Вечера в древности
Шрифт:
„Ты мог бы улучшить Царское Хранилище рукописей", — сказала Она Ему в один из дней, и когда Он хмыкнул и ответил наконец: „Нигде нет собрания рукописей равного Моему", Она добавила: „Тем более его стоит улучшить!" На что Он захохотал и сказал: „Ах ты несчастная лысая крошка, — наедине с Ним Она не надевала парик, в этом не было нужды, Его глаза наслаждались видом Ее лица, — Ты, птица без перьев, как же Ты думаешь улучшить Мое Хранилище?"
„В Моей стране, — сказала Она, — Мой отец знает обычаи странствующих торговцев, многие из которых возят с собой папирус или книгу на табличках. Они хотят узнать что-то новое за время долгого путешествия. Благочестивые держат при себе молитвы, чтобы читать их каждый вечер. В Кадеше Мой отец приказал всем таким заезжим купцам оставлять свои записи в нашем Царском Хранилище рукописей на время, достаточное для того, чтобы их переписать".
„Мне бы не понравился такой обычай, — сказал Усермаатра. — Он может вызвать в воздухе слишком большое беспокойство. Все эти чужие письмена, которые переписывают одновременно. Предпочитаю историю, которую Я уже слышал, правда, Хекет?"
„Да, Божественные-Два-Дома", — сказала Хекет. „Вроде той, которую ты мне рассказала о безобразной женщине, муж которой никогда не болел. Мени, ты помнишь ее?" „Да".
„Как ты думаешь, Хекет смогла бы стать тебе такой же хорошей женой?"
„Славный и Великий Бог, я никогда не задавал себе такого вопроса". Но теперь я его задал. Возможно, это месть? Я больше не понимал моего Усермаатра. Теперь Он не стал бы убивать тебя за ничтожный проступок. Скорее Он предпочел бы наслаждаться твоими страданиями. Как радостно Он мог бы смеяться, если бы я женился на Хекет. И все же я не знал Его мыслей и страстно желал вновь обрести ту мудрость, что была у меня, когда я находился подле Медо-вого-Шарика.
Но Ему уже наскучил этот разговор. И Он сказал Маатхорнефруре: „Поговори со Мной на шумерском". Он очень гордился Ее знанием такого языка, который, как объяснила мне Хекет, изучали лишь хеттские девушки из лучших семейств (желавшие сравняться с вавилонянами и ассирийцами). На нем уже никто не говорил, но среди хеттов считалось признаком большой образованности быть знакомым со столь старым языком веры и учености. „Вы знаете, — сказал Он, — ведь Она может много чего сказать на шумерском".
„О, сегодня Я не в настроении", — сказала Она.
„Расскажи нам про евнухов", — настаивал Он.
Она играла со Своей кошкой, прекрасным серебристо-серым животным с высоким и изгибающимся, как пальмовая ветвь, хвостом, и теперь Она пропустила этот хвост между Своими указательным и большим пальцами. „Мермер, — спросила Она кошку, — ты хочешь послушать о шумерских евнухах? — И когда Мермер выгнула спину, Маатнефрура улыбнулась: — Она говорит «да», и Я расскажу Тебе, но, если бы Мермер сказала «нет», Ты бы не услышал и слова. — Теперь Маатхорнефрура потянулась, как кошка. — Когда Я еще училась в школе в Своем дворце, то вместе со своими подружками много натерпелась из-за языка шумеров. Он такой трудный. Мы даже плакали. Но в нашей Библиотеке мы нашли книгу со всеми запрещенными словами. Как же девочки и Я смеялись над теми выражениями. Знаете ли вы, что в шумерском евнухов обозначают тремя словами? Да, — сказала Она, — кургурру, гирбадэра и сагурсаг. Первое значит «евнух, потерявший свой мешочек», второе — «потерявший палец между ног, но сохранивший мешочек». То есть он еще мужчина. Третье слово — для обозначения настоящего евнуха, у которого нет вообще ничего. О, мы часто хихикали над этими словами. Дело в том, что первая разновидность — кургурру — это любители сплетен, кислые, как уксус; вторые — из-за того, что сохранили свои мешочки, — бесстрашные воины, а последние, у которых ничего нет, — настоящие евнухи, мирные, как скотина".
