Вечернее утро
Шрифт:
– Успокойтесь, прошу вас, успокойтесь, - басом по-русски сказал старик.
– Присядьте.
Лев Александрович послушно сел на какой-то металлический ящик, стал ждать. Старик, кажется, вполне здрав.
– Вы - космонавт?
– спросил негр.
– Нет, но мне кажется, я побывал в космосе. Не по своей вине. Меня выхватили, меня украли, я где-то побывал, в результате у меня совершенно пропало чувство времени, места и даже ЧУВСТВО собственного пола: иногда мне казалось, что я превратился в девушку! Объясните мне, как вести себя в этом глупом мире?
Ляпнув последнюю фразу, Лев Александрович поежился: сейчас всемогущий Великий Босс разгневается, и аудиенция закончится инквизиторским костром, а старик станет злорадно подбрасывать поленья.
Нет, Великий Босс не оскорбился. Он переспросил:
– Кто эти бестолковые люди... Как вести себя в этом глупом мире... Он замолчал. Лев Александрович, сидя на жестком ящике, терпеливо ждал. Ему показалось, негр молчал слишком долго.
– Эти бестолковые люди - мы с вами... Это наши далекие потомки... Мы находимся у себя дома... Сейчас утро человечества, которое родилось вновь... Мы с вами отсутствовали во время собственной гибели, - почти бессвязно бормотал старый негр.
– Я действительно космонавт Бессонов из Вашингтона...
– Космонавт Бессонов из Вашингтона, - переспросил Лев Александрович, чувствуя, что страх начинает отпускать его.
– Я знал одного космонавта из Вашингтона. Еще неделю назад, может быть, две или три я возил его в Кижи. Вы, случайно, не родственнники?
– Не родственники. Это я сам... Кижи... Это был незабываемый день. Но прошло столько времени... Мне трудно поверить...
Великий Босс был явно помешан. Поняв это, Лев Александрович забеспокоился: что взять с сумасшедшего? Построил бутафорскую лабораторию, вообразил себя космонавтом.
– Как я понимаю, это какая-то лаборатория. Почему вы живете здесь?
– Это возвратный аппарат моего космического корабля.
– Во городит!
– восхитился Внутренний Голос.
– Спроси, Лева, за что он Дездемону задушил?
– Не резвись. О каком космическом корабле вы говорите?
– Не торопитесь, господин Лев Узлов: я не хочу убивать вас сразу. Вашу смерть нужно оттянуть, иначе вы умрете, ничего не узнав, - погрозил старый хрыч.
– Кажется, он начинает разводить костерок, - предположил Внутренний Голос, и Лев Александрович незаметно покосился в сторону двери, за которой остался Джон.
– Послушайте, господин Великий Босс, - насмешливо произнес Лев Александрович.
– В последние дни я только тем и наслаждаюсь, что умираю и нечаянно остаюсь в живых. Это мне начинает надоедать, я хотел бы заняться более полезным делом.
– Значит, вы мужественный человек, поскольку не убили себя ещё в космосе.
– Там было просто некогда.
– Боюсь, что ваш визит ко мне стал последним шагом на пути к вашей гибели.
– Ваша угроза не производит на меня никакого впечатления, - храбро сказал Лев Александрович, хотя в этом полумраке и в этой тишине ему все еще было жутковато: а вдруг по знаку Великого Босса ворвется орава личных телохранителей, и еретика поволокул на костер, который где-нибудь во дворе разводит Джон.
– Так почему же они держат вас в этом бутафорском склепе?
– Они берегут меня: я изобрел им спички, капканы, научил плести одежду, иначе они до сих пор ходили бы в шкурах.
Внутренний Голос окончательно убедился, что они имеют дело с заурядным пройдохой, который хорошо устроился: изобретает изобретенное и считает себя всемогущим. Среди слепых и кривой - король.
– Господин изобретатель, - насмешливо произнес Лев Александрович, - у меня в кармане случайно завалялась одна штучка, она подмокла, не скажете ли, как ее исправить?
Лев Александрович встал со своего ящика, решительно подошел к креслу и протянул негру ромбовидный транзистор - подарок космонавта Джефсона. Великий Босс подставил белую морщинистую ладонь, и Лев Александрович опустил в нее приемник. Старик внимательно осмотрел, пощупал, погладил и заключил:
– У меня плохие зубы, господин Лев Узлов.
С этого момента Лев Александрович совершенно перестал бояться. Он подошел к иллюминатору, покрытому толстым слоем пыли, словно мутным полиэтиленом.
– Посмотри, какой роскошный аферист!
– восхитился Внутренний Голос. Артист да и только!
– Ты думаешь, он собирается скушать эту штуку?
– Вряд ли она показалась ему вкусной.
– Вот и выводи его на чистую воду.
– Не торопись к финишу: у нас нет конкурентов, никто нас не опередит.
Лев Александрович написал пальцем на пыльном стекле: "Стирма".
– При чем тут Стирма?
– возмутился Внутренний Голос, словно задетый за живое.
– Спроси у него про Марту, как она поживает. Лев Александрович обернулся к креслу, спросил:
– Господин Великий Босс, вам ни о чем не говорит эта игрушка?
– Когда вы вернулись из космоса, господин Лев Узлов?
– как ни в чем не бывало спросил старый аферист.
– Кажется, два дня назад. Может быть, больше. Я же говорю, что а результате этого путешествия потерял не только рубаху и туфли, но и чувство времени.
– Я отлично понимаю вас, господин Лев Узлов и потому не спешу убивать.
Лев Александрович почувствовал, как за дверью заинтересованно прислушивается Джон.
Старик, не сходя с кресла, щелкнул каким-то выключателем, и слева от иллюминатора засветилась толстая железяка, торчащая из голубой чаши. Старик дотянулся до нее и положил в чащу транзистор.
– Этот сувенир я подарил вам у себя в номере, когда мы вернулись из Кижей. Тогда у вас не было такой бороды, господин Лев Узлов... Бедная Марта... Улетая в космос, я оставил ее беременной...
– Лева!
– испуганно сказал Внутренний Голос, - Да он телепат!
– Спокойно, парень, спокойно.
– Я верю вам, господин Лев Узлов, - сказал старик, отчетливо всхлипнув.
– Вы мне не верите, и я вас понимаю... Я действительно космонавт Джефсон из Вашингтона... Еще лет десять назад меня называли на русский манер - Джефсонов, потом переделали в Бессонова. Мне все равно...
– Лева, возьми себя в руки!
– Во всем виноват Альберт Эйнштейн. По земным понятиям, господин Лев Узлов, вы слишком долго пробыли в космосе, хотя для вас это путешествие промелькнуло, как один день. За ваш космический день я на Земле постарел настолько, что вы меня не узнаете, и потому я понимаю ваш, извините, издевательский тон, но не обижаюсь на него.