Вечерние беседы на острове
Шрифт:
Как-то раз жена Кеола отправилась в гости к Каунакакайе, на подветренную сторону острова. Все мужья уехали на рыбную ловлю; но Кеола был ленивая собака и лежал на веранде, наблюдая за прибоем волны к берегу, за летающими около утеса птицами. Его преследовала главным образом одна мысль — мысль о долларах. Ложась спать, он задавал себе вопрос, почему их так много, а просыпаясь утром думал, отчего они такие новенькие, словом, мысль эта никогда не покидала его. Но сегодня именно он был уверен в душе, что сделал некоторое открытие, потому что он, кажется, заметил место, где Каламак
— Если он заплатит сегодня за товар, я буду знать наверное, что он колдун, и что его доллары идут из дьявольского кармана, — думал Кеола.
В это время к нему подошел тесть, очень сердитый на вид, и встал за ним.
— Это пароход? — спросил он.
— Да, — ответил Кеола. — Он зайдет в Пелекуну, а оттуда прямо сюда.
— В таком случае, делать нечего, придется взять в помощники вас, Кеола, за неимением лучшего. Пойдем в дом, — сказал Каламак.
Они вошли в гостиную, прелестную комнату, оклеенную обоями, увешанную картинами, с качалкою, столом и диваном в европейском вкусе. Кроме того, тут были еще этажерка, семейная Библия на столе и запертая на замок конторка у стены, так что всякий мог видеть, что это дом состоятельного человека.
Каламак велел Кеолу закрыть ставни, сам запер на ключ все двери, открыл конторку, достал из нее два ожерелья, увешанные талисманами и раковинами, пучок высушенных трав и древесных листьев и свежую пальмовую ветвь.
— Я намереваюсь сделать необыкновенно странную штуку, — сказал он. — В древние времена живали мудрецы, творившие среди прочих чудес и это чудо; но они делали его обыкновенно в пустыне ночью при свете звезд, а я сделаю его здесь в комнате среди бела дня.
Сказав это, он взял со стола Библию, положил ее на диван и закрыл подушкою, вынул циновку удивительно красивого рисунка и сложил на насыпанный в оловянную сковороду песок, пучки трав и листьев. После этого он и Кеола надели ожерелья и встали в двух противоположных углах циновки.
— Время наступает, — сказал колдун. — Не бойтесь!
Он поджег траву, забормотал что-то, размахивая пальмовою ветвью. Сначала было темновато из-за закрытых ставен, но травы ярко вспыхнули, осветив комнату, затем пламя поднялось над Кеолою, у него закружилась голова, в глазах потемнело, а в ушах звучало бормотанье Каламака. Вдруг циновку, на которой они стояли, точно дернули или вытащили быстро как молния, и в то же мгновение дом и комната исчезли… У Кеолы замер дух. Волны света прокатились над его головою, и он увидел себя перенесенным на берег моря под яркие лучи солнца и услышал шум прибоя. Оба они стояли на той же самой циновке, держась друг за друга, безмолвные, задыхающиеся, закрывая глаза рукою.
— Что это было? — спросил Кеола, который опомнился первым, как более молодой. — Эта мука напоминала агонию.
— Ничего не значит. Теперь все кончено, — вздохнул Каламак.
— Но где мы, скажите ради Бога?
— Не в том дело, — возразил колдун. — Раз мы здесь, дело в наших руках, и нам следует приступать к нему. Пока я отдышусь, вы сходите к опушке леса и принесете по три пригоршни листьев такой-то и такой-то травы, таких-то и таких-то деревьев. Поторопитесь, потому что мы должны быть дома до прибытия парохода. Наше исчезновение может показаться странным.
Он сел на песок и вздохнул.
Кеола поднимался по песчаному и коралловому берегу, усеянному оригинальными раковинами, и думал: "Как это я не знал этого берега? Я опять приду сюда набрать раковин". Перед ним поднимался к небу ряд пальм, не таких, как на восьми островах, а высоких, свежих, прекрасных, склонявших увядшие веера, похожие на золото среди зелени.
"Странно, что я не видел этой рощи, — думал он. — Непременно приду сюда поспать в теплую погоду. Как вдруг стало тепло! — думал он, потому что в Гавайе была зима и день был прохладный. — А где же серые горы? Где высокий утес с лесом и порхающими птицами?".
Чем больше он думал, тем меньше понимал, в какую часть острова он попал.
По опушке леса росла у берега трава, а дальше уже шли деревья. Дойдя до деревьев, Кеола увидел молодую девушку, на которой не было ничего, кроме пучка листьев.
"Однако в этой местности не особенно заботятся о костюме!", — подумал Кеола и остановился, предполагая, что она заметит его и убежит; видя, что она продолжает стоять и смотреть, он начал громко петь.
Она вскочила при этом звуке, и на ее лице выразилось смущение, рот раскрылся от ужаса, и она стала осматриваться. Странно, что глаза ее ни разу не остановились на Кеоле.
— Здравствуйте! — сказал он. — Вам ни к чему пугаться, я вас не съем.
Только он успел разинуть рот, как молодая женщина убежала в кусты. "Странные манеры", — подумал Кеола и, долго не раздумывая, побежал за нею.
Девушка, убегая, кричала что-то на языке, на котором в Гавайе не говорили; однако, некоторые слова были те же самые, и он понял, что она предостерегает других, и увидел массу народа — мужчин, женщин и детей, бежавших и кричавших, как на пожаре. Тут он и сам испугался, отнес Каламаку листья и рассказал ему, что видел.
— На это не следует обращать внимания, — сказал Каламак. — Все это похоже на сон и тени: все исчезнет и забудется.
— Она как будто не видела меня, — сказал Кеола.
— Не видела и на самом деле, — ответил колдун. — Мы гуляем здесь невидимками при ярком свете в силу этих талисманов; но они нас слышат, и потому лучше говорить так же тихо, как я.
Он обложил циновку камнями, а в середину положил листья.
— Вы должны будете зажечь листья и поддерживать медленное горение. Я должен буду сделать свое дело, пока листья горят, и та же сила, которая принесла нас сюда, отнесет нас обратно, раньше, чем потемнеет пепел. Приготовьте спички и не забудьте позвать меня вовремя, чтобы огонь не догорел и я не остался здесь.