Вечернее утро
Шрифт:
Подпрыгнув, Лев Александрович ухватился за стеклянную трубку с облаком тончайших волокон на конце и вместе с трубкой выломил семечко, похожее на зерно кофе. Он понес было показать трофей хозяину, но дохнул ветер, выхватил трубку и умчал вместе с семечком высоко в небо. Задрав голову, Лев Александрович долго наблюдал за пушинкой, она, словно парашют, плыла по воздуху в сторону почтовой башни. Часы опять показывали половину двенадцатого. Там, на берегу, не парашют он видел - пушинку одуванчика.
Где-то за рощей звенели детские голоса, и Лев Александрович побрел туда. Он вышел на поляну. В том конце полуголые мальчишки гоняли мяч, а здесь ворота, образованные чурбаком и ржавой бочкой, пустовали. От тех ворот кто-то, изловчившись, ударил так сильно, что мяч, перелетев через все поле, угодил в бочку и слабо отскочил в ноги Льву Александровичу. Он был тряпичным.
– Дядя!
– по-русски закричал кто-то из играющих.
– Пни по мячу!
Это было заманчиво - через все поле отправить мяч по синусоиде к противоположным воротам. Такие удары приветствуются аплодисментами. Лев Александрович прицелился, разбежался и вдарил так сильно, что на зубах захрустел песок. Когда он очухался, увидал: тряпичный мяч угодил на шапку одуванчика, мальчишки завизжали, гурьбой бросились трясти блестящий ствол, а Лев Александрович на всякий случай шмыгнул в рощу от греха подальше. Роща была исхожена вдоль и поперек. Он выбрался на пригорок и сверху увидал остатки цирка - нечто вроде Царь-колокола с дырой. В прошлом веке он венчался куполом, которого не стало... Вот так город: ни одной заводской трубы, ни одного автомобиля, ни одного светофора и вообще ни одного прохожего! Он постарался угадать места, где приходилось бывать часто... Его дом ориентировочно стоял на высоком берегу, сейчас там желтеет роща пшеницы. Он еще раз присмотрелся к этажеркам в море - неужели это не опоры моста, а скелеты девятиэтажных домов? Вон в том, в среднем доме он был в гостях у Хрюкова, ушел от него за пивом и исчез навсегда!
Километрах в двух от берега и примерно в трех от церкви он разглядел часть резервации, куда его неудержимо тянуло, но бывать там, кажется, рискованно: местные старожилы чтут указания Великого Босса. Но космонавт Джефсон умер.
– А что стало с его департаментом?
– вслух спросил Лев Александрович.
Внутренний Голос не ответил.
– Между прочим, пустует такая замечательная дача, а нам с тобой жить негде!
– развил он свою мысль.
Внутренний Голос не отозвался.
– Неужто ты умер от шока?
– растерялся Лев Александрович.
– Как же мне без тебя жить, если я перестану сомневаться?
Непонятные кусты слева подозрительно дрогнули. Лев Александрович присел, чтобы хорошенько рассмотреть, что там такое. Он увидал огромную крысу, которая рассматривала человека, как ему показалось, вполне осмысленно. Он схватил палку и приготовился к нападению.
– Так вот ты где!
– вдруг услыхал он голос невесть откуда взявшегося Добри.
– С кем ты разговариваешь? С крысой, что ли?
– спросил Добря, подойдя. Его комбинезон хрустел, как капуста.
– Крыса притаилась.
– А ты ее не бойся, а возьми вот свисток и свисти, они боятся этого свистка.
– Почему?
– На языке крыс этот свист означает знак опасности, и они разбегаются. Ловко придумано, правда? А палки они не боятся.
– Ты изучи их язык, может, найдешь другие полезные знаки, и крысы станут не врагами, а союзниками.
– Босс мне об этом уже говорил. А что это за костюм на тебе?
– Тоже Босс научил,- гордо сказал Добря.- Мои женщины плетут мелкую сеть из паутины, поливают соком одуванчиков, когда засыхает, получается вот такой материал.
– А почему они сами-то веревки носят?
– А нечего баловать.
– Но ведь неприлично носить такое тряпье!
– А что прилично?- весело поинтересовался Добря, и Лев Александрович задумался. Вопрос не в том, ЧТО носить, а в том ЧТО прилично. С этого надо начинать - с нравственности. Природа живет по законам жестокости, и подражать ей не надо, иначе неизбежно повторишь ошибки прошлой цивилизации.
– Добря, как ты понимаешь нравственность?
– Взаимосвязь.
– Ничего себе! Что ты имеешь в виду?
– Все живое ест друг друга. Мы едим и нас едят. Не убивай от голода, а сумей прокормиться. А ты далеко не отходи, это опасно.
– Почему?
– Женщины в резервации считают тебя виновником их бед и решили тебя казнить. Великий Босс заявил, что ты исчез, и они успокоились. Так что не попадайся им на глаза. Пойдем обедать.
А как же Стирма?- хотел спросить Лев Александрович, но не спросил. Они поднялись к церкви, и он едва удержался от междометий: под одуванчиками был накрыт стол, вокруг хлопотали хорошенькие девушки в хорошеньких балахонах, при появлении мужчин они почтительно застыли и уставились на бородищу Льва Александровича. Он зачем-то пересчитал их - семь, две беременны.
Добря сел, тыча пальцем в каждую, назвал имена:
– Познакомься: Луиза, Мари, Жанет, Наташа, Виорика, Рада, Галина.
– Здравствуйте!
– Лев Александрович слегка поклонился. В ответ они дружно улыбнулись.
– Сестры, что ли?- спросил он, усаживаясь рядом с хозяином.
– Жены,- гордо сказал тот, и Лев Александрович сразу вспомнил ухмылку космонавта Джефсона: не зря старый негр назвал своего питомца петушком.
– Жены?
– переспросил Лев Александрович.- А что за дети верещат в одуванчиках?
– Это мои дети.
– Но там же целая футбольная команда.
– Будет еще одна. Ешь, Лева, не задавай глупых вопросов.
Льву Александровичу надо было обидеться... Он находился в гостях, на хозяев не обижаются... На столе дымилось мясо в черном чугунке, в центре стоял целый таз фиолетового салата, в деревянные кружки было налито молоко, наверное, сок одуванчиков, в ведерной корзине краснели плоды брусники словом, стол, накрытый на две персоны, ломился от изобилия.
– А почему не садятся женщины?- спросил Лев Александрович, постеснявшись назвать их женами.
– Пусть знают свое место!
Семь жен!- думал Лев Александрович, обгладывая косточку.- На каждую приходится по теще. Да разве это жизнь? Это каторга!
Добря ел, как ребенок: руками, чавкал смачно, лицо вытирал локтем
– Добря, сколько тебе лет?
– Двадцать шесть. А тебе?
– Не знаю. Наверное, лет двести
– Ты впервые спустился с неба?
– спросил Добря, ничуть не удивившись.
– Впервые.
– У вас там все такие старые?
– Всякие.
– Я тоже хочу на небо. Возьми меня с собой.