Вечерний день

Климман Михаил

С самых первых шагов на антикварном поприще Платонов знал, что под милицию нельзя подставлять никого, даже злейших врагов, сейчас он не чувствовал никаких угрызе­ний совести.

Во-первых, потому что ничего реального за этим кавказцем, скорее всего, не числи­лось, и менты его просто отпустят, а во-вторых, если и числилось, то наверняка что-нибудь такое, что все ограничения на вызов ментов снимались.

В-третьих же, если Махмуд был простым коммерсантом или мелким жуликом и крови на нем не было, то он умеет с милицией общаться гораздо лучше самого Платонова

и за те или иные деньги быстро выкрутится из любой ситуации. Как говорил один старый анти­кварный дилер, менты и бандиты социально ближе, чем менты и, например, интеллигенты. Разберутся как-нибудь.

Владимир Павлович такими несложными рассуждениями успокоил себя окончательно и вернулся на кухню. Времени до выхода на работу оставалось всего тринадцать минут. А если взять машину, то и все двадцать. Он отхлебнул чай и опять уставился на шкатулку, прислушиваясь к звукам в подъезде.

Так, шкатулка, ключи, замочные скважины, могендовид и пентакл. Что-то у него кру­тилось в голове три часа назад, мелькал ответ, брезжило решение. Итак, если мы имеем пять замочных скважин и жесткое указание открывать их по-жидовски, то что это может озна­чать?

Пожалуй, только одно (непонятно, правда, откуда только русский дворянин итальян­ского происхождения, живший в начале девятнадцатого века, мог знать такие тонкости) - открывать надо справа налево. И пять отверстий создают идеальную последовательность.

Вернее, ничего идеального, Платонов даже чуть не заплакал, пять отверстий по-жидов­ски - это как минимум два варианта: либо по краям, и получится пятиугольник, либо по лучам звезды, и получится пентакл. А эти два варианта распадаются еще на два - вверх и влево от правой точки или вниз и влево?

И еще - а какая точка самая правая? Он посмотрел на ларец. Форма прямоугольная, значит, должны быть передняя и задняя сторона. Вот здесь, по количеству резьбы - явный верх. Самая заметная скважина была точно посередине одной из сторон, на три с половиной сантиметра ниже крышки.

Это была явная провокация, еврей, который делал шкатулку четыреста лет назад, этой скважиной, как казалось, говорил: «Открой здесь.» Но с другой стороны, если ларец стоит правильно и низ у него внизу - это единственная одинокая точка, а все остальные располо­жены попарно. И тогда это - верх пятиугольника или пентакла, а самая правая точка - вот эта, под правой ручкой.

Владимир Павлович не очень удивлялся, почему он так сравнительно легко разгады­вает сегодня загадки шкатулки. Так и должно было быть после того, как он догадался о смы­сле полустертой фразы. Ларец, если знать его основной секрет, и должен открываться легко и просто. В противном случае он должен был бы навсегда остаться закрытым. Соверши малейшую оплошность - и замок заклинит навечно.

Значит, по большому счету выбор между звездой и пятиугольником должен быть про­стым и легко поддаваться логике. И если сказано «по-жидовски», то это и должно значить

по-жидовски, и не более того. И если его, Платонова, идея о том, что эта фраза касается последовательности скважин и связана с традицией писать справа налево, верна, а она верна, он чувствовал это, то как именно пишут евреи?

Слева направо, а не слева направо вверх или направо вниз. А такое прямое движе­ние возможно только в случае, если подразумевается пентакл, а не пятиугольник, и только в одном направлении - от скважины под правой ручкой к скважине под левой. Затем на дне справа, после нее - верхняя, про которую думаешь, что она - первая. И только потом - последняя, на дне слева. Он отгадал, теперь можно было и открыть, только решиться на действия было все-таки страшновато.

Из коридора, о котором Владимир Павлович и думать забыл, послышался какой-то шум. Платонов вспомнил про Махмуда, на цыпочках подошел к двери и заглянул в глазок. Но то ли он опоздал, то ли все вообще происходило этажом ниже, только шум шел откуда- то издалека.

Он приоткрыл дверь и прислушался.

Чего тебе надо, майор?
– говорил знакомый голос.
– У меня разрешение на жизнь есть, я через неделю вообще москвич буду.

А здесь в подъезде чего отираешься?

У меня тут девушка живет, пришел, нету дома, вот жду.

Придется тебе с нами проехать, гражданин Джалилов, - прозвучал голос неизвест­ного майора.
– Сам знаешь, время какое.

Платонов аккуратно закрыл дверь, взглянул на часы, если ехать на машине, в запасе у него минут шесть-семь. Шкатулка так и стояла посреди стола.

Он принес одежду на кухню и начал одеваться прямо здесь, поглядывая на свое сокро­вище. Стоя в одной брючине, он решился и, прыгая на одной ноге, подошел к столу.

Ключ поворачивался с тихим щелчком, что несколько удивило Владимира Павловича - за двести лет замки обязаны были проржаветь. Или господин Лерин их периодически сма­зывал?

Платонов все просчитал правильно, ошибся только в одном - когда он повернул ключ в последний, пятый раз, открылась не верхняя крышка, а отвалилась с тихим стуком боковая, противоположная той, где была «провоцирующая» скважина. Владимир Павлович, так и не натянув одну брючину, заглянул внутрь.

Глава 39

Если бы кто-то спросил у Платонова, зачем он взял шкатулку с собой на работу, вряд ли Владимир Павлович смог бы дать вразумительный ответ. Не хотел оставлять эту загадочную ценность дома? Боялся оставить ее без присмотра? Боялся последствий, если кто-нибудь обнаружит ларец? Хотел еще раз посмотреть и проверить свои предположения?

Самые разнообразные чувства переплелись в такой невообразимый клубок, что, навер­ное, если бы он не приучил себя к некоему постоянству в привычках, если бы не чувство­вал абсолютно глупой в этой ситуации, но все равно непреодолимой ответственности перед Тамарой и всеми коллегами, то, вероятно, до сих пор сидел бы дома за своим столом. Сидел бы, подперев голову руками и размышляя, что же делать дальше?

А сейчас он, прижимая сумку с ларцом к себе, почти бежал по улице к служебному подъезду цирка, потому что опаздывал уже на три минуты.