Вечерняя звезда
Шрифт:
– Иногда подрабатываю на вернисаже.
– Позволите задать вопрос об обычаях вашего мира?
– Да, конечно.
– Длинные волосы у мужчин – это традиция?
– Разумеется. Короткие волосы – позор для дворянина. Он может лишиться их только вместе с головой.
Ну прямо самураи!
– Бывало, победители отрезали косы у пленных, чтобы унизить. По закону мужчина с отрезанными волосами имеет право убить обидчика.
Вероятно, Вольфрам носит косу. Как и я. Занятно. И у кого из нас она длиннее? Происхождение моего чудовища не вызывало сомнений.
– А пожилые люди? Тоже носят косы?
– Или хвосты.
Я представила себе старичка с обширной лысиной и остатками растительности по её периметру,
– У пожилых не маловато волос для хвоста?
– Нет. С возрастом мы лишь седеем, а у вас мужчины почему-то ещё и лысеют.
Да уж. И не одни мужчины. Воображение нарисовало Роланда пожилым, с благородными морщинами, мудрыми уставшими глазами и седым хвостом. Величественно. Какой чудесный мир! Интересно, сколько лет Вольфраму? Вдруг он немолод? Возраст, названный мной Шидлику, – типичная оговорка по Фрейду. Его забота, ворчание, обороты речи не ассоциировались с юностью. Допустим, действительно лет сорок пять.
– Какая в вашем мире продолжительность жизни? В земных годах.
– Я долго размышлял и пришёл к выводу, что сто тридцать – сто сорок лет.
Ладно, можно и семьдесят.
– А вы не встречали упоминания о проклятии, превратившем человека в волка? Ещё он принимает образ чудовища на двух ногах, но с головой, похожей на волчью.
– Так он проклят?! Сочувствую, и ему, и вам. Это страшная сторона моего мира. Бесконечные проклятия. Все устали от них! Люди не говорят друг другу имён, обходясь профессиями или прозвищами. Боясь проклятий, мы прячем имена ото всех, кроме самых близких: родителей, братьев и сестёр, детей, супругов. Если кто-то назовёт вам своё имя, значит, он считает вас членом семьи. Знать даёт детям мнимые имена. Только короли, защищённые родовой магией, да сильные чародеи не скрывают их. Но даже они порой страдают от проклятий. Постоянно принимаются законы, ограничивающие магию проклятий, но по-настоящему ничего не меняется. Стоит перейти дорогу разгневанному магу – и ты проклят! Кому перешёл дорогу ваш… волк?
– Вольфрам, – подсказала я.
– Откуда у него имя? Пр'oклятые лишаются их.
– Я назвала его в честь Вольфрама фон Эшенбаха – рыцаря и знаменитого поэта Средневековья.
– Ему повезло. Дар любимой – благородное имя! Пр'oклятые о таком и не мечтают, ведь они – изгои.
– Вы неправильно поняли. Мы не…
– Не нужно стыдиться своих чувств к аристократу.
Я покраснела. В мире, где свадьба расстраивается из-за пары неосторожных поцелуев невесты, обнять волка, наверное, значит быть с ним помолвленной. Кажется, у меня появился жених.
– Вы уверены, что он аристократ? – спросила я.
– А вы – разве нет? Его манеры видны и в обличье зверя.
Роланд был прав, конечно. Но как он сумел определить это за пару минут! Свояк свояка…
– Я слышал историю о близнецах: одного колдун обратил в чудовище, кажется в волка.
Вольфрам не упоминал о брате-близнеце, как, впрочем, и о других родственниках. Вероятно, у него были причины хранить тайну.
– Почему колдун так поступил?
– Его чем-то обидели их родители, когда братья были ещё младенцами. Обречь на страдания невинных детей – страшный грех, его остерегаются даже чёрные маги, поэтому они творят чары, которые действуют не сразу, давая жертвам обманчивую надежду: должно наступить какое-то условие. Годы идут, души копят грехи, облегчая злодейство, но условие не наступает, все постепенно забывают об угрозе проклятия. Коварный план рассчитан на человеческую забывчивость. А потом – одна ошибка, и ловушка захлопывается.
