ВДВ. С неба — в бой
Шрифт:
Утром уехали на площадку приземления, с механиками отработали все вопросы и вечером вернулись в гостиницу. Кафе оставалось на замке. Имяреков мне предлагает: «Пойдем в ресторан». Идем, а навстречу нам два болгарина, один нашего возраста, другой помоложе ведет велосипед, на багажнике ящик. Поравнялись мы с ними, старший нам говорит на чистейшем русском языке: «Ребята, ресторан закрыт, ваше руководство посоветовало нашим придуркам закрыть его, пока идут учения». — «Это то же, как у нас», — сказал Александр.
Старший болгарин приглашает нас в гости к себе домой. «Жена у меня русская, тесть полковник, служит в Белгородской области. Пойдемте, Нина обрадуется землякам, а заодно услышите, как русская жена встречает мужа, который немного задержался». Его дом был совсем рядом с общежитием. В багажнике, оказывается, было пиво, идем, разговариваем, пьем пиво. Остановились перед ухоженным каменным домом, виноградник, растут розы, двор освещен. Ночная сказка, и только. В болгарских селах, по которым мы проезжали, дома все чистые, дворы ухоженные. Вдоль тротуарчика виноградник, гроздья чуть не до земли,
Утром около общежития нас уже дожидался подполковник Любомир, офицер Генерального штаба, для решения вопросов взаимодействия. «Садитесь в мою машину», — пригласил он меня и Александра. На площадке приземления еще раз уточнили порядок взаимодействия наших подразделений после десантирования и атаки объекта. Все шло так, как мы отрепетировали, но на наши головы свалилось КГБ, и они полосу пролета самолетов отнесли от трибуны, на которой будут присутствовать высокие гости из стран Варшавского договора и первое лицо Болгарии Тодор Живков. Они посчитали, что этим обеспечат безопасность присутствующих на трибуне, а то, что они ломают наши наработки, на которые мы затратили целую неделю, их меньше всего волновало.
Костерили мы их и так и этак, больше всего пришлось выслушать нелестных слов в свой адрес особисту дивизии. Стали звонить в Болград своим комбатам и по радио вносить изменения в тактику их действий после приземления. На этом неприятности не закончились, накануне всю ночь шел дождь, земля размокла. Правда, за час до начала десантирования дождь прекратился. По радио нам из Болграда сообщили, что десант в воздухе. Сухоруков пожелал успеха и говорит: «Идите, встречайте свои батальоны». Механикам-водителям в который раз напомнили порядок десантирования из боевых машин и примерное направление места приземления. Они бегом вышли на свои направления и легли в траву, чтобы особо не маячить в поле, потому что трибуна уже стала заполняться гостями. На горизонте показался первый самолет, затем второй, третий, и началась выброска из первого самолета группы захвата со стрельбой в воздухе. И велико же было наше разочарование, когда мы увидели, что выброска техники идет не по нашему сценарию, и даже уже с внесенными коррективами выброска техники происходит очень далеко. Мы включили переносные радиостанции для связи с комбатами и по радио начинаем их приземление ориентировать по отношению к трибуне. Трибуна с воздуха хорошо просматривалась. Кое-как удалось перенацелить батальоны для атаки объектов в нужном направлении. В целом полк задачу выполнил, а те шероховатости, которые происходили после приземления, зрители на трибуне принимали за необходимые для десантников маневры. Кожушкина пригласили на трибуну, и он всем министрам обороны содружества доложил о десантировании полка и выполнении ближайшей задачи. Дальнейшую задачу полк не выполнял. Сухоруков дал команду собрать людей, технику и выдвигаться к аэродрому погрузки. К вечеру за нами прибыли самолеты, и часа через четыре мы были готовы к взлету. К самолету оперативной группы подъехал Любомир, мы стали с ним прощаться. У меня и Имярекова остались неизрасходованные левы, и мы их отдали болгарину. Тот быстро в машину и уехал. Уже стемнело, и летчики включили фары, самолеты были в готовности к взлету. Из пилотской кабины вышел командир корабля и нам говорит: «Перед самолетом стоит какой-то офицер-болгарин и машет руками». В свете фары стоял Любомир, летчики спустили трап, который расположен под пилотской кабиной, и подполковник оказался в самолете с двумя бутылками коньяка «Слънчев бряг»: «Товарищи, давайте выпьем за удачное приземление и за нашу вечную дружбу». Двигатели стали работать в полную силу. Выпили, и тут выходит командир, мы взлетаем. Еле успели выпустить Любомира, и корабль стал выруливать на взлетную полосу. Летели над Черным морем и скоро приземлились в Болграде. На следующий день оперативная группа вернулась в Москву.
Нас уже встречал начальник отдела генерал Хоменко, а мы ему поочередно представлялись. Офицеры отдела расспрашивали про Болгарию. У нас действительно было много впечатлений об этой стране. В штабе я уже чувствовал себя как рыба в воде. Иногда вспоминал Афганистан и как там горячо. По сведениям, поступающим из Кабула, там становилось еще хуже. Ближе к осени командованием войск было принято решение в Фергане на базе отдельного полка создать отдельный учебный полк и приступить к подготовке специалистов для Витебской дивизии, ферганского полка и чирчикской десантно-штурмовой бригады. Некоторые категории специалистов учебная дивизия из-за отсутствия материальной базы готовить не могла. К тому же тамошние климатические условия мало чем отличались от афганских.
