Вечерняя звезда
Шрифт:
— Мне кажется, немного беспокоит, — признался Тедди, снимая туфли. — Похоже, что он только и придумывает, как бы нас отравить или разбомбить.
— А хочешь послушать, что мне приснилось однажды, когда мне было лет семь или восемь? — спросила Джейн. Он сидел на краешке кровати спиной к ней. Она подползла поближе и просунула руку, чтобы расстегнуть пряжку его ремня. Когда это было сделано, она начала расстегивать «молнию» у него на брюках.
— Конечно, — сказал Тедди. — Ты думаешь, я не хочу услышать о снах собственной жены?
— Мне приснилось, что Санта-Клаус въехал на своих санях прямо ко мне в спальню, — сказала Джейн. Она перекатилась на спину, а Тедди встал, чтобы раздеться совсем.
— Чтобы принести подарки тебе
— Ну еще чего! Он вылез из саней, прыгнул ко мне в кровать и начал целовать меня и есть мою… кошку, — сказала Джейн, улыбаясь. — Ну, скажу я тебе, это был такой мощный сон, что мне его хватило лет на пять.
— Повезло тебе, — сказал Тедди. — Значит, ты хочешь сыграть сейчас со мной в Санта-Клауса?
— Ты стал каким-то застенчивым со мной, Теодор, — сказала Джейн потом, после того как они закончили свою игру. — То есть ты прекрасный любовник. Если бы ты не был таким, я бы не стала жить с тобой и не родила бы от тебя ребенка. А чем вызвана эта твоя застенчивость?
— Может быть, у меня это врожденное, — сказал Тедди.
— Нет-нет, тут что-то другое, — не согласилась Джейн. — Когда ты входишь во вкус, лучше тебя нет, но иногда я просто не знаю, как заставить тебя начать.
— Ты заводишь меня мгновенно, — сказал Тедди, хотя ему и в самом деле было немного грустно. Иногда после секса он чувствовал, что весь словно сжимается. Это можно было сравнить с состоянием его пениса, который сжимался и выходил из Джейн. Тедди чувствовал, что и он весь словно сжимался, переходя из состояния счастья в какое-то другое состояние, сжимался и уходил куда-то от нее, от своего ребенка, от нормальной жизни. Он чувствовал, как все его существо ускользает куда-то на край света. Такое же ощущение было у него как раз перед тем, как он впервые попал в психиатрическую больницу.
— Конечно, внешне я действительно завожу тебя, — допустила Джейн. Ее огромные глаза искали его лицо. — Но все равно ты стесняешься.
Тедди не ответил. Он подумал, что лучше бы Джейн почитать что-нибудь или уснуть, но этого не произошло.
— Правда, ведь ничего, что мне по утрам бывает хорошо с девочкой, а по вечерам — с мальчиком, — высказалась она. — Или ты не согласен?
— Я не могу быть не согласен, я вообще ничего не… Мне нравится Клодия. Я даже не знаю, смог бы я управиться с тобой теперь, если бы Клодии не было в нашей жизни, — добавил он.
— Я тоже не знаю, — сказала Джейн. — Но если все именно так, чем ты так озабочен? Клодия останется с нами.
— Да о Клодии я не беспокоюсь, — ответил Тедди. Похоже, читать Джейн не собиралась, поэтому он выключил лампу на тумбочке у кровати. Она встала, пошла в туалет, вернулась и с минуту постояла у кровати, натягивая халат.
— А о чем же ты беспокоишься? — спросила она.
— Наверное, беспокоюсь, как бы с ума не сойти, — сказал Тедди.
— Только попробуй! И думать не смей, Тедди, — возмутилась Джейн, расправляя халат. — Не смей! Я тебе никогда этого не прощу.
13
Ширли, симпатичная рыжеволосая гардеробщица, можно сказать, спасла жизнь Мелани, сумев найти Брюсу работу в группе, которая снимала короткометражный фильм ужасов в Азузе.
Дело в том, что Мелани теперь снималась в комедии, а Брюс медленно, но верно старался все испортить. Чаще всего она приезжала домой не раньше полуночи, хотя и знала, что в шесть утра ей позвонят. Брюс всегда был наготове — он поджидал Мелани, чтобы еще раз поцапаться с ней и снова начать доказывать, что это она бросила его, а теперь завела себе кого-то другого. Ему ужасно не нравилось, что у нее был кто-то другой, хотя она никогда не отваживалась пригласить своего нового приятеля, Ли, к себе домой. Она боялась, что Брюс побьет его или устроит скандал. Но больше всего бесило Брюса то, что у нее была работа на телевидении, а у него — нет.
