Вечерние волки
Шрифт:
– Услышала, значит? Слухастая. В общем, тогда в городе тоже творилось нечто странное. Говорили про отравление американской гуманитаркой, но это так ничем и не подтвердилось.
Тут я спохватилась:
– Погодите, вы ведь переехали в наш город лет шесть назад, даже меньше, разве нет? Лиля тогда пошла в седьмой класс. Так как же вы говорите?..
– Ну, в моем случае это стало возвращением, – ответил профессор. – Тогда были сложные времена, зарплату не платили, а моя жена – ты никогда ее не видела – тяжело болела, нуждалась в хорошем питании, натуральных продуктах. Я уволился, и мы перебрались на Украину, к ее родителям, там и наша Лиля родилась. А после смерти жены мы вдвоем с дочкой вернулись сюда, к моей матери.
Тут он глянул на часы, сокрушенно покачал головой:
– Все, должен бежать. Пойдем к нам, Саввочка, очень тебя прошу. Пообедаешь, отдохнешь…
Но я решительно мотнула головой:
– Нет, я не могу оставить родителей, когда они непонятно в каком состоянии. И нужно хоть немного прибраться. Здесь же, ну… мне можно остаться в квартире?
Понурый и озабоченный вид Льва Исаевича красноречиво говорил о том, что он в этом отнюдь не уверен.
– А… что-то еще может случиться?
– Давай, Сав, договоримся, – перебил меня профессор. – Если ты вдруг почувствуешь себя в опасности, немедленно бросай все и беги к нам. По улицам одна никуда не ходи. Включи телевизор на городской канал, возможно, будут какие-то новости. И лучше все же…
– Нет, не могу!
– Ладно, тогда хоть почаще созванивайся с моей Лилей. Все, побежал!
Стоило Лилиному отцу торопливыми шагами покинуть нашу квартиру, как я всем нутром осознала, что только изображала из себя смелую и самостоятельную. Теперь же ужасно хотелось броситься следом, закричать, догнать – только не оставаться здесь. Призвав на помощь все свое мужество, я с мрачной решимостью набросилась на кухню.
Уборка никогда не была моим коньком, так что, ворочая весь этот хлам, раз за разом вынося на площадку набитые мусором мешки, я ощущала себя просто героиней. Уцелевшие вещи и пригодные к употреблению продукты раскладывала на столе, пока что он и наполовину не был заполнен. Когда удалось отыскать заварку и сахар, сделала чай и первую чашку понесла отцу – кажется, мать с братом так пока и не просыпались.
Отец сидел на диване и курил, скидывая пепел прямо на ковер – вещь просто невозможная, пришлось подсунуть ему блюдце в качестве пепельницы. На меня он даже глаз не поднял, может, что-то вспомнил из тех давних лет и теперь мучительно переживает? Я предпочла в это не вдаваться, вылетела пробкой прочь. Занялась ванной комнатой, где тоже обнаружились следы непонятного погрома.
Когда я закончила, со стороны кухни уже доносились обычные повседневные звуки, и мне стало чуточку легче. Ненадолго, как оказалось. Вернувшись туда почти бегом, я обнаружила мать – она широко распахнула дверь холодильника и, уперев ладони в полусогнутые колени, что-то там высматривала. Потом только я заметила брата, который в дальнем углу кухни забрался с ногами на табуретку, теребил как-то заторможенно бахрому шарфа, тащил из нее нитки. Он не поднял на меня глаз, да и мать не обернулась. Только спросила сухим недовольным голосом:
– Что, черт возьми, случилось с нашей квартирой, ты можешь мне объяснить?
Я не могла, честно. Но говорить что-то было нужно, и я забормотала:
– Ну, в городе массовое отравление, вам тоже вчера было совсем плохо, потому так и получилось.
Мать застыла на секунду, оглянулась с упаковкой кефира в руках – и во мне затеплилась надежда. Вот сейчас она спросит, что произошло, где отец, как я себя чувствую, в конце концов. Но мгновенный интерес, вспыхнувший искоркой в широко распахнутых глазах, так же быстро потух, словно припорошился сверху слоем пепла. Мать перевела глаза на брата, по-прежнему дерущего шарф. Вдруг упаковка полетела в его сторону, стукнулась о батарею и залила белесыми потеками только что намытый мной пол. Следом раздался почти нечеловеческий визг:
– Почему ты не замотал свое поганое горло?! Ты достал меня уже со своим кашлем и прочими болячками!
Сережа зарыдал немедленно и на самой высокой ноте, едва не свалился с табуретки. Подбежав, я помогла ему удержаться, вынула из судорожно сжатых ручонок шарф, заново обмотала горло – брат немедленно зашелся надрывным кашлем.
Мать как ни в чем не бывало отошла к столу и расправлялась там с банкой шпрот, закидывая рыбешку за рыбешкой в рот прямо пальцами. При этом не сводила с нас тяжелого взгляда исподлобья. На плите тихонько засвистел чайник.
– Я сейчас свежий чай сделаю вам обоим! – воскликнула я с нарочитым энтузиазмом, наклоняясь над столом, чтобы расчистить пространство. И тут мать закричала снова, на этот раз в меня вперяя полный злобы и раздраженной подозрительности взгляд:
– Что волосы распустила? Перед кем собираешься хвостом своим мести, перед отцом, что ли?!
Схватившись за голову, я вылетела из кухни, укрылась в своей комнате. Что происходит с родителями теперь? Вчера в их тела словно вселилось что-то страшное, чужое, полностью подавив личную волю. Но сегодня это они, помнят, разговаривают – и все стало только еще ужасней. Но теперь даже не позвонишь в скорую, не скажешь: «Помогите, у моих родителей за ночь переменились привычки и испортился характер».
Глава третья. Путь волка
Звон мобильника заставил меня совершить прыжок на месте. Не глядя на вызов, поднесла аппарат к уху и услышала срывающийся от волнения голос своего воздыхателя Ники Лучкина:
– Саввушка, это ты?! Я уже полдня пытаюсь до тебя дозвониться, сотни раз набирал!
– Ника, прошу, не кричи так, – поморщилась я. – У меня забот выше крыши, целый час кухню в порядок приводила, не слышала звонков.
Я что, оправдываюсь перед ним? Но нужно признать, что сейчас даже Нику я была рада слышать.
– Понимаю, видел вашу кухню, – пробормотал он.
– Что? Как?!
– Я заходил к вам ночью, ну, скорее под утро. Когда проснулся от воплей за окном и понял, что в городе черт знает что творится.
– А, так это твой шарф я видела на полу…
– Ага, точно. После единственного вопроса к твоему отцу мне пришлось в темпе делать ноги из квартиры, а шарф я еще прежде снял и…
– Да поняла, поняла! – привычно начала раздражаться я. Значит, безумие не коснулось Нику, и это хорошо, очень хорошо, но и как-то обидно: чем он лучше моих папы и мамы?