„Мне нравится эта история, — сказал Он. — Расскажи Мне еще одну".
„Нет, Ты ненасытен, — сказала Она. — Ты не Фараон Рамсес, Ты Царь Саргон [58] ".
„Расскажи Мне о Саргоне", — сказал Он.
Перед тем как решиться говорить, Она справилась у хвоста Мермер. „Саргон, — начала Маатхорнефрура, — был великим Царем шумеров и правил пятьдесят шесть лет. Он завоевал все земли. Ты — Мой Саргон".
„Слышали? — спросил Усермаатра. — Пятьдесят шесть лет".
58
Саргон Аккадский (2334–2279 гг. до н. э.) создатель обширной державы в Месопотамии.
„Ты — Мой Саргон и Мой Хаммурапи", — сказала Она.
„Почему Я — Твой Хаммурапи?"
„Потому, что Ты столь жесток и столь справедлив".
На Его лице отразилось острое удовольствие. Ему нравились звуки имени Хаммурапи. Входя в Его ухо, они наполняли Его жизнью.
По знаку Хекет я встал, и мы покинули Их покой, но, казалось, нас держали на длинной привязи, так как мы не дошли даже до конца соседнего покоя, как я ощутил, что сила Его воли приказывает нам ждать. Хоть мы не имели возможности присутствовать при том, что Они делали, но должны были все слышать.
„Хаммурапи, — сказала Она, когда Они остались таким образом одни, — отчего у ваших египетских женщин так много мужей?"
Он рассмеялся: „Ты неверно понимаешь. У них по одному мужу и много любовников".
„Тогда Я — не очень египтянка, — сказала Она. — У Меня один муж и нет любовников".
„Ты, — сказал Он и рассмеялся таким счастливым смехом, какого я в Его голосе никогда не слыхал, — Ты — не очень египтянка".
„Это верно, — сказала Она. — Мне говорили в Кадеше, что из всех народов египетские жены были первыми, кто занялся прелюбодеянием".
„Хоть один раз они в Кадеше знали, что говорят", — сказал Он. „Говорят также, — продолжала Она, — что именно Ты сделал всех этих жен такими неверными".
Его смех был подобен реву. Никогда я не слыхал, чтобы Он смеялся так громко. „Ты ревнуешь?"
„Нет, Мне приятно, что Я Тебе нравлюсь. Иди сюда, Мермер, — и я услышал, как Она ласкает кошку. — Тебе когда-нибудь бывает страшно, что Ты можешь причинить вред всему Египту, внушая женщинам столь устрашающие желания?"
„О нет, — ответил Он, — египтянки всегда были такими".
Теперь Он рассказал Ей историю о слепом Фараоне, попросившем Богов восстановить Его зрение. Это несложно, отвечали Они. Как только среди своих подданных Он найдет одну преданную жену, зрение вернется к Нему. „Что ж, — сказал Усермаатра, — тому Фараону не удалось найти жену, которая помогла бы Ему вылечиться. — Теперь я услышал Его вздох. — Ты всегда будешь верна Мне?" — спросил Он.
„Всегда, — ответила Она. — Но не оттого, что Я так сильно Тебя люблю, а просто потому, что Я не считаю Себя Богиней. Египтянки верят, что они Богини. Поэтому, разумеется, они не могут оставаться верными одному мужчине. Но Я-то знаю правду".
Сидя в соседней комнате рядом с Хекет (и чувствуя настоящую неловкость от того, как непринужденно она подвинулась ко мне), я ожидал в темноте этих облицованных пурпурной плиткой стен, слушая кошачьи крики в покое Маатхорнефруры. Этого благородного, маленького, очень сдержанного животного с такой гладкой шерсткой, что, казалось, касаешься самой нежной части собственного тела. Однако теперь Мермер яростно мяукала, словно телу ее хозяйки причиняли неудобства. Но все, что я мог слышать, — это хихиканье Маатхорнефруры и шорохи от нескончаемой щекотки и прикосновений.