституте на военной кафедре преподавателем трудится, я его вчера в городе встретил», — сказал узбек. Засиделись в гостях долго. Затем Рустам вызвал служебную машину, чтобы отвезти нас в гостиницу, хотя до нее было не более четырехсот метров, и мы возразили, но хозяин заупрямился, нет, пешком не пойдете. Хорошо, лучше согласиться. Позднее, когда я снова приеду в Фергану, Рустам уже будет при капитанских погонах, мы с Вадимом придем к нему домой в гости.
В гостинице обсудили сегодняшнюю ситуацию, потом заснули. Утром около штаба мне встретился знакомый узбек, прапорщик Аскеров, и рассказал про вчерашнюю историю. Однако за ночь народная молва немного отредактировала городское происшествие. По-любому в этой истории был виноват молодой крымский татарин. Если бы похожая история случилась с узбеком, и разговоров не было.
Сзади, слышу, ко мне обращается знакомый голос. Оборачиваюсь, а у меня за спиной стоит в гражданской одежде Агузаров. «Здравствуй, дружище», — и обнимаю Вадима. «Почему ты в гражданке?» — «Да на неделю взял отпуск, теще решил немного помочь, шел на автовокзал и встретил Рустама. Вот он мне и рассказал, что ты в Фергане». — «Вадим, ты сейчас очень похож на лицо кавказской национальности». — «А я что, по-твоему, русский?» — «Ладно, послушай, я сейчас выезжаю в горный учебный центр, так что тебя, Вадим, подвезу, а по пути обо всем поговорим». — «А как долго ждать?» — «Жду Кочедыкова, подъедет, и сразу выезжаем». Нам было о чем поговорить. Он из Ферганы уехал в Боровуху в 357-й полк, оттуда в штаб ТуркВО в боевую подготовку куратором десантно-штурмовой бригады, которая дислоцировалась в Чирчике, но воевала в Афганистане. Потом своей самостоятельностью не понравился какому-то высокому начальнику, пришлось вернуться в исходное положение, где начинал службу, в Фергану. Вот такую интересную историю рассказал Вадим, с ним мы начинали службу лейтенантами в дивизионной разведроте.
Наша группа отработала все вопросы боевой подготовки в ферганском учебном центре, в том числе мы не забыли посетить горный учебный центр, где наши парни учились воевать и совершать марши. Позже с командованием полка и командирами учебных батальонов провели разбор контрольных занятий и попутным самолетом вернулись в Москву.
Дома меня встретил сын, было заметно, что он в хорошем настроении. «Что произошло, сын?» — «Отгадай». Я ему и про то, и про это, но угадать не могу. «Да мне старшего лейтенанта присвоили, а ты никак не догадаешься». — «Сынок, эту твою звезду немедленно надо обмыть, чтобы следующая быстрее на погон упала». Жена накрыла на стол. Налил в маленькую рюмочку водки и опустил туда звездочку. Он у нас практически был непьющим, иногда принесет бутылку хорошего немецкого пива, а потом и курить бросил. Одним словом, добрый и порядочный малый. «Давай, сынок». Сын говорит, начальник отделения вчера намекнул, когда думаю обмывать звание. «Гена, это не нами придумано, но традицию офицеров никому нарушать не позволено». И тут же с женой укомплектовали его «дипломат». «Сын, а вообще, как тебе служится?» — «Неважно, с этой перестройкой все стало на голову. Руководители Центра, то ли от жадности, то ли по указке сверху, загнули иностранцам за учебу большую цену, те, в свою очередь, сказали, за такие бабки мы лучше будем учиться во Франции, и многие уехали. Мы, переводчики, между делом сейчас несем службу дежурными по автопарку, выезжаем старшими машин, на которых официантки в Пушкино везут старое пиво на продажу». — «Да, сын, у вас тоже в разведцентре наступили не лучшие времена». Действительно, перестройка внесла существенные изменения, по крайней мере в армии это очень чувствовалось. Политработники по указанию сверху стали проводить партийные собрания, на которых каждый домысливал, как ему перестроиться, только бы от него отстали.
