Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.
Шрифт:
Кунсткамера славилась не дорогими предметами, ее назначение было просветительское. Просвещение это, как уверял Молочков, направлено было не на восхваление человеческого Знания и Разума, скорее наоборот, оно было полно благоговения перед непознанной силой природы. Отсутствовало современное самомнение человека, кичливое упоение своей властью над силами природы. Человек еще чувствовал себя не хозяином, а смиренным потребителем ее даров. Он был почтителен, замирал перед ее тайнами и понимал то, что ныне утратил, — какое чудо Природа, создавшая нас.
Впервые настоящие кунсткамеры Петр увидел в Амстердаме. Их было там около сорока. Николаас Витсен, бургомистр
Кипучая художественная и научная жизнь Амстердама завертела, захватила Петра.
Купцы, моряки, корабелы, бюргеры, пришельцы из дальних стран, ученые — это были люди энергичные, бывалые, жаждущие знаний и несущие знания, Петр наслаждался их обществом. Неслучайно на своей личной печати он велел выгравировать надпись: «Я ученик и ищу себе учителей».
В 1720 году по указанию Петра его советник по науке Шумахер едет в Европу, в частности приобрести для Кунсткамеры Волшебный фонарь. К фонарю — картинки. Само название — Волшебный — оно так и писалось с большой буквы — говорит о том, какое впечатление этот, ныне простейший, аппарат производил на зрителей. На белой стене появлялись изображения, увеличенные, к тому же цветные. Первые слайды в Кунсткамере показывали любовные сцены. Затем — формы военных полков, наряды дамские и мужские. Восторгам не было конца. Наверное, первое кино не вызывало такого восхищения, как эти неподвижные картины, что сменялись одна другой.
Сам Петр, еще в Амстердаме, любовался бестелесными изображениями Волшебного фонаря, картинками, которые появлялись на белой стене и бесследно исчезали, а стена оставалась такой же.
Среди поручений Шумахеру было одно, не менее важное, чем Волшебный фонарь, чем научные коллекции и приглашение ученых в Академию наук. Несколько лет назад Петр где-то за границей видел вечный двигатель, построенный неким Орфиреем. Тогда он не воспринял это изобретение, счел за шарлатанство. Ныне уже слухи о вечном двигателе Орфирея вызывали толки по всей Европе. Многие ученые считали вечный двигатель возможным. Изобретатель усиленно рекламировал свою машину. Говорили, что колесо на ней крутится уже несколько лет.
Мечта о вечном двигателе манила всех. Закон сохранения энергии еще не был открыт, перед глазами физиков, да и не только физиков, природа приводила в движение небесные тела — неизвестно как и невесть с каких пор, извечно вращалась Земля, вечно текли реки, светило солнце, мир был полон всевозможных вечных источников движения. Сам Леонардо да Винчи искал возможности для перпетуум мобиле. Великий математик Бернулли верил в такой двигатель.
Петр наказал Шумахеру приобрести изобретение Орфирея, правда, велел проконсультироваться со знаменитым немецким математиком Вольфом, на него Петру указал Лейбниц. К идее вечного двигателя Лейбниц относился скептически, но, как говорится, чем черт не шутит.
Шумахер, человек далекий от механики, несколько часов исправно наблюдал за колесом. Оно бесшумно вертелось, неторопливо и, как казалось ему, неукоснительно.
— Сначала заплатите деньги, сто тысяч, такова стоимость машины, после этого делайте что хотите.
— Но как же покупать кота в мешке? — возражал Шумахер.
— Но ведь, высмотрев идею, ученые могут присвоить ее себе.
Звучало резонно. Шумахер обещал привести ученых к присяге, взять клятвенные заверения. Никакие клятвы не устраивали автора, он настаивал — деньги вперед, и вы навечно обеспечены.
Переговоры ни к чему не приводили. Обе стороны уперлись. Вольф повторял свою рекомендацию, на заверения о вечности движения колеса кисло морщился, хмыкал — надо посмотреть устройство. Шумахер не смел нарушить предписания царя. Повздыхав, он отказался от покупки, напоследок долго стоял перед колесом, гадая, что скажет государь.
Доклад его Петр слушал внимательно — одобрил, хотя и пожалел, что не получилось, видать, дело все же нечисто. Спустя год раскрылось хитроумное жульничество изобретателя.
Глава двадцать шестая
ЗАКОН ЧЕЛЮКИНА
…Зашел разговор о темных местах в русской истории. Было это, еще когда Молочков работал в архиве. Вмешалась «Пиковая дама» — так называли величественную старуху-архивистку, сотрудницу фондов придворного ведомства. Обычно брюзгливо-придирчивая, знаток всякой всячины, она укоряла молодых за то, что они боятся мистики, пугливо обходят всякие таинственные казусы прошлого, хотя на самом деле история полна мистики, ибо существуют параллельные миры и там нормально то, что кажется нам невероятным. Отсюда необъяснимые предсказания блаженных, магические силы, колдовство.
Молочков заспорил с ней, в те годы мистика считалась реакционной. Наставив палец на него, старуха вдруг произнесла: «Вам известно только то, что было, потому что, по-вашему, это могло быть. А ведь было и то, что не могло быть. Не держитесь за здравый смысл, он вам мешает, он упрощает историю».
Ее слова запомнились. Перед уходом на пенсию она позвонила Молочкову, почему-то она называла его «господин М.», сухо напомнила тот разговор: «Сегодня 25 апреля, как раз в этот день погиб царевич — наследник Петра Великого, советую вам обратить внимание на обстоятельства его гибели».
Ничего особенного Молочков не ожидал, детей у Екатерины перемерло немало, однако словечко «гибель» настораживало.
Молочков заглянул в источники, об этом событии упоминали как-то вскользь. Да, 25 апреля 1719 года «последовала смерть наследника», отчего, почему — ни слова. Сие тоже ничего бы не значило, если не учитывать того, как государь и государыня обожали маленького Петра Петровича, своего «шишечку». На него возлагали надежды, с ним нянчился Меншиков, к нему приставлен был Яков Брюс. Смерть мальчика должна была потрясти царскую семью, это же была катастрофа…