Вечная месть
Шрифт:
На улице было прохладно, но солнце светило, а небо было светло-голубым.
— Мне очень понравилась квартира, — сообщила Сюзанна по дороге к машине. В ее мягком баварском акценте прозвучала металлическая нотка. — А ты не больно разговорчив.
Фабель поделился с ней сомнениями насчет вида из окна.
— А это и впрямь будет тебя сильно беспокоить? — спросила она тоном, в котором читалось, что не должно бы. — Это куда лучше, чем воспоминания о… ну, об этом…
— Ну и помимо этого… — Фабель решил привести менее субъективный довод для отказа от квартиры. — Она просто такая… ну, не знаю… Холодная. Бездушная. Это
Сюзанна вздохнула:
— А мне понравилось.
— Прости меня, Сюзанна. Просто это дело все никак не закончится, и моя голова занята только им.
— Послушай, Йен, у нас появился отличный повод вытащить тебя из той квартиры. Мы можем купить эту. И это будет означать для нас новое начало. Для обоих.
— Я подумаю, — улыбнулся Фабель. — Обещаю.
11.00
Корнелиус Тамм очнулся на подмостках.
Первым ощущением была боль. Зверски болела половина лица, и голова трещала. Затем он услышал звуки: неясные и будто издалека. Металлический шелест и свист потревоженного воздуха. Потом пришло осознание, что он не может пошевелиться, но из-за наркотика, которым накачал его напавший, он еще не очень хорошо ощущал собственное тело. Какое-то время он вообще никак не мог сообразить, почему ограничен в движении. Вскоре он понял, что привязан к стулу, руки связаны за спиной, а рот заткнут чем-то типа кляпа. Когда он полностью пришел в себя, его охватили боль и страх. Корнелиус открыл глаза и медленно осмотрелся.
Сначала он подумал, что сидит в каком-то подвале с блестящими серыми стенами. Затем увидел, что его окружают панели из толстой, почти матовой пластмассы. Стул, к которому он был так крепко привязан, тоже стоял на куске плотного черного полиуретана. У него что-то в груди перевернулось: было очевидно, что все эти защитные покрытия предназначены для того, чтобы собирать грязь. И этой самой грязью будут его кровь и плоть, когда его жизнь подойдет к концу. Корнелиус отчаянно забился в путах, но его усилия привели лишь к более острому приступу боли, а из той ноздри, со стороны которой он получил в лицо удар, полилась струйка крови. Стул, к которому он был привязан, был явно очень крепким, потому что практически не шелохнулся на полиуретановом коврике.
Кто бы ни приволок Корнелиуса сюда, в этот подвал, он немало постарался, чтобы подготовить помещение: даже потолок был покрыт пластиковой пленкой, туго натянутой и закрепленной полосками черной изоленты. Но оттуда свисала лампочка, и Корнелиус смог разглядеть серую штукатурку вокруг крепления лампы. Потолок был низким, слишком низким для жилой или рабочей комнаты. И Корнелиус по-прежнему слышал шум, похожий на работу промышленного кондиционера.
Панели из толстого пластика раздвинулись, и на небольшое свободное пространство ступил человек. Корнелиус узнал молодого парня, сидевшего у бара во время его выступления. Того самого, что поджидал его с металлическим дрыном во внутреннем дворике. На парне был светло-голубой комбинезон и синие полиэтиленовые бахилы. Темные волосы спрятаны под резиновой шапочкой для душа. Войдя, он натянул на лицо хирургическую маску, поэтому голос его звучал слегка приглушенно.
— Привет, Корнелиус. Прошло уже больше двадцати лет, как мы с тобой виделись в последний раз. Выглядишь ты, уж извини, дерьмово. Никогда не мог понять, почему мужчины твоего возраста носят прическу в виде хвоста. Мир шагнул вперед с тех пор, как ты был студентом, Корнелиус. Почему ты не шел вместе с ним? — Он наклонился, и его лицо оказалось буквально в нескольких сантиметрах от лица пленника. — Узнаешь меня, Корнелиус? Да… Это я. Франц. Я вернулся.
Корнелиусу показалось, что у него поехала крыша. Пару мгновений он искал сходство между этим парнем и человеком, за которого он себя выдавал. Но это невозможно! Франц мертв вот уже двадцать лет, и сходство лишь незначительное. Однако достаточное, чтобы у Корнелиуса появилось чувство узнавания, когда он впервые заметил парня во время выступления.
— Ты ничтожество, Корнелиус. Всем теперь наплевать на твои песни. Ты даже умудрился угробить свой брак. Ты самый выдающийся из неудачников: ничтожный отец, ничтожный муж и ничтожный музыкант. Ты предал меня, чтобы иметь возможность забыть старую жизнь и начать новую. И что? На что ты потратил время, жизнь, купленную в обмен на предательство?
Корнелиус в ужасе смотрел на своего мучителя, ошарашенный безумием этого человека. Парень, совершенно очевидно, верил в то, что он именно тот, за кого себя выдает. Затем, сквозь боль и страх, Корнелиус осознал, что действительно видел прежде этого парня.
— Гюнтер по крайней мере попытался с толком прожить жизнь. Он хотя бы использовал время, полученное за счет предательства, на то, чтобы сделать что-то полезное. Но ты, Корнелиус, предал меня, чтобы растратить будущее в попытках поймать прошлое. Ты предал меня. Ты и остальные.
Парень присел на корточки и развернул на черной пластиковой подстилке бархатную скатку. Оттуда он достал три ножа, все сделанные целиком из стали и лишь слегка отличавшиеся формой и размером.
— Остальные боялись перед смертью. Когда я оборвал их жизни, они умирали в страхе и боли. Но они не были особенными для меня. Ты же был не просто товарищем. Я называл тебя другом. И твое предательство самое низкое.
«Я знаю, кто ты!» — сверкнула в мозгу Корнелиуса мысль, и он хотел ее озвучить, но из-под кляпа донеслось лишь мычание.
— Мы вечны, — изрек темноволосый парень. Но Корнелиус теперь знал, что на самом деле его волосы вовсе не темные. — Буддисты верят, что каждая жизнь, каждое сознание — это единственный огонек свечи, но что между каждым огоньком существует непрерывность. Представь, как одну свечу зажигают от другой, затем от второй третью, от третьей четвертую, и так до бесконечности. Тысячи огоньков, передаваемых от одного другому на протяжении поколений. Каждый из них отдельный огонек, каждый горит совершенно по-разному. Но все-таки это один и тот же огонек. Ну а теперь, боюсь, пришло время мне загасить твой огонек. Не волнуйся. Боль, которую я тебе причиню, означает, что в конце ты будешь гореть ярче всего.
Он помолчал и взял из свертка самый маленький нож.
— Я запланировал для тебя нечто совершенно особенное, Корнелиус. Тебе я уделю куда больше времени и потрачу больше усилий, чем на всех предыдущих, вместе взятых. Ацтеки тоже верили в реинкарнацию. Не знаю, известно ли тебе это. Они проводили параллель между ежегодным всходом посевов и возрождением души. Вечный цикл.
Корнелиус видел, что в глазах молодого парня сияет черный огонек безумия. Тот продолжил:
— Каждую весну они приносили жертву. Человеческую жертву богам плодородия. Он видели, как змеи сбрасывают кожу, как посевы сбрасывают цветы, и отразили это в ритуале. Видишь ли, принося человека в жертву, они ошкуривали его заживо. Полностью срезали кожу. Твоей смерти мне недостаточно. Мне нужны твои страдания. Я причиню тебе боль, Корнелиус. Ужасную боль…