Вечерний день

Климман Михаил

страница 71 - «"Андорра"», - подумал он. И почувствовал, как напряглись все мышцы».

«Комментарий: А здесь, видимо, имеет значение сама Андорра, иначе все остальное бессмысленно».

страница 88 - «Цифровой код не имеет никакого смысла». страница 96 - «Это уловка».

страница 98 - «Время для размышлений. Время разобраться в этой таинственной истории вдвоем».

страница 112 - «А что именно говорит вам пентакл?» страница 120 - «И он оставил нам достаточно ключей и намеков, чтобы понять это».

страница 124 - «- Принцесса, - улыбнулся он, - жизнь полна тайн. И узнать все сразу никак не получится».

страница127 - «"Почему именно я?" - так размышлял Лэнгдон, идя по коридору». «Комментарий: И здесь Лэнгдон, вероятно, ни при чем».

страница 132 - «И вот теперь дед мертв и пытается говорить с ней уже из могилы».

страница 148 - «Мона Лиза так загадочно улыбается нам. Будто знает нечто особенное, недоступное больше никому».

«Комментарий: А вот здесь непонятно, нужна сама Мона Лиза или нет. Во всяком случае, слово „Мона" стояло выше отмеченной строки».

страница 160 - «Здесь точно должно что-то быть».

страница 164 - «Драгоценная тайна потеряна навсегда».

страница 172 - «Мне снится сон, - сказала себе Софи.
– Сон. Только во сне можно увидеть такое».

«Комментарий: И здесь Софи можно выкинуть». страница 175 - «И еще дед сказал мне, что ключ открывает шкатулку, где он хранит много разных секретов».

страница 195 - «Секретные документы остаются предметом постоянных спекуляций и поисков по сей день».

страница 198 - «Скажите, есть ли у вас хоть какие-то надежные доказательства, подтверждающие эту версию?»

страница 206 - «Люди обожают все таинственное». страница 242 - «Информацией, содержавшейся в криптексе, мог воспользоваться лишь человек, знавший пароль доступа».

Владимир Павлович поставил себе чайку, просмотрел листок и понял, что трудился не зря. Кое-что становилось понятным уже сейчас. Ясно, например, как Божий день, что речь идет о какой-то тайне. Причем человек относился к этой тайне с некоторой меланхолией и грустью. И он умудрился выискать в бодром разухабистом романе фразы, отвечавшие его душевному настрою. Это была третья, неучтенная Палычем возможность пометок на полях, когда текст отражал не мысли, а чувства читавшего.

Что еще можно было извлечь из всего этого? Похоже, что тайна имела какое-то отноше­ние к Андорре, и это, на данный момент, была единственная конкретность, которую можно было извлечь из пометок. Может быть, еще слово «дед» имело под собой реальную подо­плеку.

Платонов допил чай и направился опять к столу, чтобы продолжить работу, когда зазво­нил телефон. Это был Плющ:

Что решил, Палыч, с боксиком?
– спросил он.

У этого молодого (для Владимира Павловича) дилера была дурацкая манера называть вещи английскими словами, приделывая к ним русские уменьшительные суффиксы. Плато­нова это безумно раздражало, но у Плюща был хоть какой-то вкус, нет, скорее, нюх на хоро­шие вещи, к тому же он был честен, поэтому приходилось терпеть такого помощника.

Сколько раз тебе говорить, Виктор, - Палыч сам себя ощущал старым брюзгой, но ничего не мог с собой поделать, - чтобы ты разговаривал нормальным, человеческим язы­ком. Шкатулку я оставлю себе.

У них был уговор: если вещь идет в продажу, доход пополам. А если кто-то хочет оста­вить предмет себе...

Сколько пролетариату полагается?
– безразличным голосом спросил Плющ.

Он всегда нуждался в деньгах и предпочитал получать свою долю, хоть и меньшую, но сразу.

Платонов прикинул: здесь такую шкатулку можно продать где-то за пятерку, уплачена - тысяча. Если в долгую, заработок - по две на нос.

Килограмм устроит?
– спросил он.

Вполне, - в голосе Плюща слышалось теперь почти ликование, видимо, изначально он рассчитывал на другие деньги.
– Когда прикажете подавать тарантас?

Завтра был день обхода и объезда антикварных магазинов. За последние лет пятнадцать Платонов ни разу не покупал и не продавал ничего в этих лавочках и салонах. Девяносто процентов московских антикваров считали его милым дедом, который неплохо разбирается в материале, но, по сути, для бизнеса совершенно бесполезен.

Только немногие знали, что этот высокий худой человек, с короткими седыми волосами мог продать то, что казалось непродаваемым, что его домашняя коллекция стоит шестизнач­ную цифру, а для некоторых весьма серьезных коллекционеров его мнение было последним и решающим в споре о подлинности самых разнообразных предметов.

Всю техническую работу в их тандеме делал Плющ: покупал, возил на атрибуцию, реставрацию, иногда продавал. Задача Платонова была в том, чтобы высмотреть, проверить подлинность, понять, сколько нужно платить. Потом сложить цену, объяснить, зачем чело­веку необходим предмет, да и самого человека придумать. Клиент же не всегда понимает, что ему нужно, и даже не всегда догадывается, что он - клиент.

Плющ обычно дожидался Палыча в машине где-нибудь неподалеку. Роль «второго» его вполне устраивала. Он только недавно, буквально несколько лет назад пришел в этот бизнес, после того как основная работа (он был то ли преподавателем в техникуме, то ли школьным учителем) перестала кормить его самого и его многочисленных подружек.

Нет, Виктор, - покачал головой Платонов, - завтра у тебя выходной, я к Болтуну должен наведаться.

Как скажешь, шеф.

В этот момент книга про «да Винчи», которую Владимир Павлович все это время про­должал держать в руках, упала на пол. Платонов положил трубку, поднял книгу, увидел слу­чайно открывшуюся страницу и автоматически прочитал место, отмеченное галочкой:

«В этот момент вы становитесь обладательницей истины, способной полностью изме­нить ход истории».

«Эге...» - сказал он сам себе, как герой Гоголя. Что-то забрезжило в его голове, какая- то смутная мысль постучалась в сознание, но не успела войти, потому что зазвонил будиль­ник. Чтобы не пропустить время выхода на работу, Палыч заводил будильник, поэтому мысль так и осталась не пойманной.

И вот сейчас, после реплики Болтуна, она вдруг вернулась опять, но уже не призрачной, почти бестелесной, а взрослой и вполне сформировавшейся.