Однажды на тему перестройки запланировали общее партийное собрание и в управлении командующего. Накануне мне пришлось быть помощником оперативного дежурного по управлению. Вот, думаю, повезло, можно уклониться от собрания. Только я сдал дежурство, заходит Салихов, он оставался то ли за секретаря парторганизации, то ли имел поручение подготовить выступающего, и говорит: «После обеда партсобрание, ты выступаешь». — «Подожди, я же после суточного дежурства должен ехать отдыхать». — «Ничего не знаю, ты выступаешь, и все». Расстроился, домой ехать, а затем возвращаться. И так плохо, и так не лучше. В общем, дождался начала собрания. Мне предоставили слово, ну и поехал я пустословить. В заключение на полном серьезе заявил: «У нас в боевой подготовке перестроились коммунисты Шарый, Тагазов, Денисов, Никифоров и другие, но двое не перестроились». Называю свою фамилию и Салихова, который меня обязал выступать на этом собрании. В зале опустили головы, задергали плечами от смеха. Я скосил глаза на командующего, тот тоже улыбается. Один Смирнов, член Военного совета, как всегда, старался быть серьезным. Потом еще долго офицеры в шутку спрашивали меня и Салихова: «Ну, вы перестроились?»
На следующий день в коридоре штаба встретил Тюктева. «Привет, Шамиль, каким ветром занесло? Рад тебя видеть, еще успеем наговориться, сейчас иду к Пикаускасу». У шефа долго не задержался. Задание мне было понятно. Шел выпуск в школе прапорщиков, надо было школу немного опустить на землю, чтобы тыл ВДВ, который курировал школу, не задавался. На выпуск ездили офицеры тыла, и школа из года в год имела отличную оценку.
Встретили меня утром в Каунасе, привезли в учебную дивизию. Наши офицеры выпуск курсантов учебной дивизии провели и уже собирались уезжать в Москву, когда генерал Костылев поинтересовался, зачем я приехал. «На выпуск в школу прапорщиков». — «Миша, тряхни их как следует, а то они вместе со своими начальниками зажрались». Мне сразу стало понятно, каких начальников он имеет в виду. Что-то не поделили с тылом. Ладно, это дело высоких начальников, а мое дело экзамены у курсантов принять.
Перед началом экзаменов выпускников построили, начальник школы все чин по чину мне доложил, поздравил курсантов с началом выпускных экзаменов. Курсанты от души выкладывались и очень старались сдавать экзамены только на «отлично», но резались на нормативах, да и на стрельбе в отличную оценку не вписались. В итоге получилась хорошая оценка. Какое же было великое разочарование у начальника школы, когда я объявил общую оценку, это надо было видеть. Промолчал, что в данном случае установка такая была и, как бы народ ни старался, он уже был «заказан». Утром поездом приехал в Москву и сразу к Пикаускасу: «Ваша установка выдержана полностью, оценка только хорошая». — «Михаил Федорович, тыл сейчас начнет на вас наезжать, говорите, что школа на экзаменах получила объективную оценку». И правда, пока я был у начальника, генерал Зуев, руководитель тыла ВДВ, ходил по кабинетам боевой подготовки и меня уже спрашивал. «Где-то здесь», — отвечали ему. «Пусть ко мне зайдет». Когда вернулся от руководителя, меня дожидался Тавгазов, по-моему, Пикаускас его в свои планы посвятил. «Миша, зайди к Зуеву, ну уж очень он тебя хочет видеть», — засмеялся. «Михаил Федорович, наверное, вы приобрели себе недруга», — в шутку хором сказали мне Водолазов и Чебышев. «Да ладно вам, парни, не пугайте», — и пошел к Зуеву.
В кабинете, кроме хозяина, был и его офицер Масликов. «Михаил Федорович, ну, что в школе произошло? Почему они так срезались?» — «Они очень старались, но подвели нормативы и немного огневая подготовка. Общая оценка за выпуск вполне хорошая». — «Да, а мне Пикаускас говорит, у твоих будущих прапоров полнейший завал». — «Это он вам так сказал, по дружбе». — «Да какая здесь дружба». И при мне дает Масликову поручение, чтобы тот подготовил строгое письмо на имя начальника школы. Когда я вернулся в свой кабинет, офицеры у меня спрашивают: «Ну как все обошлось?»