Для этой цели из состава Кировабадской дивизии вывели один полк и в короткие сроки перебросили в Фергану. Командиром полка назначили моего однокашника по училищу Евтушенко. За выполнением этой задачи лично следил Сухоруков. Вместе с ним работала группа, в которой был и я. Позднее меня, как бывшего ферганца, воевавшего в Афгане, назначили куратором на полк. В полку готовили разных специалистов для боя, стрелков, пулеметчиков, гранатометчиков, снайперов, наводчиков «АГС-17», а также просто водителей и водителей колесных бронетранспортеров. Одновременно в учебном центре создавали учебные объекты, которые чаще всего встречались во время ведения боевых действий. Были построены дома кишлачного типа, в которых отрабатывались элементы боя в кишлаке, макеты вертолетов, на которых отрабатывали высадку из вертолетов, и ряд других объектов, схожих с афганскими. В населенном пункте Уч-Курган на базе бывшего гарнизонного пионерского лагеря создали горный учебный центр. Курсанты побатальонно пешком выходили в центр, в течение двух недель отрабатывали вопросы, связанные с горной и огневой подготовкой, и возвращались в Фергану, а на смену выходил другой батальон. И так в течение полугола напряженной учебы. Курсанты в полк призывались со всего Советского Союза, и вскоре народная молва мигом облетела всю страну. В Фергане в учебке шесть месяцев готовят их сыновей, а затем отправляют воевать в Афганистан. И где-то через месяц учебы сотни родителей ежедневно стали осаждать пропускной пункт полка, требуя встречи со своими детьми.
Вспомнился один случай с Евтушенко. В его рабочем кабинете обсуждали какую-то учебную проблему. В приемной послышался шум, и в кабинет врывается женщина, мать одного из курсантов. И с ходу требует не отправлять ее сына на войну в Афганистан. Я попытался было ей что-то объяснить, но она мне в ответ: «А ты сам там был?» — «Да, был более двух лет». И только после этого она изменила тон разговора. Родителей можно было понять, они всегда боятся за своего ребенка. Свидания с родителями разрешались только в выходные дни. Все это, естественно, мешало учебе курсантов, У курсантов была на уме одна мысль, быстрее бы наступила суббота. Однажды батальон курсантов возвращался из горного учебного центра. Был субботний день. Родители выехали встречать своих детей на дальние подступы к Фергане. Вдалеке показался походный строй курсантов. Они уже знали, что многих из них встречают родители, и старались как-то приободриться, приосаниться, идти в ногу. Один из курсантиков натер себе ногу и немного отстал от колонны. Его мама, видя такое дело, бросилась к сыну, обнимает, пытается облегчить его страдания, снимает с него автомат, рюкзак. Сын ни в какую, ты что, мама, меня позоришь, на меня же смотрят ребята, смеяться потом будут. Никто на них не смотрел, а через минуту-другую практически каждого солдата обнимала мать или девушка. Со стороны это смотрелось, как встреча победителей, которые вернулись с фронта. К сожалению, фронт им еще предстоял. Недаром родителей, как магнитом, тянуло в Фергану. Командование полка старалось ублажать родителей, по крайней мере шло им навстречу.
Но служба есть служба. С каждым днем все увереннее и увереннее курсанты себя чувствовали в горах, но однажды на занятиях по горной подготовке два курсанта сорвались со скалы и разбились насмерть. Этот случай расследовала военная прокуратура. Меня тоже Сухоруков по этому поводу направил в Фергану, а я для более объективного расследования подключил своих друзей-альпинистов, которые не могли отказать в моей просьбе. Позднее попросил их по возможности проводить с курсантами занятия по горной подготовке.
Подготовка курсантов становилась все более качественной. Появились хорошие отзывы от командиров полков, воюющих в Афганистане, о том, что курсанты-ферганцы быстрее других адаптируются к местным условиям и умело действуют в боевой обстановке. Но война есть война, а на войне гибнут люди. Погибали и выпускники ферганской учебки. Мать одного погибшего солдата написала письмо министру обороны, что ввиду слабой подготовки курсантов в полку погиб ее сын. Как мать, мы ее прекрасно понимали, но огульно охаивать напряженную работу огромного коллектива офицеров, имеющих боевой опыт, было с ее стороны нетактично. Шума это письмо наделало много. Опять приехала комиссия из Москвы, и я в том числе. В течение недели изучали учебный процесс, побывали на занятиях по горной подготовке. Занятия проходили под контролем мастера спорта по альпинизму Крылова. Члены комиссии минут десять пытались тянуться за курсантами, потом выдохлись и возвращались вниз, часа три дожидались нашего возвращения. Мне принципиально нужно было выдержать все занятие, чтобы в выводы комиссии вставить свое веское слово.
Москвичи были в столовой, были и в расположении, где отдыхают курсанты, беседовали с курсантами, сержантами и офицерами.
В своих выводах комиссия Министерства обороны отметила отличную организацию учебного процесса и быта курсантов в учебном полку. Комиссия уехала, а неприятный осадок у офицеров полка остался.
Вернулся в Москву и тотчас на доклад к командующему. Слушал он меня внимательно, не перебивая, потом задал несколько вопросов и, как мне показалось, ответом остался доволен. Один из его вопросов был кадрового характера, есть ли смысл отстранять от должности командира роты и комбата? Конечно, тогда мое мнение для Сухорукова было несущественно. Однако ротного и комбата оставили на должностях, но административное взыскание они понесли.