Вечная ночь

Дашкова Полина Викторовна

Почему я не крикнула тогда “беги, дурочка”? Почему она не убежала потом, когда мы оказались в студии и Марк предложил ей раздеться? Она хотела быть взрослой, крутой, без всяких комплексов. И еще, она хотела денег. Марк сразу выложил ей сотню баксов, сказал, что она честно заработала их за эту первую съемку. И она взяла. Она давно мечтала о настоящих, фирменных роликах. Ей надоело постоянно клянчить у отца».

Ика вспомнила, как полтора года назад они с Женей впервые заговорили о том, что среди клиентов может оказаться тот маньяк, который убил

троих ребят.

– Знаешь, я хочу завязать, – сказал Женя, – я больше не могу.

– Ну и завязывай.

– Ага, а Марк отправит по электронке картинки моему папе, в школу.

– Он не сделает этого. Если на него выйдет милиция, его посадят.

– Почему же до сих пор не вышла? – усмехнулась Женя.

– Потому, что он работает очень осторожно. Потому, что среди клиентов есть люди из МВД и ФСБ.

– Знаешь, мне по фигу, посадят его или нет. Но если он все-таки пошлет картинки, я никогда не отмоюсь. Я придумала клип, это должно быть супер. Если папа узнает, он не станет снимать мой клип, он откажется от меня. Он ведь постоянно твердит: не забывай, ты дочь очень известного человека. И вообще…

Ика знала, что стоит за этим «вообще». Деньги. Марк подсадил на деньги Женю и Стаса. Эти двое работали исключительно ради бабок. Егорке, идиотику, нравился сам процесс, хотя и ему Марк платил прилично. Ике просто некуда было деваться. Ни образования, ни жилья, никого на свете, кроме Марка. Она ненавидела его, она его любила, и, наверное, было бы справедливо, если бы маньяк убил не Женю, а ее, Ику.

Дядя Мотя продолжал разглядывать ее своими мертвыми глазами. Но ей больше не было страшно. Все вдруг стало по фигу.

– Ангел, – произнес дядя Мотя, и в голосе его послышалась легкая хрипотца, – чудо девочка. Хрупкая, нежная, беззащитная. Глаза большие, грустные. Шейка тоненькая, как у цыпленка.

– Т-так и х-хочется придушить, – прошептала Ика, не отводя взгляда.

Он засмеялся, потрепал ее по щеке.

– С юмором у тебя все в порядке. Значит, жить будешь.

Вова просмотрел несколько кассет и дисков, не помеченных звездочками. Убедился, что там ничего интересного. Порнушка, ужастики, садо-мазо, всякое дерьмо, которое продается в обычных ларьках и в магазинах «для взрослых». Марк покупал и часами пялился в экран. Говорил, ему это нужно для работы.

Вова прокручивал кассеты, диски, вынимал, бросал на пол, ставил другие. Один раз ему попался диснеевский «Пиноккио», любимый мультик Ики. Она знала его с детства, почти наизусть. Когда услышала знакомую музыку и голос волшебного Сверчка, чуть не завыла, зажала рот ладонью.

Вова остановил диск, вытащил, отбросил. Поставил следующий, там опять была порнуха.

– В т-туалет можно? – спросила Ика дядю Мотю.

– Иди.

Она заперлась ванной, включила воду. Звук льющейся воды ее всегда успокаивал. Она стояла у раковины и смотрела на себя в зеркало, как будто видела впервые.

– У тетки болезнь Альцгеймера. Что-то вроде старческого слабоумия.

Она опустилась, живет в грязи, беспомощная, совсем сумасшедшая, – пробормотала Ика, глядя в глаза своему отражению, – если они меня отпустят, клянусь, я поеду к ней и буду ухаживать. Какой бы ни была она злыдней, все равно, родная папина сестра. Она – все, что осталось от папы, от моего детства. Господи, честное слово, если они отпустят меня, я поеду к тете Свете. Хоть что-то хорошее сделаю в жизни.

Ика выключила воду, хотела выйти, но вдруг отчетливо услышала голос Томы.

– Матвей Александрович, вы извините, я не думала, что их так много. Можно сложить в пластиковый мешок.

– Не думала она! Я же тебя предупреждал, прихвати какую-нибудь большую сумку.

– А вот, смотрите, тут наверху вроде есть сумка. Вова, достань. Да вытряхни ты все это барахло.

– Куда? – спросил Вова.

– Хоть на голову себе! И давайте, давайте быстрей, ребята, не копайтесь, – торопил их дядя Мотя.

«Они собирают кассеты и диски, на которых сняты клиенты, – поняла Ика, – взяли мою сумку, она на верхней полке в стенном шкафу. Они здесь, в прихожей, поэтому так хорошо слышно».

– Матвей Александрович, а с девчонкой что? – вдруг спросила Тома.

– Догадайся на счет три! – сердито рявкнул дядя Мотя.

* * *

– Я не сомневаюсь, это подделка! – тупо повторял майор Завидов. – Вы уверяете, что о дневнике вам сказала Карина Аванесова. Но девочка заявила, что никакого дневника не было.

– Ну допустим, она этого не заявляла, – возразил следователь Соловьев, – она только повторяла: нет, я ничего не знаю.

– Она знала, – Борис Александрович тяжело, безнадежно вздохнул, – когда мы встретились с ней в коридоре, она прошептала мне: только не говорите им про дневник.

– Это вы сейчас придумали! Почему вы при девочке этого не сказали? – спросил Завидов.

– Я не решился. Она плакала. Мне кажется, ей что-то известно о Жениной тайной жизни и она боится, что это дойдет до ее родителей. У нее очень строгая семья, и одно то, что ее подруга занималась такими вещами…

– Какими вещами? Ну, договаривайте! Жени Качаловой больше нет, теперь о ней можно сказать что угодно! – заорал Завидов.

– Эдуард Иванович, пожалуйста, потише и повежливей, – одернул его Соловьев.

В квартире Родецкого шел обыск. Было полно народу. Соловьев сумел прочитать дневник Жени с помощью лупы. Он разбирал самые сложные почерки не хуже старого учителя. Потом дневник взял Завидов и тоже вооружился лупой.

Часа два назад, перед тем как отправиться на квартиру, в учительскую еще раз привели Карину Аванесову. За ней пришла мама, полная, громкоголосая дама. Она говорила с сильным армянским акцентом и не давала дочке раскрыть рта, отвечала вместо нее.

– Карина не читает чужих дневников! – заявила она, не дослушав вопроса. – Чего еще вы хотите от моего ребенка? Вы что, не видите, в каком она состоянии?