— Я знаю, они взяли бы меня, если б ты попросила, —
— Да нет! Мне просто нельзя просить! Это просто чудо, что хоть у меня есть работа. Я никогда раньше не выступала на сцене, я никого не знаю, за меня некому замолвить слово, и меня запросто могут заменить кем-нибудь другим, если я сделаю что-нибудь не так. Тут дело не в том, похожа я или нет на Грету Гарбо или на Мадонну. У меня ведь даже нет актерского образования!
Все это Брюса словно и не касалось. Он сидел себе на кровати, покуривал травку и грустил.
— Ты что, не понимаешь, что никто в Голливуде не будет слушать меня? — взмолилась Мелани.
— Ты могла бы найти мне работу, ты просто не хочешь. И ты не хочешь, потому что у тебя теперь этот парень.
Обычно, когда Брюс уходил, Мелани плакала — но не только от усталости. Если Брюс думал, что ей просто ничего не стоило подкатиться к режиссеру и выхлопотать своему бывшему любовнику работу, то он сильно ошибался. Ее фамилия стояла слишком низко в списке актеров, которых по ночам развозили домой, ей не полагалось неограниченного времени в гримерной, не говоря уж о том, что ей даже не полагалось индивидуального складного стула. Ей не на что было рассчитывать, где уж тут думать о работе для Брюса! Тем более, зачем сталкивать ревнующих ее друг к другу мужчин, не говоря уже о том, что ревность в их группе воспринимали как что-то несусветное. Плотники и их мастер с интересом поглядывали на нее, а Ли был самым молодым помощником режиссера на съемках, он только что окончил колледж киноискусства при Нью-Йоркском университете и был чересчур смелым. Он тяготел к восточному искусству и любил покрикивать на технарей на площадке. Естественно, все его ненавидели. Некоторые из этих ребят с удовольствием отбили бы у него девушку просто, чтобы унизить его.
Был момент, когда чуть не вся группа покатывалась со смеху над тем, что она вытворяла в одной из сцен, но Мелани так вжилась в свою роль, что не обратила на это внимания. Когда спустя несколько дней Ширли рассказала ей об этом, она даже не поверила.
— Ты им нравишься, киска, они понимают, что у тебя есть талант, — сказала ей Ширли. Ширли было около пятидесяти, и она, кажется, все в жизни перепробовала. У нее было четыре дочери от четырех разных мужей, и Мелани сразу вызвала в ней чисто материнский интерес. Но материнский интерес означал в этом случае нечто необычное. Мелани, казалось, совершенно растерялась в первые день-два — она не понимала терминологии, не понимала самых простых вещей, — например, что такое оригинал, — да вообще ничего не понимала. Но она сразу же принялась за учебу. Сначала очень осторожно, словно все происходящее вокруг было страшным сном. В глубине души она продолжала думать, что то, что она получила роль, было и кошмарным сном, и чьей-то ошибкой. Она боялась, что ошибка обнаружится или сон пройдет и она снова станет прежней глупенькой толстушкой Мелани, у которой нет ни работы, ни любовника.
Иногда ей казалось, что она потому и нравилась Ли, что была совершенно не такая, как все в Голливуде, Ли — сам болтун из Нью-Йорка, который не стеснялся говорить всем и каждому, что считал Южную Калифорнию страной трепачей. Он покупал безумно дорогие журналы типа «Кайе дю синема», приносил их с собой на съемки и бросал их повсюду, просто чтобы все это видели. При этом ни у кого не должно было возникать никаких сомнений в том, что перед ними был истинный интеллектуал. Кроме того, он пытался доказать всем, что не собирался до конца своих дней быть вторым ассистентом режиссера. И из всего этого было совершенно понятно, что Ли не был слишком популярен у себя в группе, не говоря уже о руководстве студии. Большинству из них и так приходилось смириться с существованием нью-йоркской молодежи, дюжиной молодых выскочек, которые уже лет тридцать-сорок занимались тем, что составляли тексты из каких-то обтекаемых слов.