– Из неё можно выбраться?
– Закон магии гласит, что неснимаемых проклятий нет. И он же требует от колдуна честно сообщить жертве второе условие, отменяющее проклятие.
– И они соблюдают законы? – удивилась я.
– Разумеется. Ведь их законы, в отличие от наших, написаны
– Вы, случайно, не знаете второе условие колдуна для близнецов?
– Увы, нет. И, похоже, кроме пр'oклятого, больше никто не знает.
– А другой брат? Родители?
– Родители не перенесли мучений детей, а брата колдун убил.
Ужас…
Я надеялась, что моё чудовище не имеет отношения к злополучным близнецам.
– Но всё может быть ещё хуже, – продолжил Роланд-Сергей. – Иногда, очень редко, колдуны придумывают практически неисполнимые условия. Говорят, после смерти они платят за них втройне.
– Это не нарушает их собственный закон?
– Не нарушает. Обходит. В учебники истории вошёл классический случай, когда проклятие, усыпившее ребёнка, снималось в день его совершеннолетия отваром корня золотой фиалки. Но хитрость заключалась в том, что через двадцать лет после рождения несчастного младенца золотые фиалки вымерли. Росли они в единственном месте, и культивировать их не удалось никому.
Вот теперь был настоящий ужас.
Вероятно, он отразился на моём лице, потому что Роланд поспешил добавить:
– Лиза, я не знаю деталей трагедии вашего друга, и мои слова основаны на слухах. Не стоит так огорчаться.
Я могла только молиться, что Вольфрам не имеет отношения к истории странного, необъяснимо сложного проклятия, работающего как компьютерная программа: если А – то В, а если С – то D, на отрезке времени от нуля до ста сорока лет. Но иногда бывают предчувствия, которые ощущаются однозначной, стопроцентной вероятностью. Вы просыпаетесь утром, смотрите за чашкой кофе на дворников, скребущих лопатами снег, молодых отцов, штурмующих скользкое крыльцо молочной кухни, и соседского кота, высунувшего в окно подозрительную физиономию в попытке заглянуть в вашу квартиру, и понимаете: конца света сегодня не будет. До обеда – точно. А бывает и наоборот. И я почему-то верила: неслучайно на моём пути встретился благородный официант Роланд-Сергей, а моё чудовище – и есть один из близнецов. И теперь мне были нужны подробности.
– Я из королевства Ордэс, – продолжал Роланд. – Магия у нас строго контролируется, поэтому и проклинают гораздо реже.
Уже что-то: Вольфрам не из Ордэса.
– Вам повезло, Роланд!
– Прошу, не делайте поспешных выводов. У нас другая беда.
– Какая же?
– Король. Он – самый жестокий человек на свете. Безжалостный, не имеющий в сердце сострадания. Говорят, в груди у него и сердца нет. Он карает за малейшую провинность. Нашими законами в других странах пугают детей. При отсутствии преступности тюрьмы и плахи никогда не пустеют. Король гордится тем, что ордэсцы не знают голода и живут в достатке по сравнению с соседями. Но умалчивает главное: выживают далеко не все. Однажды в столице приговорили к двадцати палочным ударам старую женщину. Она не вымыла улицу перед своим домом. Я был свидетелем её разговора со стражей. Старушка умоляла о прощении: два дня назад она схоронила единственного сына и едва поднялась с постели. Ей напомнили, что освобождение от обязательных общественных работ действует сутки со дня похорон близкого родственника. Бедная мать не перенесла наказания.
– Боже! Ну и жуть! Зачем вы живёте в такой стране? Разве нельзя уехать?
– Можно, но придётся оставить всю собственность короне. Не все на это готовы. Даже выезжая по делам, каждый подданный Ордэса пишет бумагу с отказом от имущества в случае невозвращения. Таков закон.
Господи! Да у них военный коммунизм!
– А исключения в законе есть?
– Да. Смерть.
– Предусмотрительный ваш монарх. Свергнуть его вы не пытались?
– Раньше случались бунты, но жестокость их подавления отбила у народа всякую охоту искать себе нового короля.